Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

Уильямс чувствует собой каждый гребаный выступ и изгиб. Уильямса прошивает разряд за разрядом, а голове такой шум, что он даже слов Джеймса за ним разобрать не может. А движения все ускоряются, становятся более отрывистыми, рваными.

— Еще… — Мэттью всем своим естеством чувствует, как напряжены в ожидании нервы, как нега, томившая до этого, превращается в безудержное цунами. — Еще, — всхлипывает он, подаваясь задницей назад.

— «Еще» значит? — Джеймс бешено сверкает глазами и попросту не может больше сдерживать себя от распирающей похоти. — Ты смеешь просить что-то у своего хозяина, никчемный мальчишка? — вопреки словам, он вбивает игрушку резче, а сам шарит рукой по простыни. — Ты совсем уже страх потерял?!

— Простите… — Мэтт не соображает, что несет, в голове чертова лава, и мозг попросту выкипает от нее. — Хочу…

Кончить. Единственное желание, которое ясно осознает Мэтт за всей этой какофонией ощущений и запахов. Особенно запахов. Он насквозь уже кажется пропитан Джеймсом, этой хвоей, мятой и скошенной травой. И этот аромат не мерный обычный шлейф. Он везде. Он отпечатывается в голове, отпечатывается в самом сознании. За волосы резко тянут, заставляя закинуть голову назад.

— Твои желания ничто, — рычит ему Джеймс и прокручивает вибратор. Мэтт скулит, поджимает пальцы на ногах, стискивает простынь, потому что все вместе уже перебор, потому что еще немного и…

На член вдруг с щелчком опускается странное давление. Туго. Мешает. Мэтт скулит, пытается сообразить, что происходит, но Джеймс отстраняется, дергает его на себя, заставляя сползти на пол, а сам встает впереди.

— Это кольцо. Пока не удовлетворишь меня, не сниму, — Джеймс хрипит, тянет Мэтта за волосы, а тот оторопело смотрит на омегу.

Только сейчас он понимает, что Уильямс и сам уже где-то за гранью. Понимает по пылающему взгляду, румянцу возбуждения на щеках, сорванному в крах дыханию. Понимает и тут же тянется к ширинке, дергает заплетающимися пальцами молнию и резко спускает штаны с бельем, которые Джеймс раздраженно отшвыривает ногой подальше.

У Мэтта в голове больше нет стыда, когда он торопливо вбирает в рот некрупный омежий член сразу наполовину и начинает старательно двигать головой. У Мэтта мысли только об удовольствии этого омеги и распирающем задницу вибраторе. Он берет глубоко, резко, сильно, ласкает языком, как может, чувствуя, как стекает по подбородку слюна, а пальцами тянется к заднице. Джеймс уже даже не командует, просто закидывает голову назад, когда длинные пальцы разом проникают внутрь и ласкают податливые стенки. Ему этого мало, но Уильямс даже так доводит его до крайности одним лишь языком и пальцами, одним своим видом и запахом. Даже тем, с какой жадностью он втягивает носом воздух у самого паха — Джеймс поверить не может, что вообще попал на такого человека. Да и не думает сейчас, лишь цепляется сильнее за волосы, пока все тело не скручивает оргазмом. Джеймс стонет хрипло, громко, но напряжение не исчезает — слишком давно никого не было. Он лишь с удивлением чувствует, как ему в расслабленную ладонь словно в поисках ласки упирается голова Мэтта.

— Джей… Джей… — как в бреду шепчет он, напрочь забывая про всю игру.

Джеймс про нее если и помнит, то забивает едва лишь слышит свое имя сказанное так. Умоляюще, с обожанием и безудержным желанием одновременно.

— Черт… — Джеймс вцепляется в волосы и пытается удержать в груди то нечто, которое сейчас разрывает его. — Черт, просто ляг на кровать, — пытается хоть немного собраться с мыслями он.

И Мэтт подчиняется, тянет его на себя и затыкает рот поцелуем. А потом стонет, когда Уильямс резко насаживается на член и задает быстрый темп. Сумасшествие, безумие, запахи, поцелуи, все мешается в одном всепоглощающем желании, таком сильном, что впору сгорать в душной комнате. Джеймс с лихвой получает все прикосновения, с лихвой получает поцелуев за вечер и Мэтта, а потом тянется к пульту, включая вибрацию.

