Солнечный чародей (СИ)

Гарри игнорирует его молчание, продолжая выливать на голову змеи мыльную воду. Он думает о том, что слова послышались, но перед глазами еще раз упорно стоят огненные буквы. Том почти что уверен, что им неоткуда взяться.

Он справился с раздражением уже через несколько минут после того как заставил Гарри забраться в ванну, раздеться и развести столько пены, сколько ушло бы на то, чтобы утопить змею пару раз. Разумеется, дело было не в пене, а в обнаженном Поттере, у которого забавно краснели уши – Том больше чувствовал это, чем видел – от мысли о том, что пользоваться глазами могут они оба.

А потом они снова начали говорить. И Гарри старался компенсировать всю свою неловкость напором, поэтому спор затянулся. Пришлось пару раз подогревать воду и менять тон с успокаивающего на грубый, что, в прочем, не очень хорошо работало.

Сейчас говорил только Том, а Гарри изредка вставлял отрицательные междометия, которые слизеринец старательно игнорировал. Все, кроме этого.

- О чем ты говоришь? – спрашивает он, и Гарри беззаботно мурлычет себе под нос.

- Ты в моей голове, ты знаешь.

Том не знает. Том впервые не знает, и это заставляет его нервничать. Воспоминания вертятся вокруг хаотичным роем, и он не может выбрать среди них настоящие. Не его собственные и не ловко сплетенные. Воспоминания маленького мальчика, нелепого в своей впечатлительности и совершенно бесполезного по сравнению с его Гарри Поттером. Но все же настоящего.

Перед ним вновь темнота Тайной комнаты и несколько фигур в ней.

- Помоги мне, Том, нужно спешить, чтобы спасти ее.

- Я не могу тебе помочь. Видишь ли… чем слабее бедняжка Джинни, тем сильнее я.

Мысли Поттера мешаются с мыслями Гарри, и через волны настороженности и непонимания нет-нет, но прорываются мысли о том, что семнадцатилетний Том достаточно хорош для того, чтобы Гарри забыл о Джинни и отправился стирать с его лица вежливую улыбочку и вырывать из красивых губ стоны.

- О чем ты говоришь? – спрашивает второкурсник, и Том Риддл улыбается вежливо и жестоко одновременно.

- О чем ты говоришь? – грубо повторяет он, и Гарри вздыхает.

- Вы не договоритесь. А я с каждой секундой вспоминаю все больше. Я хотел бы, чтобы ты был рядом.

- Я не буду рядом, если ты умрешь, глупый мальчишка, - шипит Том лучше, чем всякая змея, но Поттер вздыхает еще раз и опускается с головой под воду.

Размеренный голос Тома вызывает усталость и желание уснуть. Гарри и сделал бы это, если бы не знал, что в таком случае ему обязательно придется пообщаться с Риддлом с глазу на глаз, а не так.

- Ты знаешь, как это контролировать, - говорит он после того, как воздуха в легких не хватает и приходится вынырнуть. – Я же понятия не имею, как контролировать панические атаки. У меня уже было несколько в самом начале, и если я начну думать о ком-то помимо Седрика и…

- Не думай. Не мне учить тебя, как игнорировать ненужные мысли.

- Они нужные, - резко опровергает Гарри и берет на руки Нагини. – Я хочу быть дома. Я хочу вновь видеть в Дамблдоре забавного старика, а не твоего потенциального убийцу. Я хочу вновь дружить с Роном, устраивать вечеринки в Выручай-комнате и консультировать Снейпа по вопросом отношений с учениками и аврорами. Я не могу делать ничего из этого, пока не избавлюсь от тебя в своей голове, и я чертовски хотел бы, чтобы ты всего лишь поменял местообитание, а не исчез совсем.

- Ты знаешь и без меня, что сейчас за тебя говорит усталость и…

Том замолкает, когда Гарри закрывает глаза и утыкается носом в мокрую теплую кожу Нагини. Змея шипит недовольно, но быстро утихает, смирившись.

«Хочется спать», думает Поттер. «Одному спать… не хочется».

И все-таки засыпает, прижимая к себе змею.

