Музыка абсурдной жизни (СИ)

Рокудо обошёл здание, потом ещё раз и всё старался высмотреть зеленоволосую головку. Наконец в дверях появился он: весь взлохмаченный, радостный, краснощёкий, с охапками бедных цветочков в руках. Но главное — счастливый. И мужчина никогда не позволит себе разрушить его счастье и идиллическую атмосферу. Фран поплёлся сам не зная куда, едва удерживая букеты. Синеволосый лишь тихонько рассмеялся: он тоже в своё время был опьянён первым успехом выступления и шёл после него куда глаза глядят. Всю ночь проходил чёрт знает где, зато под утро вернулся счастливым и с лиловыми мешками под глазами. Хорошее время было, всё-таки молодость! А сейчас, в свои двадцать пять, он чувствовал себя уже старым и побитым, видавшим виды человеком, хотя его внешность говорила как раз об обратном: молодое лицо, ярко горящие глаза, всегда стремительные активные движения и, казалось бы, неусыпная молодость во всём его существовании. Всё это одна большая ложь. Как и вся жизнь его. Как и душа его. И только одно, наверное, там пятнышко правды: это Фран…

— Постой, Фран! Давай довезу? — крикнул ему в спину Мукуро. Парень развернулся, широко улыбаясь и прижимая цветочки к себе. Его лицо имело тот самый радостный-радостный оттенок, какой только мог изобразиться там, на этом вечно равнодушном и привыкшим к нему лице.

— Ой, да, конечно! Был бы благодарен вам за это, мастер. Спасибо вам вообще за всё… Ой, а не нужно ли вам быстрее к жене? Я могу и сам дойти. — Речь его лилась тем самым быстрым потоком, когда готовые вырваться слова счастья и весёлости уже на подходе и идут быстрее мысли, подгоняя всю остальную речь быстрее. Они застревают где-то в горле, вот-вот намеренные вылететь с обветренных тонких губ. Рокудо не смог сдержать улыбки, узнав в этом мальчишке самого себя ранешнего.

— Да ладно. Минут двадцать у меня есть, так что всё в порядке. Пойдём. — Он направился к машине, ожидая, когда зеленоволосое чудо догонит его. — Это было великолепное выступление. Слышал, как тебе аплодировали громче, чем главному гостю программы? Тебя заметили, мой мальчик… Жди перемен в своей жизни. — Учитель разблокировал машину, вскоре сев в неё; его примеру последовал парнишка. — Мне было жутко неловко, когда меня благодарили за такой талант. Я ведь здесь практически не при чём. Талант-то твой, а не мой: либо он есть, либо его нет. К чему здесь я, правда не понимаю! — Мужчина, наверное, впервые за свою жизнь сказал что-то действительно искреннее и простодушное, не думая при этом о чём-то левом. Хотя если присмотреться, то можно смело сказать, что именно его диалоги с Франом (некоторые) были также правдивы и откровенны. Но только с ним. Как странно и одновременно ожидаемо…

— А вы снова недооцениваете свой вклад… — Музыкант громко щелкнул замком безопасности. — Вы, именно вы, а не я, так развили и раскрыли во мне мой талант и так далеко меня продвинули за какие-то три месяца! Вы даже не представляете, насколько это значимо и велико… и сложно! — В голосе парня впервые стали слышаться живые нотки действительного удивления, изумления, желания что-то доказать — голос больше не слушался разума. А зря. Хотя так ли это открытие недавно?

— Да ну! — только и смог выдать Мукуро, заранее зная, что потерпит в этом споре поражение; собственно, как и во всей этой заморочке. Но даже проигрыш не заставит его переменить своего мнения.

— Да правда! — Тем временем машина сдвинулась с места. — Вот честно-честно: я благодарю вас и считаю, что все эти комплименты, аплодисменты и даже эти цветы… — Он потряс в руках букеты, — Всё это ваше. Но даже так я понимаю, что этого недостаточно. Вы можете просить меня о любой услуге, я с радостью исполню её для вас. — Резкое торможение (благо, на дороге было пусто), Франа сильно качнуло вперёд. Он хотел было спросить о причине такой остановки и даже повернулся, как Рокудо, смотря на него глазами, полными пляшущих языков пламени сильных чувств, дерзко и нагло схватил его за подбородок и прямо в самые губы злобно прошипел:

— Никогда так не говори, слышишь? — Он резко оттолкнул парня от себя и вновь вернулся за руль, яростно нажимая на газ и громко стартуя по безлюдному шоссе. Юный скрипач, ещё пребывая в глубинном шоке после сделанного, лишь молча откинулся назад, робко сглатывая. Когда прошло полминуты (по меркам Франа — время, которого должно хватить для успокоения), всё же подал голос:

— Так почему… мне нельзя так говорить?

