Осколки (СИ)

таскать за собой и сдавать каждый день в К-9, как в детский сад?

— Почему бы и нет? — Кэлен и сама удивилась, но идея ей понравилась. А что? Весьма здравая идея, ну! И не то чтобы Кэлен очень уже хотелось оставить собаку — в общем-то, она, Кэлен, почти и не контактировала со щенком после того, как Снежку прибрала к рукам Мэйсон. Скорее, Кэлен не желала расставаться с такой вот Мэйсон — Мэйсон, привязавшейся к маленькому белому пушистому комочку… такой вот трогательной, неуклюже ласковой и немного забавной Мэйсон. Которая сейчас все же развернулась и посмотрела Кэлен в глаза, серьезно, даже строго:

— Нет. Это неправильно, Амнелл. С собакой так нельзя, ей будет лучше у Анны.

Кэлен улыбнулась, заблудившись в её глазах. Заботливая… Строит из себя такую черствую, холодную, равнодушно-невозмутимую. Нет, не строит — искренне верит, что такая и есть. А сама — жертвует собой. Потому что щенку будет лучше у Анны — и не важно, каково при этом будет ей, Мэйсон. А ей ведь больно, она вот даже уже Снежку упорно не называет по имени, прощается, отстраняется от неё, а значит — больно, но не признается, ни за что — даже себе не признается. Невыносимо захотелось поцеловать её, чертову заботливую Мэйсон. Но… сейчас это было словно бы неуместно, что ли? И Кэлен лишь провела кончиками пальцев по её щеке, улыбнувшись нежнее:

— Да, ты права. Снежке действительно будет лучше у Анны. Она ведь уже на пенсии, да?

— Да, — откликнулась эхом, машинально.

— И всего пару часов ехать отсюда… сможем навещать Снежку по выходным.

— Зачем? — Мэйсон моргнула, уставилась недоуменно, как только что проснувшийся человек.

— Разве ты не будешь по ней скучать?

— Я? Нет.

— Допустим, — Кэлен сделала вид, что поверила. Только усмехнулась — мысленно, конечно же, мысленно. — Но она же будет по тебе скучать.

— Нет. Не думаю, — Мэйсон упрямо мотнула головой. И вдруг, стиснув челюсти так, что подбородок затвердел, выдвинулся вперед, отвела глаза. — Она забудет меня.

У Кэлен в горле, перекрывая, запирая, мгновенно вспух тугой комок щемящей жалости. И пришлось глотать его, с усилием, ибо он не пропускал голос, никак не пропускал. Да и когда, проглотив, протолкнув, заговорила, голос звучал сипло:

— Мэйсон…. — и снова прикоснулась пальцами к её лицу. — Я… — и замолчала, буквально поймав на кончике языка, чудом остановив почти уже вылетевшее «люблю тебя». Нельзя. Нельзя же! Или?.. Нет, она не может. Просто не может это сказать вслух — хотя мысленно говорила, говорила же! Но… как будто пока это не произнесено, пока эти слова не прозвучали — они не совсем правда. И можно еще передумать. Сделать вид, что это просто… просто заблуждение. Ошибка. А вот если сказать вслух — всё. Отменить ничего уже нельзя будет…

Мэйсон снова посмотрела Кэлен в глаза:

— Что?

— Что?

— Что — ты? — взгляд обрел цепкость. — Ты сказала: “Я…” и замолчала.

— А… да, — Кэлен улыбнулась обезоруживающе. — Я хотела сказать, что — да, ты, наверно, права. Снежка забудет нас, и это к лучшему. Когда поедем, напарник?

— Поедем? — Мэйсон нахмурилась, снова напомнив не совсем пробудившегося человека. — Да. Вот еще что. Я спросила Анну, не знает ли она что-то об этой истории… о похищении детей двадцать пять лет назад, может, слышала о Хогане…

— И??? — Кэлен затаила дыхание.

— О похищении Анна, конечно же, знает. Говорит, громкое дело было. А главное, у нее есть приятель, бывший федеральный агент, сейчас тоже на пенсии. Так вот он работал по этому делу от и до.

— Мэйсон??? — вот сейчас Кэлен буквально задохнулась — от радости, от азарта… и от возмущения: какого черта Мэйсон с этого не начала? Чего тянула?

— Да, Анна обещала поговорить с ним. Может, он согласится встретиться с нами и поделиться информацией.

