Песнь об Ахилле (ЛП)

***

Даже я не стал исключением. В течение всего этого времени - шесть, семь лет, в которые я все более времени проводил в шатре Махаона и все менее с Ахиллом на поле боя, - я хорошо узнал многих людей. Все хоть раз да попадали в шатер лекаря, пусть и по причине всего лишь сломанного пальца или вросшего ногтя. Даже Автомедон как-то пришел, прикрывая рукой кровоточащий ужасный ожог. Мужчины брюхатили рабынь и приводили их с раздутыми животами, и мы принимали нескончаемых орущих младенцев, а потом лечили, когда они становились старше.

И приходили в шатер не только простые воины - со временем я также узнал и царей. Нестор, которому в конце дня непременно требовался подогретый сироп с медом от кашля, Менелай и опийная настойка от головной боли, больной желудок Аякса. Меня трогало то, насколько они доверяли мне, с какой надеждой обращались ко мне в поисках на облегчение. Я начинал любить их, вне зависимости от того, сколь неприятны они были во время военных советов.

Я заслужил уважение, свое место в лагере. Меня звали, зная мои быстрые руки и то, что я старался причинить как можно менее боли. Все реже Подалирий вступал на смену своему брату - когда в шатре не было Махаона, его место занимал я.

Теперь я, удивляя Ахилла, окликал знакомых, пока мы прогуливались по лагерю. Мне всегда приятно было видеть, как они приветливо махали мне в ответ, указывали на шрамы от удачно затянувшихся ран.

Когда мы миновали их, Ахилл качал головой. - Как ты только их всех помнишь? Клянусь, для меня они все на одно лицо.

Я же смеялся и указывал ему на них. - Вон Сфенел, колесничий Диомеда. А это Подарк, чей брат, помнишь, первым пал в войне.

- Слишком их много, - сказал он. - Насколько проще, если они просто будут помнить меня.

***

Кружок, который собирался у нашего очага, поредел, так как женщины одна за другой обзаводились мирмидонянами-любовниками, которые потом становились мужьями. Более они не нуждались в нашем огне, обзаводясь собственным. Мы радовались. Смех, голоса страсти и удовольствия, звучащие в ночи, и даже надутые животы - мирмидоняне довольно улыбались, - все это было во благо, словно золотые стежки их счастья окаймляли наше.

Со временем осталась одна Брисеида. Она не заводила любовников, хоть красота ее и привлекала очень многих мирмидонян. Вместо этого она стала кем-то вроде всеобщей тетушки - со сластями и любовными снадобьями, и платком для утирания слез. Именно такими я помню наши вечера под Троей - мы с Ахиллом рядом друг с другом, улыбающийся Феникс, Автомедон, сыпящий бесконечными шуточками, и Брисеида с ее загадочным взглядом и звенящим смехом.

***

Я проснулся до рассвета, ощутив прохладное дуновение утреннего ветерка. Был день празднеств, приношение первых плодов богу Аполлону. От Ахилла, лежащего рядом, веяло теплом, его обнаженное тело отяжелело ото сна. В шатре было очень темно, но я мог разглядеть его лицо, сильную линию челюсти и нежный изгиб брови. Я захотел, чтоб он пробудился и открыл глаза. Тысячи тысяч раз я видел это, но никогда не уставал смотреть вновь и вновь.

Моя рука легко легла на его грудь, лаская мышцы. Мы оба возмужали, стали сильнее с того дня в белом шатре посреди поля. Порой я с изумлением ловил собственное отражение. Я теперь выглядел вполне мужчиной, широкоплечим как отец, но много выше.

Он вздрогнул под моей рукой, и я ощутил, как во мне просыпается желание. Я отбросил прочь покрывало, желая видеть его всего. Потянулся и прижался губами к его коже, покрывая нежными поцелуями его грудь и спускаясь к животу.

Рассвет просочился в отвор шатра. Стало светлее. Я поймал то мгновение, когда он проснулся и узнал меня. Наши руки сомкнулись, ладони прошлись путями, хожеными великое множество раз, и все же каждый раз это было внове.

