So desperately (СИ)

Ведь почему-то орлеанское дно ничего не знает о предпочтениях своего короля, а это значит одну из двух вещей: или до Луи никого не было, или они все мертвы. В первое парень никогда не поверит, после всех ночей в этой огромной постели и удовольствий, что он получил благодаря мистеру Стайлсу. А вот второе занимает его голову день ото дня.

Мужчина оставляет на шее поцелуй, разводит полы незастёгнутой рубашки в стороны и втягивает носом запах кожи. Его шляпа тяжёлая, наверное, как и бремя мафиозного короля, и, пока грубые руки сжимают бёдра, ласкают податливо подставленную спину, Луи отрешённо разглядывает бабочек на пологе кровати и играет пальцами в завитках коротких волос на затылке мужчины.

Сегодня равнодушие в его крови достигло максимальной концентрации, и ни раздражение на собственное удовольствие, ни ненависть за отсутствие выбора, ни сожаление о невозможности вернуться в прошлое — ничто не способно стереть бесстрастное выражение с его лица.

— Мистер Стайлс, — громкий стук в дверь и настойчивый голос Лиама прерывают их ленивые ласки. Гангстер рычит ругательства в его кожу, а Луи всё с тем же безразличием возвращает ему шляпу.

— Когда-нибудь я застрелю его, — нечитаемым тоном произносит мужчина и пересаживает Луи с собственных коленей на кровать. — Всажу пулю между вечно-бегающих суетливых глаз.

Он поднимается, оправляет пиджак; Луи даже не смотрит, спускает босые ноги с кровати и разглядывает собственные ступни. Он не знает, говорит ли мистер Стайлс серьёзно, или это всего лишь способ выплеснуть раздражение. Он вообще не знает человека, с которым делит самые интимные мгновения своей жизни.

— Мне оставаться сегодня?

Гангстер достаёт из своего стола пистолет, металлический, с кожаными вставками, — у других Луи не видел подобного оружия, явно сделанного на заказ — но прежде, чем подойти, откладывает его в сторону.

— Нет, Луи, не жди, — он склоняется, обнимает рукой за талию, и мальчишка тянется вверх, чтобы позволить мужчине поцеловать его, глубоко и властно, как тот любит. Луи почти не отвечает на эти поцелуи, лишь открывает рот послушно, позволяет. — Сегодня ты свободен.

Мистер Стайлс покидает комнату, не забыв оружие, и, пока их с Лиамом шаги затихают на лестнице, Луи прислушивается к невнятному разговору двух мужчин, к собственному ощущению осенней апатии внутри. Одевшись, он взлохмачивает волосы, открывает окно, прежде чем покинуть квартиру гангстера, и замирает, лишь на мгновение, вдыхая холодный воздух октября.

Свободен. Если бы…

***

Мистер Стайлс откидывается на сиденье, Лиам послушно закрывает за ним дверь и садится вперёд. Осеннее солнце, внезапно пробившееся сквозь свинцовые, полные воды тучи, слепит глаза, и Гарри опускает шляпу ниже, прячась от лучей. Напряжение в теле гудит, будто ток в проводах, вызванное сладкой тяжестью Луи на коленях, его конфетным ароматом, частичка которого осталась с ним сейчас, впитавшись в поля шляпы. Гарри ненавидит Лиама и всех своих подчинённых вместе взятых за то, что они прервали его удовольствие сегодня.

— Это важно, сэр, — оправдывается ассистент, будто слышит его мысли. — Всё дело в том, что поставка сорвалась. Товар завис на складе таможни, но деньги за него переданы были.

— Лиам, — медленно произносит Гарри, обрывая его трескотню. — Такое уже случалось раньше. Не заставляй меня заниматься этой ерундой самостоятельно.

— Да, — тянет менее уверенно тот, не рискуя поднять взгляд на босса. — В этот раз всё сложнее. У меня есть подозрения… Чёрт, сэр, я почти уверен, что мистер Хорн замешан в этом.

Пальцы ассистента впиваются в кожу сиденья, Гарри сурово смотрит, как суставы белеют от напряжения, ввинчивает свой тяжёлый взгляд в лицо Пейна. Тот дрожит, но глаза поднимает, судорожно сглатывает.

— Я проверил несколько раз, — более спокойно говорит он. — Ошибки нет, сэр, он обманывает Вас.

Мистер Стайлс не отвечает, переводит взгляд за окно, рассматривая солнечные блики в стеклянных витринах его города, обдумывая сложившуюся ситуацию. До конца дороги он больше не произносит ни слова, лишь правая рука чуть подрагивает от внутреннего напряжения.

