Второй шанс (СИ)

***

Запястья стянуты за спиной.

Боли уже не чувствую.

Это было бы хорошо, если бы грозило гангреной. Но узлы не настолько крепкие, чтобы совсем перекрыть поток крови. Вроде бы. Я все на том же чердаке. Не знаю, сколько времени. Судя по светлым пятнам на полу - около суток или чуть больше. Кеске тоже тут. Не отлучался ни на секунду. Пытался даже кормить меня. Словно частички прежнего его пробиваются сквозь тонкую пленку ненависти. Может, надежда еще есть? Должно же быть что-то.

Сам он не ест и не пьет, только глотает зеленоватое содержимое ампул. Уже четыре. Гадаю, есть ли у него еще… Чем скорее они кончатся, тем быстрее у меня появится шанс выбраться отсюда.

А еще он разговаривает со мной. Садится на корточки напротив и рассказывает что-нибудь. С совершенно безумным выражением лица. Молча слушаю. Что мне еще остается делать?

Я рад, что он не требовал от меня ответов. До этого момента.

- Он целовал тебя?

Вскидываюсь. Слишком резко. Его лицо меняется, щелочки глаз становятся уже. Ладонь ложится на мою щеку, гладит, а у самого пальцы дрожат. Что это? Ломка? Или от желания свернуть мне шею?

- Целовал… Пихал свой язык тебе в рот… Тоже хочу!

Дергает меня к себе. Сжимаю губы в плотную линию. Ну уж нет. Не позволю.

Никогда не думал, что он умеет рычать. Вообще никогда не думал, что Кеске, ласковый, как котенок, Кеске может стать злобной тварью.

Затрещина.

Уже не удивляюсь металлическому привкусу во рту. Наверное, привык.

Удивительная вещь - вкус крови. Он может быть омерзительным, тошнотворным, а может сладким и буквально сносить крышу. Вот сука… Я что, скучаю?

М-да, должно быть, эти двое выбили мне последние мозги.

Меня избивает один, а я думаю о втором. Охуеть.

Хватает за плечи и встряхивает.

- Ты не его… Нет-нет-нет. Слышишь? Ты же мой, мой друг, только мой, - бормочет это, не переставая. Замирает на полуслове, хватается за горло… Ломка!

Отползает назад и судорожно шарит по карманам. Лезет в набедренную сумку.

Ничего.

Наконец-то!

Дергается и зажимает висок с правой стороны. Наклоняет голову. «Вытекает… он вытекает из меня…» - довольно долго повторяет это на разные голоса. Или я тоже сбрендил? Двинулся, сошел с ума.

А Кеске все бегает по узкому чердаку. Мечется из угла в угол, не может найти себе места, бормочет что-то, почти воет, снова кидает на меня полные тоски взгляды.

Ему нужна доза, но он не решается уйти. Не решается оставить меня без присмотра, а я же только на это и надеюсь.

Мой единственный шанс слинять отсюда.

Но Кеске не торопится, наоборот, не переставая нервно облизывать губы, подходит вплотную и опускается на корточки напротив меня. Пару минут неотрывно смотрит на мое лицо, начинает раскачиваться, обнимая себя руками, постепенно все больше увеличивая амплитуду движений.

Его пальцы, стискивающие плечи, приходят в движение, конвульсивно дергаются, едва ли не выгибаясь в обратную сторону, хрустят, выкручиваясь из суставов.

После то же начинает твориться и с кистями рук: вращает ими, как сумасшедший, пристально наблюдая и выискивая что-то под кожей, - что-то, что могло бы копошиться там, быть причиной этих конвульсий. Голова друга резко дергается, полубезумный взгляд ползет выше по рукавам, тут же задирает их, изучая вздувшиеся вены на локтевых сгибах. Визжит, пытается стряхнуть что-то, остервенело бьет себя по коленям, теряет равновесие и плюхается вперед, на меня.

Его лицо в паре сантиметров от моего.

- Они сожрут меня, Акира! Это ты виноват! Ты во всем виноват! - орет он, вцепляясь пальцами в ворот моей водолазки, и трясет, трясет… Трясет так долго и так сильно, что я уже ничего не соображаю и не вижу в мелькающем калейдоскопе ярких пятен, среди которых изредка всплывает бледное лицо друга.

Бледное, уже отчего-то перепачканное бурыми пятнами какой-то слизи. Она струится отовсюду: из ушей, глаз, носа, рта. А он словно и не замечает ее, продолжает кричать мне что-то прямо в лицо, заляпывая его этой мерзкой дрянью.

Ее запах отдаленно напоминает мне запах тухлых яиц или же рыбы, пролежавшей на жаре несколько дней.

Совсем неожиданно. Все также продолжая орать на меня, он перестает дергаться, вместо звуков из горла доносится лишь негромкий булькающий звук.

Поднимает лицо, и к зеленоватой слизи щедро примешивается темно-бордовая, жидкая, как вода, кровь.

Его глазные яблоки вот-вот вылезут из орбит - он выпучил их так сильно, что я каждую вздувшуюся венку разглядеть могу.

Жуть…

- Кеске… - зову я в заранее напрасной попытке успокоить.

Вместо ответа цепкие, сильные пальцы выпускают воротник тонкого свитера и сжимаются на моем горле. Несильно, словно пытаясь удержаться…

Лицом к лицу.

Распахнутый в беззвучном крике рот. И бешено, в унисон с моим, бьющееся сердце. Только вот мое не замедляется, продолжая безумную скачку, а его стучит все медленнее и тише.

- Кеске… - сглатывая, негромко повторяю я, внутренне даже надеясь на новую тираду или приступ ломки.

Тишина. Только пальцы, сжимающие мое горло, медленно скатываются по груди вниз.

***

Веки тяжеленные, словно в каждое по килограмму свинца залили - не открыть глаза. Непослушные пальцы, словно не мои, сжимаются и царапают мягкое одеяло, на котором я лежу.

Минута, две…

Тело затекло и страшно ноет, но перевернуться на спину нет никакой возможности.

Чужое присутствие рядом не дает мне покоя. Пристальное, непрерывное наблюдение жжет меня, как обгоревшую кожу беспощадное солнце летом.

Так. Открыть глаза. Откры-ы-ыть… Медленно и печально поднять веки. Давай же. Сопля! На эту-то малость ты способен?!

Вот так. Голова тут же становится тяжелее всей Тошимы вместе взятой, и уж хаос в ней царит не меньший, чем в мертвом городе.

Перед лицом какие-то тряпки. Точнее, кажется, платье: когда-то светлое, теперь же запачканное не пойми чем, с высохшими желтыми и бордовыми пятнами.

Порванная, вытертая местами ткань. В одной из таких дыр я вижу кусок посиневшей плоти, покрытой глубокими подсохшими струпьями.