Я, мой фамильяр и жизнь в Нью-Йорке (СИ)

— Теперь это твой дом, Эверетт, добро пожаловать! — Стивен мягко улыбнулся.

========== Яблоки прошлого ==========

Комментарий к Яблоки прошлого

В честь дня рождения делаю себе подарок, надеюсь, что и Вам, милахи мои)

Музыка… о, послушайте ее, и тогда Вас будут наполнять те же чувства, что наполняли и меня при написании:

Abel Korzeniowski – Stillness of the Mind

(Это музыка из фильма “Одинокий мужчина”, кто не смотрел, настоятельно советую. Фактически, это история о двух мужчинах, о их жизни. О их печальной, печальной влюбленной жизни)

POV Эверетт

Воздух морозно носился вокруг меня, поднимал большие лапы елей, а я бежал. Вперед, навстречу этому морозу, слыша вдалеке вой, нежный и родной. Тогда я еще был молод и мне казалось, что жизнь довольно-таки веселая штука. Среди сугробов стоял мужчина, окруженный стаей. Он с почтением склонил голову, смотря украдкой именно на меня. Человек явно знал, кто я такой — все они знали. Он поставил на землю небольшую плетеную корзину и отошел немного назад. Щедрое подношение, ничего не скажешь. Я слышал запах яблок, злаков, мяса, пряных трав. Все то, что я так любил и буду любить. Сейчас мое сердце наполнялось странным любопытством, и это пугало. Я видел этого мужчину не в первый раз, нет, иногда он появлялся в лесу.

— Все для тебя, — качнул он рукой и отошел еще чуть назад. — Отведай.

Соблазн взять подарок был так велик, а запахи так манили. В общем, я не смог устоять и принял его. В первую очередь, конечно же, я попробовал яблоки — все, кто подобен мне, любит их. Сладкие, сочные плоды жизни, в них есть особая, нежная магия, которая кормит и поит меня. Погода была меланхоличной, с серых небес тихо и медленно падал снег. Он мерно опускался на мои плечи и волосы. Когда я сел на белые шапки снега и поджал ноги под себя, чужак и вовсе пришел в благоговейный трепет. Его не смущал ни мой человеческий облик, ни то, что я окружен стаей волков.

— Так я не ошибся? — весело начал он.

Сочный фрукт практически сразу исчез, а нежный сок, который я помню до сих пор, пачкал подбородок и грудь, и я просто вытерся белоснежным, девственным покровом с земли.

— Нет, да и с чего бы?

— Тогда, раз ты принял мои подарки, станешь моим? — ведьмак смотрел с надеждой на меня.

— Нет, я не могу.

На его лице отразилась сразу такая палитра эмоций, в ней было все: от негодования до раздражения. Это меня безумно забавляло и веселило. Все-таки люди такие глупые, наивные и самодовольные существа.

— Почему? — резко спросил чужак.

— Я не чувствую, что ты мой человек, вот и все. Хотя я благодарю тебя за подношения.

Мужчина в ответ выдохнул и на лице его появилась скорбь, дикая и безжизненная. Он страдал, и лишь это заставило мое мудрое сердце смягчиться.

— Какая боль привела тебя сюда, человек?

— Я надеялся, что ты согласишься помочь, моих сил не хватит для этого. Мои дети… мои дети.

— Дети?

— Да, — ведьмак слегка поклонился. — Даже если ты просто поможешь мне, если окажешь услугу, я буду носить тебе такие корзинки каждую неделю.

У меня был выбор: или отступиться от своих принципов, или все-таки помочь этому идиоту, в котором сквозило отчаяние и боль. Конечно, я был молод и полон уверенности в себе и своих силах, в своей природной мощи.

Удивительно, что после мелкой разборки в их крохотном городке, где я перебил половину стражи и мы с легкостью забрали двух его дочерей, он был так счастлив, так благодарен. Это смешило меня и тешило самолюбие. Люди такие забавные, такие странные. Этот черноволосый мужчина исправно носил мне еду каждую неделю. Оставлял ее на полянке, ожидая меня, великого и неповторимого, а потом с поклоном уходил. Каждую неделю, целых полгода. Где зимой этот чудак находил яблоки — я не ведаю, но это были самые вкусные яблоки во всей моей жизни, чистый нектар из райских садов. Таких яблок я больше никогда не ел. Однако, со временем мне приелись эти подношения. Мужчина же вселял глубокое уважение, и, хоть я не мог подписать с ним контракта, я хотел быть рядом, чтобы хоть посмотреть на жизнь таких, как он. Близилась весна, и в наших краях начали цвести сады и луга. Пчелы собирали дикий мед, а люди взращивали урожай. Однажды я пришел к их одинокому дому в лесу. Здесь было так много яблонь, они искрились золотом и медью. Яблоки были прекрасного красного цвета, такие чудесные, что их запах я услышал еще издалека. Рядом с проселком стояла его пасека, и оттуда шел запах горных трав. Вересковый мед, редкий, но такой пьянящий и чудный. Девочки его играли прямо тут, на поляне. Они были еще юные, но уже прекрасные, правда, совершенно обычные люди, но я уверен, если найдут себе женихов, дети у них будут красивые.

