Другая история (СИ)

— Что-нибудь придумаем, м? — Стив коснулся губами виска любимого.

Баки хотел спросить: «Что?», но в этот момент в дверь постучали, и его когда-то смущавшийся до свекольного цвета любовник безмятежно вышел из ванной комнаты, прикрываясь лишь маленьким полотенцем для лица.

В оставшуюся щель Джим увидел, как тот без капли стеснения поблагодарил горничную, доставившую в номер ужин и, закрыв за той дверь, поспешил вернуться в душ к Джеймсу.

— Лангустины и шампанское… — прошептал Стив на ухо партнёру.

— Мне было не по себе, и я просто захотел сделать что-то романтичное для нас.

— Ты всё-таки ревнуешь меня? — мягко рассмеявшись, Роджерс взял лицо партнёра в руки и, не отрывая от любимых глаз, добавил: — Я с тобой до самого конца, помнишь?

— Предлагаешь сделать это частью наших свадебных клятв? — попытался отшутиться Барнс, чувствуя себя неудобно из-за обсуждений его неожиданного эмоционального всплеска.

— Я не… — Роджерс растерялся и не понял, шутка ли это или реальная попытка сделать предложение.

Он понимал, что его собственная жизнь и новые интересы и развлечения, за последнее время окончательно успевшие перестать крутиться только вокруг любовника, всё сильнее отдаляли их друг от друга.

Стив любил Баки, не кривил душой и спокойно отвечал на попытки приударить за ним тем же Дугану и Морите, с которыми он сдружился, посещая свои фотокурсы, что он состоит в серьёзных отношениях, но иногда ему казалось, что в отношениях с Джеймсом ему чего-то не хватает, вернее Роджерс старался максимально отмахнуться от своих выводов, не обращать на это внимание, но факт оставался фактом.

Хоть им было хорошо в постели, очень хорошо, если уж на то пошло, а нереализованные мелочи и фантазии, вполне допустимые, но не желанные для его партнёра, скапливаясь, давали о себе знать.

Стив старался не акцентировать на этом своё внимание, замещая те моменты, которые не поддержал любовник, да и попытки мерить всё одним лишь сексом казались ему нелепыми, но… Чёрт…

Радовало то, что после их давнего уже разговора про заливание переутомления алкоголем, Джим остановил свои попытки снять напряжение таким образом. И испытывая неприязнь от одного только запаха табака, никогда не куривший Роджерс, был искренне рад тому, что его Баки держит слово.

— Вылезаем? Нам, кстати, принесли щипцы, но я не знаю, как ими пользоваться, — подавая партнёру полотенце, сказал Стив, уходя от темы свадебных клятв.

— Как насчёт просто руками? — подтолкнул его в бок частично вернувший себе душевное равновесие Джеймс.

— Будешь кормить меня с рук? Я бы не отказался… — утягивая любовника за край полотенца к диванчику, рядом с которым был сервирован журнальный столик, интимно прошептал Стив.

========== Глава 109. Без сил на отрицание и гнев ==========

Немного отойдя от происходящего, Тор нашёл в себе силы позвонить Локи в день его рождения. Мобильный был отключен, и Одинсон принял это как знак свыше. Тем более, связавшиеся с ним родители поделились информацией, что Локи уехал по свежему рабочему предложению. Куда конкретно, Тор не спрашивал, Фригг же, обходя сложную тему, больше интересовалась здоровьем его малыша. А в голосе отца отчётливо слышалось напряжение, хотя Одинсон принял его насчёт возможного беспокойства за больное сердце.

Сигюн по-прежнему находилась в больнице под присмотром врачей, состояние её было стабильным, но медики настоятельно рекомендовали ей оставаться в условиях стационара до самых родов.

Это сводило с ума и её родных, и саму женщину, да и Тора, всё острее чувствовавшего свою вину из-за невозможности сделать хоть что-нибудь, хоть сколько-нибудь повлиять на ситуацию.

Предположительная дата появления на свет младенца была давно рассчитана и включала в себя временной интервал аж во второй половине мая, в районе дня рождения самого Тора.