— Мэйсон!!! — с лексиконом у Кэлен случились проблемы, определенно: слова где-то потерялись, застряли… Так что все, что она сейчас чувствовала к своей чертовой напарнице… — а теперь и возлюбленной, ведь так? — Кэлен вложила в поцелуй. Долгий, горячий, страстный. И, кажется, поразивший до глубины души даже невозмутимую Мэйсон…

====== Часть 46 ======

Мэйсон смотрела только на дорогу да по зеркалам. Молчала, конечно же. Вот всю ту половину пути, что они уже проехали, и молчала! И Кэлен то злилась на нее за это молчание, то — в приступе кристальной честности, не иначе — проникалась благодарностью… А честность — честность была вот в чем: время от времени Кэлен признавалась себе, что пытается сбежать в злость на Мэйсон от своей тревоги. Да, она, Кэлен, тревожилась. Ну, не то что бы совсем уж тревожилась, скорее — волновалась. Просто периодами выныривая из легкой дремы — равномерный, монотонный даже, бег автомобиля под негромкий фон радио укачивал, убаюкивал, — вдруг осознавала, что едет не куда-нибудь, а знакомиться с приемной матерью своей девушки… обеих своих девушек, черт побери! Нет, ну, а кто бы на её месте не волновался, а? Тем более, в этой их нелепой, мучительной ситуации, с этим их странным треугольником? Вот именно.

Ну, допустим, Мэйсон представит её, Кэлен, Анне как коллегу, понятное дело. И все бы ничего, да только чертова Мэйсон, еще раз созвонившись с Анной перед поездкой, обмолвилась, что они, скорее всего, останутся в Юнион-сити на ночь. Ибо Анна просто не отпустит их сегодня, поскольку — и об этом Мэйсон сообщила с искренним недоумением — Анна по ней, по Мэйсон, соскучилась. Кэлен, помнится, усмехнулась в этом месте — естественно, Анна соскучилась, она хоть приемная, но ведь мать же, ну! — но промолчала. И — да, вот тогда-то и родилась её тревога, легкая поначалу, но неумолимо нарастающая — как бы Кэлен ни пыталась с ней справиться, она не отступала. Они останутся на ночь. А ночью появится Кара. И… как все будет?

Кстати, а Анна вообще знает про Кару? Черт, почему, почему Кэлен — безголовая же, ну! — не спросила об этом раньше у самой Кары? Вот когда Кара рассказывала о своем детстве — почему Кэлен не спросила? И как теперь быть? И как все будет? Где Кэлен будет спать? Или, правильнее спросить: с кем Кэлен будет спать? Нет, вот если Мэйсон представит её, Кэлен, Анне как свою девушку — все будет гораздо… легче, не так ли? А если как коллегу? Знать бы, как она, Мэйсон, собирается представить Кэлен… Конечно же, проще всего было бы спросить о планах Мэйсон у самой Мэйсон, но отчего-то Кэлен не решалась. Вот и изводила себя тревогой и мучительной мысленной круговертью… И злилась, конечно же, — то на чертову Мэйсон, то на себя. Еще время от времени Кэлен переключалась на Снежку, сидящую или лежащую в корзинке у нее, у Кэлен, на коленях. Переключалась, щекотала щенка, перебирала пальцами в белоснежной шерстке и удивлялась: ну до чего же спокойный щенок, а! Спокойный, тихий, пожалуй даже, серьезный и… дисциплинированный, вот! Просто Мэйсон в собачьей шкуре. Один в один ведь! Не удивительно, что они, Мэйсон и Снежка, так понравились друг другу. Родственные души, не иначе. И как только Мэйсон решилась отдать её, а?

Кэлен покосилась на напарницу. Поразительная она все же. Считает себя холодной, равнодушной циничной стервой, а на самом деле… постоянно кого-нибудь спасает, защищает. То Кару, о которой даже не знает. То Кэлен, которую «не любит». То Снежку, к которой ничуть «не привязалась». Смешная… Кэлен поймала вдруг себя на странном желании: обнять Мэйсон, как ребенка, совсем маленького, погладить по голове. Согреть. Черт, а может, она, Кэлен, ошиблась? Может, она вовсе не влюблена в Мэйсон, а просто жалеет её? Эту чертову замороженную Мэйсон, которая заковала в ледяную броню свою душу — очень нежную, похоже, душу.

Или нет? Или Мэйсон такая и есть — циничная, разумная, жестокая? И Кэлен просто выдает желаемое за действительное, просто придумала, что за всем этим вот скрывается нежная душа? Чтобы теперь убеждать себя, что она, Кэлен, жалеет Мэйсон, а вовсе не влюбилась в неё?

Черт побери, а главное, как же ей, Кэлен, надоел этот её собственный внутренний раздрай! Почему она никак не может принять уже какое-то решение и успокоиться?