Солнечный чародей (СИ)

Он рассказывает так подробно, как никогда не рассказал бы Поттер, вечно упускающий важные детали и старающийся разглядеть картину в целом. Он говорит так быстро, что путается в словах и проглатывает гласные иногда – и это чертовски странно и пугающе, потому что Том из тех людей, кто говорит мало и вдумчиво. Он говорит так, будто не говорил целую вечность, и теперь слова нужны ему больше, чем воздух. И еще… он говорит о том, что считает Гарри другом. Разумеется, он отзеркаливает, и выходит так, что Гарри считает другом его, но смысл от этого не меняется, и Том действительно рассказывает о своей привязанности. Впервые, если не брать в расчет то, что все вокруг знают, что Нагини его любимица. Более того, он говорит это Дамблдору, тому самому Альбусу Дамблдору, который ненавидел его все школьные годы – весьма взаимно – и которому совершенно точно не стоило бы рассказывать о раненом василиске, их ночных поцелуях и о том, что Волдеморт так сильно боялся войны в детстве, что Дамблдору стоит устыдиться за его настойчивое желание сплавить странного мальчишку подальше в его маггловский приют.

Дамблдор не перебивал, только слушал и загадочно сверкал половинками очков, которые в свете тусклой желтой магической лампы казались янтарными.

А потом Том выдохся. И закончил все одним предложением.

- И тогда я решил, что только Волдеморт может помочь.

Это тоже было правдой. Только Волдеморт мог не препятствовать ему. Он уже стар, честолюбив и не так умен, как раньше. Но он все еще великий маг. И Том бы хотел встретиться с ним лицом к лицу крепко стоящим на ногах. А не в теле хрупкого мальчишки Гарри Поттера.

- Вы хотели задать вопросы? – напомнил Том после того, как они провели пару минут в молчании.

Дамблдор не выглядел пораженным, не выглядел и умиротворенным. Он был похож на сомневающегося в жизни старого ворона. Который все боится открыть рот, чтобы ничего не случилось с сыром.

- Я… ценю, что ты рассказал мне, Гарри.

- Вы уже знали от МакГонагалл, верно? Я не говорил вам не потому, что не доверяю вам. Но потому, что вы не должны делать выбор.

- Выбор, мой мальчик?

Том посмотрел в сторону. Да, именно так.

- Вам есть за что сражаться с Волдемортом. И он ненавидит вас столь же сильно, как вы его. Но только вас, не меня. И, позволяя мне продолжать видеться с ним или не позволяя – вы делаете выбор, который не может делаться вами. Вы не можете позволить мне, потому что я доверяю вам, но не вверяю свою жизнь в ваши руки. Если раньше вы хотели защитить меня, то теперь вы не можете этого делать, и я сам решу, как поступать и чего опасаться. И если мой выбор будет неправильным, это не будет вашей виной. Точно так же как вашей виной не будет и то, что из меня не получилось сделать героя. Наверное, Гермиона гораздо лучше подошла бы на эту роль. Или любой другой волшебник.

Дамблдор молчит, не переставая улыбаться нетвердо и как-то грустно. Так проходит несколько минут, и теперь Том не торопит его.

- Тем не менее, Том, пока я жив, и Хогвартс, и Англия, и все те, чьи сердца горят верой в справедливость и равные возможности для каждого, будут под моей защитой.

Том пожимает плечами.

- А Гарри – под моей.

Комментарий к Глава 43

* - «Нам нужен мир, и желательно весь»: Джем – Нам нужен мир

п.с. ребят, я тут собираюсь поступать в КФУ, который в Казани, может быть по счастливому стечению обстоятельств среди вас есть кто-то оттуда или те, кто тоже хочет поступать в КФУ? Было бы классно найти друзей на месте еще до поступления, ехех

========== Глава 44 ==========

Сириус снова переступает границу, но Джеймс ни за что не позволит себе одернуть его. Сириус для него гораздо больше, чем просто друг со школьных времен, и Гарри едва не несется к матери, рассказывая о том, что у папы и крестного слишком крепкая дружба. Разумеется, рассказывать он будет шутливо, да и Лили воспримет все не всерьез, но тем не менее. Сириус бесстыдно пользуется тем, что Джеймс обожает его. И тем, что Гарри обожает его. Он привык получать от семейства Поттеров все, что потребуется. И давать взамен то, что может потребоваться от него. Сириус. Старый добрый Сириус.

