Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

— Добро пожаловать в нашу семью! — смеется он. — Вот уж не ожидал от Ала такой прыти, но я в сыне уверен. Думаю, мы сможем поладить!

У Вани невольно на лицо наползает улыбка. В Хенрике чувствуется такая же энергия, задор и уверенность, которая исходит и от Альфреда. Ваня наблюдает, как Хенрик уже трепет сына по голове, весело рассказывает ему что-то и тараторит быстро-быстро.

— Подумать только, я — и уже дедушка! — причитает он мельком, но в этих словах столько радости, что Ваня невольно хмыкает, опускаясь обратно на диван и расслабляясь.

Ему теперь ясно, в кого пошел Альфред своим неугомонным характером. А еще он точно уверен, что с будущим зятем точно найдет общий язык — с Альфредом же получилось без проблем.

Комментарий к Глава 25. Семья

https://vk.com/wall-141841134_225

========== Глава 26. Родные люди ==========

Джеймс просыпается ближе к полудню и не сразу понимает, где и с кем рядом находится. Он с трудом разлепляет глаза, пялится на незашторенное окно, за которым вовсю уже светит солнце, и со страдальческим стоном торопится перевернуться на другую сторону. И тут же едва ли не подскакивает с места, потому что рядом на кровати довольно посапывает Мэтт.

Все картинки прошедшей ночи кубарем катятся по воспоминаниям, и теперь Уильямс думает, что побег по утрам — вещь в общем-то неплохая. Есть только одна проблема — Джеймс находится в своем собственном доме и бежать ему попросту некуда.

А потому он лежит рядом, вдыхает приятный, но не такой яркий, как прошедшей ночью, аромат, и смотрит на плавные линии лица. Мэтт красивый. Джеймс впервые признается в этом себе столь спокойно и без каких-либо задних мыслей. С растрепанными волосами, заспанным лицом, в свете утреннего весеннего солнца Мэтт кажется кем-то настолько светлым и чистым, что Джеймс попросту млеет. И тут же вспоминает, как этот светлый образ был дополнен вчера похотью. Даже это его совершенно не портит. Даже засосы на шее, которые Джеймс и не помнит, когда успел оставить, смотрятся к месту. Все так, как и должно быть.

Джеймс ложится чуть удобнее и задумчиво смотрит перед собой. Сомнения, поселившиеся в душу еще перед сном, расползаются в душе все сильнее, заполняют постепенно все густой и вязкой чернотой. Кажется впервые Уильямс в полной мере понимает предостережения Оливера.

«Не пожалей потом».

Джеймс жалеет. Жалеет настолько, что будь возможность, он бы отмотал время до первой встречи и запихнул бы все свои слова и выпады в сторону Мэтта куда подальше, чтобы те и не думали срываться с языка. Но Джеймс не может вернуть сделанного, да и, признаться, не думает, что это хорошая мысль. Он в полной мере осознает, насколько дерьмово поступал все это время, но не собирается прикидываться дурачком и закрывать на это глаза. Ответственность за содеянное полностью на нем, и юлить просто не в правилах Джеймса, не говоря уже о том, что это мерзко по отношению к Мэтту.

Тот, к слову, ворочается от солнечного света, забавно жмурится во сне и приоткрывает глаза.

— Доброе утро, — зевает сладко Мэтт и, подумав с секунду, тянется ближе за поцелуем.

Джеймс удивленно отвечает и тонет в этой нежности, тонет настолько, что голова идет кругом, а все мысли забываются, пусть лишь на миг, лишь на мгновение. Джеймсу отчаянно хочется продлить эту секунду, остановиться в ней и заткнуть себе, желательно, рот, чтобы все же не высказывать всего, не ломать этот шаткий мостик понимания. Но понимания никогда не будет за ложью, Джеймс это знает. Знает, но все равно поддается чужим губам, чужим ладоням, которые зарываются в спутанные за ночь пряди и гладят мягко, с особым трепетом. Уильямс даже не замечает, когда Мэтт оказывается сверху, когда успевает перекатиться на кровати, настолько в его голове все одурманено этим поцелуем. Джеймс даже не замечает, что впервые, кажется, ведет не он, и от этого не противно, от этого только еще больше щемит сердце.