Сказать, что он испытал неловкость, было бы просто нелепо. Это чувство в последний раз посещало его много лет назад, еще в школьные годы, когда Том был вынужден выслушивать от своей бабки слова, которые затрагивали магические способности его матери. Он не считал, что Меропа была могущественной ведьмой, но теперь, после потока оскорблений от старой миссис Риддл, был готов отказаться от этого убеждения и довольствоваться лишь известием о том, что у него была настолько могущественная мать, задвинув мысль об отце в дальний ящик. Так он думал, пока не появился Томас Риддл и неловкость не превратилась в ярость.

Сейчас же чувство было совсем другим. И ситуация была другой кардинально.

Гарри Поттер просто смотрел в зеркало. Обнаженный Гарри Поттер. Мокрый Гарри Поттер, на плечах которого еще осталась пена. Он стоял напротив большого зеркала, которое могло показать во весь рост даже Волдеморта – и даже Фенрира – и напряженно всматривался в свое отражение.

И улыбался. Вежливо и совершенно неискренне. Скашивая улыбку на одну из сторон.

Том не понял, как именно Гарри Поттер стал им. Но осознание пришло мгновенно. Еще до того, как он заметил открывшуюся дверь.

- Bonjour, mon amour, - мурлычет Гарри его голосом, и Том шагает назад. – Гарри и французский… такая нелепость, даже когда слышу это. Лучше испанского у него никогда ничего не выходило. Впрочем, учил испанскому его тоже я. Всему его учил я.

Гарри Поттер оборачивается, и на Тома смотрят пронзительные зеленые глаза. Ничего не меняется, кроме глаз. Гарри часто смотрит открыто, с вызовом и нагло, но никогда – холодно и угрожающе. Том не может объяснить, как именно это произошло. Крестраж не должен был взять контроль над телом, несмотря на то, что сделать он это, разумеется, мог. Но Гарри Поттер был достаточно сильным для того, чтобы противиться ему. Был.

- Гарри просил поговорить с тобой. Так упорно просил, что в какой-то момент даже предложил мне свою жизнь.

Он шагает несколько неловко, но достаточно крупное тело Поттера компенсирует это с лихвой. Чего не скажешь о Томе, который с трудом справляется с оцепенением и вспоминает, где находится палочка. Он не боится, разумеется. Только чувствует потребность видеть его обездвиженным. И как можно дальше. Но он осваивается с телом быстрее, чем это можно было бы назвать приличным.

- Я не собираюсь использовать тело Гарри долго, - сообщает он. – Мне требуется собственное. Тот мальчишка из дневника нашел способ стать материальным, и он не так плох, чтобы я его проигнорировал. Но мне нужна магия. Чудовищно много магии, и если это будешь ты, глупый старый трагик, то ее не хватит даже на треть меня. А брать у Гарри я не намерен ни капли. Мне нужен Люциус, и Северус, и Фенрир, и Беллатриса, и… девчонка Гермиона Грейнджер. Нужно будет сказать ей, что в ее же интересах начать отношения с Роном как можно скорее. Иначе он по милости давней влюбленности Поттера подвергнется смертельной опасности.

А потом он прервался и заинтересованно осмотрел свои руки.

- Кольцо получу сам. На его пальцах оно смотрится лучше, чем на моих. Поговорим мы уже после того, как я покончу с делами в Хогвартсе. К тому времени тебе стоило бы осознать свое место, потому что это будет твоим единственным шансом на выживание. Мы оба знаем, как ужасна смерть, верно?

А потом он проходит мимо Тома быстро и совершенно безбоязненно. И оборачивается.

- Не слушай его, говорит глупости с непривычки, - доверительно сообщает Гарри Поттер, сонно зевая. – Но я бы хотел увидеть Беллу. И Сириуса. Если он не вздумает меня разбудить для этого, сделай это ты, пожалуйста.

Крестражи были хороши в подчинении. Грубо говоря – они сами были продуктом сознания, и плох тот продукт, что не может отравить создателя в случае чего. Другое дело, что подчинение кого-либо глушило все возможное сопротивление и вело к деградации подчиненного вида. Деградировать Гарри Поттеру было больше некуда. А волю к чему-либо у него может и хотелось бы отобрать, но тоже не представлялось возможным.

Том заинтересованно останавливался возле каждого зеркала, которое попадалось на пути, снова и снова всматривался в непослушные вихры волос, яркие зеленые глаза и совершенно щенячье выражение лица. Раньше Поттер не был похож на грустного потерянного пса. Скорее на улыбчивого волкодава.