С Робертом Хорном его связывают давние крепкие узы, не дружеские, скорее, деловое доверие, проверенное десятилетием сотрудничества. Поверить сейчас Лиаму значит лишиться важного звена в отлаженной годами системе. Не поверить — пригреть под боком крысу, которая обнаглеет со временем и будет кусаться всё больнее.

Машина останавливается, и ассистент спешно покидает салон, услужливо приоткрывает дверь. Здание клуба серой громадой выделяется среди других домов, будто нависает над ними, лишний раз напоминая, кому принадлежит не только заведение, но и весь город.

— Почему мы здесь? — почти без интереса спрашивает мужчина, но следует за помощником внутрь, а мысли далеко, крутятся в голове, пытаясь сложиться в логичную картинку мозаики. Гарри нужно принять решение. И быстро.

— Я думаю, мисс Фернандез могла бы помочь Вам разобраться в этом деле.

В напряжённой тишине они поднимаются по ступеням, проходят в суетливо распахнутые двери. Плечи Гарри расправлены, подбородок высоко вздёрнут, а холодной жёсткой осанке мужчины позавидовал бы любой самый жестокий король.

Певица дожидается его в кабинете, устало сложив руки на столе, прижимается щекой к тыльной стороне ладоней. Взгляд её тёмных глаз скользит по лицам охранников, по натужной улыбке управляющего клубом, стоящего с ней в комнате, и Соня даже не вздрагивает, когда мистер Стайлс входит в комнату и будто заполняет всё помещение собой: люди инстинктивно сжимаются под напором его властности.

— Мисс Фернандез, — кивает Гарри, снимает с головы шляпу. Лиам тут же забирает её, пододвигает боссу стул.

Управляющий обильно потеет, хотя в помещении прохладно, вытирает лоб замызганным носовым платком. Он пытается заговорить, но мистер Стайлс бросает всего один короткий взгляд, и тот прикусывает собственный язык, давится всхлипом.

— Покиньте помещение, — приказывает он.

Шорох одежды и громкое дыхание управляющего клубом — вот и все звуки, что сопровождают их на протяжении минуты, за которую кабинет пустеет. Лиам смотрит на босса нечитаемым взглядом и последним покидает помещение, плотно прикрывая за собой дверь. Гарри даже не оборачивается проверить, выполнен ли его приказ: и так знает, что да. Вместо этого он смотрит на певицу, отмечая тень волнения на её лице.

Без сценического макияжа лицо кажется менее выразительным, печать прожитых лет — заметнее. Но губы всё так же упрямо поджаты, и Гарри против воли, но испытывает уважение к женщине.

— Не спросите, чего я хочу? — интересуется Гарри, и Соня лишь качает головой.

— Я знаю, чего Вы хотите, мистер Стайлс. Мне жаль, что я не могу помочь Вам.

Плечи под мягкой вязаной кофтой чуть дрожат, но когда Гарри протягивает над столом руку, она не отстраняется, только выпрямляется сильнее. Гангстер отодвигает ворот в сторону и видит отвратительный фиолетовый до черноты кровоподтёк под кожей; не торопится комментировать, разглядывает, склонив голову чуть в сторону.

— Я умру, если открою рот, мистер Стайлс, — наконец произносит Соня.

— Ты умрёшь гораздо раньше, если будешь держать его на замке, — без угрозы в голосе отвечает гангстер, но его переход от вежливого “вы” делает свою работу: дыхание певицы учащается, едва заметно, но этого хватает, Гарри отпускает ткань её кофты и откидывается на спинке стула. — Я обещаю тебе защиту, Соня. Говори.

С властностью его голоса невозможно бороться — певица сцепляет ладони в замок и выдыхает, резко и отрывисто, прежде чем начать говорить.

Минуты капают в пространство, сливаясь в длинный, наполненный историями час, пока женщина рассказывает в деталях о предательстве одного из его давних приближённых. Став случайной свидетельницей разговора, она оказалась втянута в это дело, но вынуждена была молчать под гнётом боли и угроз. Гарри не прерывает певицу, внимательно разглядывает деревянные панели за её спиной, и лишь когда красивый голос с французским акцентом ломается в середине фразы и он видит, что силы покидают Соню, он достаёт из внутреннего кармана портсигар и подкуривает ей сигарету. Дрожащими пальцами мисс Фернандез затягивается, и вновь с удовольствием и уважением Гарри отмечает, что глаза её сухие, слёз нет и в помине.