— Мэтт, Мэтти… — дыхание срывается на словах, никак не желающих вплетаться в реальность. — Надо поговорить…

Джеймсу нужно было сказать это твердо, нужно было сразу пресечь все, чтобы не делать Мэтту еще больнее. Но сейчас Джеймса ведет на запах, ведет на чертову нежность и он попросту плавится от нее. Виной тому не возбуждение — отчаянное желание быть ближе в эту секунду, быть хоть кому-то нужным.

— О чем? — Мэтт шепчет в губы.

Растрепанный, с поалевшими щеками и полностью раздетый — он выглядит просто потрясающе. Джеймс тихо стонет от одного лишь этого вида и впивается обратно в губы. Еще немного близости, совсем малость…

Сейчас все не так, как ночью. Вся похоть осталась под пеленой темного неба вместе с томительным ожиданием и диким желанием. Вместе с подчинением и этой странной игрой, где Мэтт всего лишь вещь. Сейчас Джеймс отдает всего себя, когда мягко скользит руками по телу и целует щеки. Сейчас ему отчаянно хочется быть нежнее.

— Ты как себя чувствуешь? — шепчет Джеймс, сползая поцелуями на шею, обводя языком синеющую вену.

— Нашел когда спрашивать, — отвечает с тихим смехом Мэтт. Ему на ягодицы опускаются ладони и разводят их в стороны, так что Уильямс тихо охает. — Мышцы немного ноют, — все же откликается он и роняет тихий стон. — Но в остальном — потрясающе…

— Хорошо… — Джеймс сглатывает и все же переворачивается вместе с Мэттом на кровати, нависает сверху.

Так в разы удобнее спускаться рваными поцелуями по телу вниз. Так лучше виден подрагивающий от возбуждения живот и грудная клетка, которая вздымается от частых вздохов. Джеймс больше не думает, когда очерчивает пах ладонью по коротким светлым волоскам. Не думает, когда вбирает в рот крупный член наполовину и старательно сосет. Если прикинуть, Джеймс еще ни разу, не считая прошедшей ночи, не отсасывал альфам и за такие предложения раньше вполне мог убить. Но сейчас ему все равно даже на это. Хочется сделать приятно, хочется, чтобы сдерживаемые стоны срывались с губ громче и слаще.

— Джей…

И Мэтт вторит желаниям, тихо стонет, когда язык ощутимо обводит уздечку и спускается вниз. Ловит воздух, когда плоть упирается в горло, а ладонь Джеймса взвешивает яички, мягко перебирает их, слабо оттягивает. Его волосы щекотно скользят по бедрам, но даже это приятно, даже от этого тело дрожит от возбуждения, а по нервам ползут миллиарды приятных импульсов.

— Джей, не могу больше…

Мэтт всхлипывает и прикрывает глаза. Ему хочется продлить это еще ненадолго, хочется растянуть это ощущение, удержать разрастающийся внутри ком. Но он просто не в силах сдерживаться, когда хорошо настолько, что перед глазами темными пятнами ползет потолок, а дыхание сбито ко всем чертям. А Джеймс не отстраняется, лишь втягивает член в рот усерднее, смотрит хитро из-под прикрытых наполовину век. И Мэтту стыдно, чертовски стыдно в эту секунду, когда тело резко сдавливает спазмом, а сперма каплями стекает по губам Уильямса. Тот поднимается, слизывает, словно напоказ, и вдруг дергает головой, точно избавляется от лишних мыслей. Мэтт видит, как скользит по лицу неясная тень и от этого становится откровенно не по себе.

— Джей? — Мэтти приподнимается, тянется было рукой к лицу, но Джеймс останавливает, сползает с коленей и садится на противоположный конец кровати, к самой спинке.

— Мэтти, нам правда надо поговорить, — его голос звучит глухо, немного хрипло, но тускло. Мэтта пробирает холодной дрожью от самого тона.

— В чем дело? — он старается сохранять спокойствие, сам подтягивает ноги к себе и смотрит выжидающе. Спокойный взгляд. Мягкий. Джеймс на секунду думает, что вот этот чистый взгляд для него и является всеми кругами ада, расплатой.

— Я… — Джеймс сглатывает, понимая, что вот она — точка невозврата. — Я использовал тебя с самого начала.

Слова отдаются в груди осколками битого стекла. Джеймс уверен, что в этот раз даже терпеливый и всепрощающий Мэтт не выдержит, в конце концов, такое терпеть не станет никто. Мэтт и правда сидит напротив молчаливо, но пока все так же спокойно. Джеймс проклинает себя, что так и не может прочесть по его лицу ни одной мысли.