... не войной...(СИ)

— А я думаю — дурацкая. Камни эти… Но слушается.

— Счастливый ты — вздохнула Гермиона и тут же пустилась в долгий рассказ о событиях учебного года. — Я даже стала думать, что Хогвартс перенесся в другую вселенную. Все изменилось в один миг: совы прекратили летать, отменили походы в Хогсмид и соревнования по квиддичу. Вчера оказалось, что Кубок школы и не собирались вручать. Даже, представь себе, Запретный лес стал недоступен, и вообще дальше хижины Хагрида как будто не существует мира. Все тайные ходы обрываются на середине — просто стены и ничего больше. Перекличка по утрам, в обед и на ужине, на каждом ученике — следящие чары, отбой в десять и отработка, если задержишься в гостиной после сигнала. Мне приходилось учиться, задернув полог, я получала от МакГонагалл по три отработки в неделю просто за то, что зажгла там Люмос. Хуже, чем при Амбридж, честно, даже Святочный бал закончился в четверть первого. С.О.В. и Ж.А.Б.А принимали только школьные профессора, никаких посторонних. Наверное, это скажется на результатах. А что еще ужасней — итоги обещали сообщить после возвращения в сентябре. Но это же несправедливо — семикурсники могут узнать свои оценки в министерстве, а мы — нет.

— Все птицы мобилизованы, — вздохнул Гари. — У них не хватает сов.

— Знаешь, к этому невозможно привыкнуть. Дамблдор ведет себя так, словно ничего особенного не происходит, но все чувствуют… Догадываются… Если кто-то получает баллы ни за что, а за ужином шоколадный торт и какао — значит, случилось что-то очень плохое.

— Многие погибли, — выдавил Гарри. — Все Пожиратели и много защитников… Это настоящая война, не как в книжках или в кино.

— Все, кроме Малфоя, — фыркнула она, — этого и Авадой не проймешь. Он явился за Драко в мантии из особого черного шелка. Выглядит совсем простой, но Лаванда сказала, что ярд стоит целое состояние.

— Да уж, Малфой нынче на коне. Его сынуля вернется в Хогвартс невыносимым. А еще говорят, что у Люциуса роман с Амбридж.

Гермиона захлебнулась и прыснула колой на футболку Гарри.

*

Они сидели до тех пор, пока солнце не закатилось за верхушки деревьев, а у Гарри ныла челюсть от долгого разговора и душа — за лучшего друга. Казалось, тот пережил худший год в своей жизни: без Гарри он стал объектом насмешек даже гриффиндорцев.

— Ты уговорил меня поверить ему, и я поверила, — вздыхала Гермиона. — И очень злилась, когда началась война. Считала, что вы меня обманули, сочинили сказку про убийство Волдеморта, чтобы Рон предстал героем в моих глазах. А потом подумала: а что, если Волдеморт нашел другой способ возродиться? Выходит, я не ошиблась. Вот только в Запретную Секцию теперь никак. Там просто каменная стена, как будто и не было специального отдела в библиотеке. Я все еще жалею, что Снейп так глупо погиб, он бы точно сумел с этим разобраться.

— Да, он мог бы, — глухо сказал Гарри, испытав укор совести за то, что обманывает лучшую подругу. — Что же, ты больше в него не влюблена?

— Он мертв, Гарри. А Рон… Если бы от него отвернулась еще и я… Он с трудом пережил этот год. Знаешь, мне кажется, что у него появилось три седых волоса. Конечно, благодаря всему произошедшему он усиленно учился — только чтобы отвлечься и ни с кем не общаться. Ведь все считали, что он лжец и выдумщик, которому с твоим исключением не хватает славы и внимания. Я так боюсь, что он не вернется в школу на будущий год.

— Вернется, — уверенно сказал Гарри. — Ради тебя, ради нас всех и ради общего дела. Я… с Сириусом… мы… Слушай, ты опоздаешь на автобус, а это долгий разговор. Давай встретимся еще раз. Завтра, например.

— Только теперь ты ко мне, — улыбнулась Гермиона. — Приедешь?

— Конечно. Что мне тут делать, не посуду же мыть?

Пока они шли до станции, Гарри то и дело оглядывался, но их почему-то никто не преследовал — то ли у Дадли были дела поважнее, то ли сюрпризы ожидали его позже. У автобуса он помедлил и отступил на шаг, когда Гермиона попыталась обнять его. Та пожала плечами, сунула ему бумажку со своим адресом и телефоном и взлетела по ступенькам. Гарри купил двойную порцию в «Фиш энд чипс» и бегом рванул домой — часы показывали половину десятого, и ему не хотелось опаздывать на сеанс связи со Снейпом в первый же вечер.