— Эй, человек! — крикнул я, заходя в пределы его участка.

На этот зов тут же выбежал мужчина, он обтирал руки тряпкой, а пальцы были чем-то испачканы. При виде меня он с уважением поклонился и улыбнулся.

— Что такое? Я вроде бы оставил недавно тебе подношения.

— Да, но мне больше не нужно это, — я усмехнулся и оперся рукой на яблоню.

— Тогда чего ты хочешь? — кажется, его настиг страх, он тут же кинул взгляд на своих дочек и сглотнул, а потом сузил глаза — мало ли что могла хотеть магическая тварь вроде меня.

— О, нет-нет, — с пониманием ответил я, мотая головой, — девочки твои меня не интересуют, не переживай.

Взгляд его снова стал радушным, он с облегчением вздохнул, но вопрос на его лице не исчез, он не понимал, почто в таком разе я пришел?

— Хочу знания иметь. Научи, а я буду сторожить вас, пока есть нужда.

— Зачем тебе это?

— Скучно мне, — я вздохнул и развел руками — это была правда. Чистая, ничем не прикрытая правда.

И он согласился, не думая ни секунды. Этот человек обучал меня всему, что умел сам. Я научился следить за пчелами, готовить, убирать, следил за садом и охранял его дочерей, которые год от года становились все краше и краше, он рассказывал мне про таких, как он сам, обучал меня простой магии, я даже научился доить коров. Дни сменяли недели, те сменяли месяцы, потом годы. Я жил на два мира: его и свой, обычный, там, где меня ждали мои соплеменники и волки, с которыми я также бегал, охотился и убивал. Шли десятилетия, этот человек понемногу старел. В то время, как наша связь с ним крепла, мы были любовниками, потому что магия есть магия, она всегда сильнее обстоятельств. Таких, как мы, тянет друг к другу. Людской век столь скоротечен, я еще даже не возмужал, а он уже старел. Быстро, почти мгновенно. Всего какие-то 25 лет оказались для него губительными и даже смертельными, тогда как я продолжал жить и крепнуть. Он седел, но был так же силен и способен ухаживать за садом, домом, заботиться теперь уже обо мне, потому что дети его покинули. Нашли себе женихов и упорхнули словно бабочки. Мы же не грустили, хотя я и ощущал, как жизнь понемногу уходит от него, он начинал слабеть неизвестно отчего, от какой хвори. Просто угасал, как восковая свеча, прямо на моих глазах.

— Ты должен поесть.

— Нет, — он был сварлив и отвернулся от меня и той обычно мерзкой дряни, которую обязан был есть.

— Я в тебя силой должен заталкивать еду?

— Не буду.

Этот человек сопротивлялся любой моей заботе, всему, что я пытался предложить ему. Гулять для него становилось все сложнее, есть было тоже сложно. Он слаб, щеки его впали, а лицо приобретало белесый оттенок. Частенько я силой кормил его, а он, неблагодарный, выплевывал все то, что я старательно готовил для него. Меня окутывало отчаяние, оно душило за горло. Никакая забота, никакая любовь, преданность не спасет его. Он совершенно обречен, а я был беспомощен. За окном снова была зима, такая же меланхоличная, как тогда, 25 лет назад.

В комнате было тихо, пахло деревом, равно как и всегда. Я мерно потянулся и понял, что моего обычно забавно нахохлившегося человека рядом нет. Я звал его, искал по всему дому — его нигде не было. За окном ненадолго перестал идти снег, но все было белым-бело. Одной пары сапог не хватало, и ужас догадки накрыл меня волной: он никогда не любил мою заботу, не хотел быть мне обузой и ушел медленно, но верно умирать. Не хотел, чтобы я видел, как именно он умрет. Я прыгал по сугробам, как лисица, несся во весь опор вперед, стараясь взять чужой след на снегу. Меня ничто не волновало, я хотел лишь быть рядом, хотел найти этого глупца, и я его нашел. Он спокойно сидел на поляне, там, где мы когда-то встретились. Сидел под деревом, закутанный в шкуру и смотрел на небо, совершенно невидящим, остекленевшим взглядом. Зеленые глаза затянуло морозной пленкой, а кожа была совершенно бескровной, на плечах его лежал снег, совсем немного, будто небеса решили пожалеть его и лишь коснулись, совсем украдкой. Меня брал мертвый ужас, он даже не попрощался, просто тихо ушел. Хотя ночью мы весело пили его вересковый мед и пьяными разговаривали по душам, я ласково целовал его, а он как всегда усмехался. Сейчас же обычно мягкие, нежные губы потеряли свою живость и совсем похолодели. Касаться их мне хотелось лишь в знак скорби — дикой, ужасающей скорби. Лизнув его в лицо много раз, мне казалось, что так я смогу его разбудить от загробного сна, но он не просыпался. Я совершенно отказывался принимать факт его смерти, а потому улегся сверху и свернулся клубком, стараясь согреть, до тех пор, пока снег не запорошил и меня, а небо не начало темнеть, и только тогда я наконец понял, что он не встанет, не очнется от вечной дремы, и боль, сковав меня, вылилась наружу диким воем, лаем и криком. Мне было ужасающе плохо, я сам хотел бы умереть.