Сон начинается спокойно и тихо: Гарри вспоминает их общие вылазки в Хогсмит. Гарри тогда было пятнадцать, а Джеймс взял с собой лучшего друга, чтобы не было скучно выслушивать болтающего о квиддиче сына. Это были самые обычные выходные, и Гарри даже позволили попробовать сливочного пива в тот день.

Но все оборачивается кошмаром слишком быстро, чтобы Гарри понял, в какой момент это произошло. Перед ним – мрачное темное помещение, посреди которого – Арка Смерти. Совершенно бесполезная, если подумать, но величественная и пугающая. Гарри смотрит в нее, будто в зеркало Еиналеж, но не видит родителей. Он видит Сириуса, стоящего прямо напротив. Скрытого слоями серебристого тумана. Мертвого Сириуса.

Когда Гарри открывает глаза, он ловит себя на мысли, что не понимает, было ли это сном или воспоминанием. Том не показывал ему смерть Сириуса, и сам Гарри… он был почти уверен в том, что с Сириусом все в порядке. С Сириусом должно быть все в порядке. Его родители – Лили и Джеймс – погибли в ночь на Хэллоуин, но не Сириус. Не могли же погибнуть все? Все, кого он любит. Нет, не может быть, что Сириус и Белла…

Гарри жадно ловит ртом воздух, пытаясь закричать или хотя бы сбросить сковавшее его тело напряжение. У него не выходит ни первого, ни второго, и все, что остается – это смотреть в идеально белый потолок поместья Малфой и пытаться успокоиться. Получается неловко, медленно, вязко. Он почти чувствует, как тело дюйм за дюймом начинает оживать, но это вызывает куда меньше радости, чем должно. Он не уверен, что когда он окончательно придет в себя, что-то изменится. Он все еще заперт в самом себе. Он все еще вынужден примиряться с тем, что все, что ему дорого, оказалось лишь выдумкой.

И еще Том. Упрямый Том. Гарри надеялся, что он сможет взять себя в руки и договориться с Волдемортом о чем-то, но он…

Гарри замялся, понимая, что не может подобрать продолжение фразы. Что он?

Гарри попытался вспомнить, что Том делал, когда контролировал его тело, если это можно было так назвать. Он смутно помнил, что Том холодно говорил с Волдемортом о… чем-то. Дальнейшие размышления на эту тему принесли лишь головную боль. Возможно, Том не хотел, чтобы Гарри вспоминал об этом.

- Все в порядке? – спрашивает Гарри у него.

После он молчит несколько бесконечно длинных минут, наполненных звенящей тишиной. Том не отвечает. Возможно, потому, что все действительно вышло из-под контроля, и он не собирается признаваться. Или еще по любой другой причине – это же Том Риддл, он никогда не объясняет свое молчание. Тогда Гарри спрашивает снова, гораздо упорнее. Но Том молчит.

- Том? – нервно повторяет Поттер.

В его голове тихо. И… пусто.

Том вспоминает все ругательства, которые узнавал в период своей бурной – относительно – молодости, общаясь с совершенно разными слоями общества. Некоторое время он даже был дружен – настолько, насколько это вообще возможно быть другом Тома Марволо Риддла – с выходцем из Ирландии, который не мог произнести и предложения, не ставив между слов бранное слово, и это тоже на него повлияло.

К счастью, судьба позаботилась о том, чтобы вокруг Тома большей частью находились приличные люди, иначе бы его страсть к обучению не обернулась бы ничем хорошим.

Сейчас ругательства ему не особо помогли, а вот бомбарда максима, пущенная в зеркало – вполне. Тело слушалось его плохо. Магия текла где-то глубоко-глубоко под кожей, и Том чувствовал ее не лучше, чем люди чувствуют давление крови в венах. Но это было не худшим. Худшим было нечто другое.

Я должен был это учесть. Но я даже подумать не мог, что он опустится до подобных… подобных…

Том спрятал руки под одеяло, не в силах смотреть на тонкие юношеские ладони. Это было проблемой. Он был почти бессмертным. Крестраж изменялся крайне медленно. Достаточно медленно для того, чтобы к моменту, когда Гарри состарится и умрет, его тело повзрослеет в лучшем случае на полгода. В этом и была суть крестражей – они делали тебя практически бессмертным. Не тебя самого, но твое тело и разум. Впрочем, настоящему тебе от этого пользы никакой. И ты решаешь, что использовать глупейшие приемы – неплохая идея.