— Напоследок, — шепчет, задыхаясь, он и смотрит на это потерянное от удовольствия лицо, закусывая губу и в последний раз с жаром насаживаясь и кончая.

Все тело плавится, растекается теплым маслом, но Джеймс заставляет себя сползти вниз. Он разом снимает кольцо, вбирает в рот член и с усилием двигает вибратором. Хватает лишь одного толчка, чтобы Мэтт, заткнув себе рот ладонью, кончил.

— Я впервые так ярко чувствую твой запах… — Мэтт крепко обнимает Уильямса, уперевшись носом в шею и никак не желая отлипать от нее. У него нет сил даже на то, чтобы перебрать по обыкновению светлые пряди волос, хотя безграничной нежностью его сейчас просто затапливает.

— Оттираться от него минимум неделю будешь, — лениво отшучивается Джеймс. Он и сам млеет от чужого дыхания, сам полной грудью впитывает в себя запах.

— Не буду оттираться, хочу всегда ощущать его рядом, — Мэтт шепчет это едва слышно, вздыхает чуть глубже и попросту засыпает.

Джеймс вслушивается в эту разморенную тишину, а на сердце ложится неприятный жгут. Все потрясающе. Все просто великолепно. Мэтт просто невероятный, что в жизни, что в постели.

— Я бы тоже этого хотел, — шепчет в ответ он, наконец признаваясь в этом себе.

Признается, и чувствует себя полнейшей скотиной. Он попросту не достоин искренней любви Мэтта.

Комментарий к Глава 24. Желание

https://vk.com/wall-141841134_220

========== Глава 25. Семья ==========

— Ванечка, а почему ты выключил телефон? Как все прошло? Что-нибудь уже известно?

Иван Брагинский, стоя в данный момент перед плитой, искренне сожалеет, что так же, как телефон, не может вырубить самого Джонса, который только-только вернулся с работы, но уже полностью занимает собой все пространство. Он даже еще не раздет, только обувь скинул при входе, а верхняя одежда до сих пор красуется на плечах Альфреда, который разве что не подпрыгивает от любопытства. Хотя активная жестикуляция ничуть не лучше, как и вперившийся в Брагинского настойчивый взгляд.

— Потому что ты названивал мне каждые пять минут, невзирая на все мои слова, — холодно откликается Ваня и переворачивает отбивное мясо на сковородке.

— Но я же волновался!

В этом весь Джонс. Ребенок ребенком, но своей гиперопекой куда больше он смахивает на типичного омежку, впервые отпустившего в мир свое чадо. Ваня вовсе не против заботы, но даже для него это уже перебор. А все потому, что Оливер мягко отказал Альфреду в лишнем выходном.

“Кексик мой, я могу понять, когда ты берешь отпуск на неделю ради своего благоверного”, — говорил тогда он в кабинете. — “Но сладенький, все шоу держится только на тебе, а мы и так выбились из графика. Это обычный медосмотр, ты ничего не пропустишь в своем будущем отцовстве, если не пойдешь на него”.

Оливер всегда был более чем понимающим человеком, но в тот момент остался тверд в своем решении, и Брагинский был с ним полностью согласен, потому как никаких существенных изменений за пару недель попросту не могло произойти. Вот только Альфред считает иначе. Его вообще как с катушек срывает в последнее время, он ходит за Ваней хвостиком, уже сейчас всячески старается помогать, брать на себя все обязанности и вообще крайне надоедает со своим постоянным «а давай я?». Брагинский, конечно, полностью осознает, в каком положении оказался, но это не делает его совсем уж беспомощным.

— Ал, я же сказал тебе, что все хорошо, — устало говорит он и старается не злиться так откровенно, в конце концов, Джонс творит все это явно не со зла, а от очень большой любви. — Иди разденься и приходи ужинать…

— А давай я все доделаю, а ты пока отдохнешь? — уже тянет в привычном направлении он, намереваясь прямо здесь скинуть куртку и встать к плите, но вдруг натыкается на тяжелый взгляд и замасленную лопатку в руках, которая угрожающе поднята от сковородки.

— Я сказал — иди раздевайся и приходи ужинать, — чеканит безапелляционно Брагинский.

Альфред как-то разом притихает под этим угрюмым взглядом, и, не пикая, торопится обратно в коридор, где послушно переодевается, натягивает на себя домашние вещи, моет руки и только после этого так же тихонько возвращается и садится за стол.