Лафейсон из близких общался лишь с Одином. Тот, сохраняя царственное спокойствие, боясь своими кардиологическими проблемами потревожить больного пасынка, предлагал приехать и побыть с ним, раз срочную операцию назначили именно в этот день, двадцать шестого января.

Несмотря на все заявления Эрскина, что время есть, что благоприятный исход очень даже возможен, перед Локи всё чаще вставал возмущённый вмешательством другого врача Йоганн Шмидт с красным от гнева лицом, совсем непрофессионально выкрикивающий свои комментарии в адрес коллеги во время и после одного из последних консилиумов.

Лафейсону было страшно до ужаса, и как бы он ни хотел сейчас, но отрицать очевидное было бессмысленно. Когда на его глаза попалась психотерапевтическая брошюра о пяти стадиях принятия неизбежного, он впился в неё глазами, хоть и не смог толком уложить в голове из вереницы пустых слов ни одного.

Точно чувствуя, что гнев — это вовсе не то, что он должен был в этот момент ощущать, Локи смял несчастный листок и швырнул его в сторону больничной мусорки.

Операция прошла успешно.

На лице Эрскина светилась спокойная улыбка, он делился информацией, что необходимости в колостомах не возникло, и нового хирургического вмешательства скорее всего не потребуется.

Не до конца пришедший в себя Лафейсон и думать не хотел о том, что, как и зачем, боясь вспоминать все те разговоры, обсуждения и предложенные варианты лечения, которые успели практически свести его с ума.

Он дал Эрскину своеобразный карт-бланш, ориентируясь лишь на его профессиональное ви́дение и опыт. Дико хотелось пить, боль сжирала всё сильнее, но жалобы на неё не вызывали у персонала ничего, кроме скупого сочувствия и указаний, что большее обезболивание может быть только во вред.

Как и предполагалось, практически сразу после операции, чтобы исключить возможность дальнейшего поражения лимфатической и ещё большего удара по иммунной системам, началась лучевая и химиотерапия.

Эрскин безостановочно говорил, что теперь необходимо как можно скорее возвращаться к обычной жизни, питаться строго по диете, но ни в коем случае не лишать себя ежедневных положительных моментов и общения с близкими и родными. Он настаивал на походах в кино, театры, прослушивании музыки, просмотре фильмов и обязательном обсуждении всего происходящего с родными и близкими.

Локи это казалось издевательством. Он чувствовал себя дико уставшим, начинал раздражаться из-за того, что отмеченные маркером метки на теле нельзя было удалять до завершения терапии, что кожа сохла, шелушилась и раздражалась, что от постоянных головных болей он не мог нормально поесть. О каких театрах в таких случаях вообще можно было заикаться?!

Гнев копился где-то внутри, распирал, мучил невозможностью побороть происходящее лишь собственными силами.

Возмущенный ухудшающимся состоянием Лафейсон в один из дней фактически наорал в кабинете на лечащего врача, успел извиниться, затрясся от неспособности справиться с собой, снова наорал, а потом откинулся в кресле, обессиленно закрыв глаза.

— У меня стали выпадать волосы, — тихо сказал он Эрскину, стойко и с пониманием пережидавшему происходящее с пациентом.

— Так бывает, но мы не облучали голову и верхние отделы тела. Это происходит исключительно на нервной почве, — спокойно пояснил доктор. — Рекомендую посетить психотерапевта. Единственное, о чём обязан вас предупредить — никаких антидепрессантов до завершения терапии вам не показано.

Локи не хотел опять жаловаться, но вопросы врача вынуждали прояснять даже самые мелкие моменты его жизни.

Эрскин посоветовал, раз прошла уже половина лечебного курса, снять неподалёку жильё, не привязывать себя к больничным стенам, разнообразить лечебное меню и снова и снова говорил об обязательном общении с близкими, о необходимости поддержки со стороны родных, об обычных повседневных радостях.

Лафейсон был обессилен. Все до единой рекомендации казались смехотворными и невозможными к исполнению в его случае.

И, боже… Как же хотелось хоть день прожить без мучившей слабости и головных болей.