— Потому что… сам должен знать! — чувствуя вновь закипавшую бурю в своём сердце, сдержанно проговорил Мукуро. Не любил он такие возвеличивающие почитания своей личности и своего великого вклада во что-нибудь. Мерзко это. Действительно. Зеленоволосому оставалось лишь притихнуть и смотреть в окно. Рокудо тотчас хлопнул себя по лбу, понимая, насколько он дурак: точнее, это он знал до того без всякого намёка, но бывают такие моменты, когда понимаешь свою глупую сущность острее. А причина была такой: мужчина вдруг неожиданно осознал, что своим гадким настроением и бездумным геройствованием может подпортить денёк парню. Как исправить? Это уже другой вопрос, на который Мукуро без сомнения знал ответ… хотя и абсурдный (Господи, как приелось это слово!), но ответ…

В скором времени они перекинулись парами фраз: мужчина ещё раз похвалил Франа, поздравил его с хорошим первым выступлением и пожелал удачи в дальнейших концертах. Парень, несмотря на то, что заметно притих после выговора учителя, всё же тихо радовался, ибо никто сегодня не мог запретить ему радоваться. Потому что день такой — никак нельзя испортить его для скрипача, хотя он и подходил к концу. Наконец они подъехали к уже знакомому дому — Рокудо точно знал, что, когда он навсегда отпустит от себя паренька, то обязательно продаст эту квартиру, ибо жить в ней и вообще проходить рядом с этим домом будет сущим испытанием. Он просто не сможет, потому что если нужно распрощаться и уйти — значит, следует сделать это без промедления и претерпеть эту глухую боль в груди. Нужно просто решиться на это и сделать. Не оборачиваясь. Иначе — всё будет провалено. Так учитель решил уже давно. Так оно и будет. Но будет ли?..

Мукуро вызвался довести зеленоволосого хотя бы до подъезда, сославшись на помощь в переноске объёмных букетов; Фран, сдерживая улыбку, тихо согласился, хотя до того сам таскал эти цветы без всяких проблем по всему зданию, силясь найти выход. Он был не дурак, даже на вскружившую счастьем голову он прекрасно понимал настоящую суть этих действий. Собственно, для чего мы это рассказываем? Это уже и так должно быть понятно.

— На, держи вот эти. Далее, надеюсь, дойдёшь? — Мужчина всунул ему в руки пять букетов и вопросительно глянул на него. Скрипач, дрожа губами от желания широко улыбнуться, кивнул и, пробормотав что-то там про благодарность, развернулся, медленно зашагав вперёд. Но вновь сделал это так, словно ясно предвидел, что его захотят приостановить и что-то договорить в ответ… Рокудо чувствовал это по слегка развёрнутой набок голове, по робким шагам, ещё на что-то надеявшимся, и по самой медлительности, так не присущей этому парню. Мукуро усмехнулся: «Сегодня ты прав, мой мальчик. Сегодня я тебя остановлю. Но более — никогда». Синеволосому хотелось рассмеяться — он ещё никогда так не врал.

— Ты и сам знаешь, что нужно сейчас сделать. — Фран сделал ещё пару мелких шагов, наверняка улыбаясь. — Да постой же! — Остановился. Но не повернулся, слегка наклонив голову и искоса поглядывая на учителя. Тот подбежал к нему и, понимая, что сейчас уже навряд ли что-то сыграет большую роль в их идущей на убыль истории, положил руки на вздрогнувшие плечи музыканта. Потом Мукуро тихо и яростно прошипел: «Да чёрт с тобой!» и крепко обнял, соединив свои руки кое-как под охапками букетов. Мужчина наклонился ближе, вновь ощутив уже приправленный романтическим настроем приятный запах зеленоватых волос, почувствовал, как его ученик затаил дыхание, как натянулся, словно вторая сверху струна на его скрипке, как весь моментально наверняка покраснел, скрывая это под чёлкой и прядями волос. Рокудо сейчас видел, видел и понимал его насквозь, ощущал это через его вечно-охлаждённое тепло тела, через мелкие вздрагивания и редкое, неглубокое дыхание. Он прекрасно знал, что там творилось в душе паренька сию минуту, но расцепить рук не мог — это уже становилось похоже на что-то другое, на что-то весьма глупое… Глупое и приятное.