*

Он думал о нем. Видит Мерлин, гораздо чаще, чем требовалось. Он не мог никому сказать, не давал себе шанса проговориться, но каждый раз, когда в речи Гермионы мелькало «Рон», в его голове эхом отдавалось «Снейп». Каждый вечер, глядя в клочок пергамента, он предугадывал проступающий абрис четкого профиля, почему-то всегда растрепанные пряди волос и серебряные искры в глазах. Утром, когда не мог бежать в душ и не смел издать ни одного лишнего звука, до подбородка натянув простыню и пользуясь пальцами вместо зачарованного карандаша. В темном зале кинотеатра и всегда, когда встречал на площади уличного художника, такого же худого и горбоносого. Он думал. С трепетом разворачивал вечером волшебный клочок бумаги и надеялся, что в ответ увидит свое лицо. Это значило бы, что Снейп тоже вспоминал о нем. Но, увы… Каждый раз его взору представало застывшее вчерашнее изображение Снейпа. В этот раз — в метро, с закатанными рукавами и узкой черной полоской браслета на запястье.

Он хотел, чтобы эта рука легла ему на затылок и осторожно скользнула вдоль спины. Чтобы эти пальцы погладили его поясницу, чтобы эти губы… Картинка помутнела и изменилась: словно в финале какой-то мелодрамы, они тянулись друг другу в поцелуе. Гарри спохватился и перевернул пергамент — это было не то, что следовало видеть Снейпу и вообще кому угодно. Он постарался выровнять дыхание и вспомнить первый урок Зельеварения. Представил себя в классе: полумрак, бледное пятно лица над черной мантией, неприязненную ухмылку, холодный равнодушный взгляд — поспешно взглянул на листок, чтобы “отправить” этот образ, и замер — рука Снейпа лежала на его затылке, точно так же, как он мечтал. Сейчас она двинется ниже… Это было совершенно невозможно. Настолько, что не стоило надеяться, что когда-либо это воплотится в реальности.

Он отбросил листок и с ужасом подумал, что теперь не посмеет взглянуть в глаза Снейпу. Одно дело, когда все происходит в твоей голове, и только для того, чтобы снять какой-то там ментальный блок. Совсем другое сейчас — Снейп непременно поймет, что Гарри хочет этого по-настоящему. Пусть и не представляет ничего, кроме поцелуев, и — в самых дерзких фантазиях — почувствовать губы Снейпа на своем члене. Хоть раз, но чтобы наяву. Наверное, когда поиск крестражей будет закончен и останется только убить Волдеморта или умереть самому, он наберется смелости и предложит… Попросит…

Гарри спрятал горящее лицо в подушку и сам не заметил, как уснул.

23 июля

В общем-то, жизнь у Дурслей в этом году не доставляла Гарри неудобств. Едва вставало солнце, он выскакивал из дома, покупал свежую газету, кофе и отправлялся бродить по городу или на автобусную станцию. До Гермионы было ехать минут сорок, а от нее до Лондона — еще двадцать. Возвращался он к десяти вечера, натыкался на недовольное бурчание дяди, укоризненный взгляд тети или язвительную реплику Дадли и тут же закрывался в комнате, для верности закрепив ручку двери веревкой и припасенной палкой.

Дурсли существовали отдельно от него, как магический мир с войной, сводками «Листка», запрещенными зельями, непростительными заклинаниями и крестражами был огражден от маггловского — летнего, июльского, скидок в супермаркетах, очередей в кинотеатрах, толп туристов на Пикадилли и пончиков с приторной цветной глазурью. Порой ему казалось, что даже Снейп жил только в его воображении и на обрывке зачарованного пергамента.

Рубрику происшествий в газетах, конечно, можно было считать редкими вестями с войны, но Гарри не видел в ней ничего необычного. Все те же аварии, ограбления и уличные беспорядки, как год и два, и три назад.

Некоторое время их интересовала пропажа каких-то древних черепков из Британского музея. Гермиона с радостью зарылась в маггловские книги, а память Гарри некстати подбросила ему рассуждения Снейпа о собственном крестраже. Они потратили три дня, чтобы убедиться, что половина предметов в любом помещении источали магический фон — лицо Гермионы то и дело покрывалось пятнами, она, хватаясь за шею, летела к выходу из зала и подставляла лицо под струю воды в туалете.