Некоторое время спустя мы встали и позавтракали. Откинули полог шатра, впуская свежий воздух, он приятно обвеял влажную кожу. В открытый отвор мы видели снующих по лагерю в повседневных заботах мирмидонян. Видели, как промчался к морю купаться Автомедон. Видели само море, влекущее и по-летнему нагретое солнцем. Моя рука привычно лежала на его колене.

Она не вошла в отвор. Она просто появилась в самой середине шатра, где за миг до того было пусто. Я коротко выдохнул и быстро убрал руку. Зная, что это глупо - она была богиней и могла видеть нас когда пожелает.

- Матушка, - приветствовал ее Ахилл.

- Мне было дано предупреждение, - слова вырывались, будто злые укусы острого совиного клюва, терзающие кость. В шатре было сумеречно, но кожа Фетиды сияла ярким холодным светом. Я видел каждую черточку ее лица, каждую складку ее блестящего одеяния. Так много времени прошло с тех пор, как я видел ее на Скиросе. С тех пор я изменился, набрал силы, вырос, у меня росла борода, которую приходилось сбривать. Но она оставалась прежней. Уж конечно, она-то не менялась.

- Аполлон гневается и собирается выступить против греков. Ты сегодня принесешь ему жертву?

- Принесу, - сказал Ахилл. Мы всегда приходили на празднества, где обязательно перерезались глотки и вытапливался жир жертвенных животных.

- Ты должен принести жертву, - сказала она. Взгляд ее был устремлен на Ахилла, меня она словно не видела. - Гекатомбу. - Величайшее из наших жертвоприношений, сотня овец или коров. Лишь самые богатые и могущественные могли позволить себе такое беспримерное благочестие. - Что бы ни делали остальные, ты сделай это. Боги выбирают, на чьей стороне им быть, и ты не должен вызывать их гнев.

Потребуется почти целый день, чтобы забить их, и лагерь не менее недели будет пахнуть как бойня. Но Ахилл кивнул. - Мы так и сделаем, - пообещал он.

Ее губы крепко сжались, два алых росчерка, словно края открытой раны.

- Еще одно, - сказала она.

Даже несмотря на то, что она на меня не смотрела, она была пугающей. За ней вставала целая вселенная, полная могучими и гневными божествами и тысячью грозящих опасностей.

- Что же?

Она заколебалась и страх сжал мое горло. То, что способно заставить богиню замолчать, должно быть воистину пугающим.

- Пророчество, - сказала она. - Лучший из мирмидонян падет прежде чем минуют два года.

Лицо Ахилла было застывшим, застывшим каменно. - Мы знали, что это грядет, - сказал он.

Короткое покачивание ее головы. - Нет. В пророчестве сказано, что ты все еще будешь жив, когда это случится

Ахилл нахмурился. - И что, по-твоему, это значит?

- Я не знаю, - сказала она. Ее глаза были сейчас огромными черными омутами, разверзшимися так широко, будто она желала поглотить его, вернуть его в свое чрево. - Я боюсь обмана. - Хорошо известно, что богини Судьбы любят такие загадки, неясные и темные, пока последний кусочек головоломки не ляжет на место. А потом становящиеся до горечи ясными.

- Будь осторожен, - сказала она. - Береги себя.

- Буду осторожен, - ответил Ахилл.

Меня она словно и не видела, не замечала моего присутствия, но вот ее взгляд упал на мое лицо, и она поморщилась, будто от смрада. И снова взглянула на него. - Он тебя не стоит. И никогда не стоил.

- В этом мы не достигнем согласия, - отвечал Ахилл. Так, как, должно быть, отвечал множество раз до того.

Она издала низкий протестующий звук, затем исчезла. Ахилл повернулся ко мне. - Она боится.

- Я знаю, - сказал я. Сглотнул, стараясь избавиться от ужаса, комком подкатившего к горлу.

- Как ты думаешь, кто это “лучший из мирмидонян”? Если уж я исключаюсь.

Я вспомнил поочередно всех наших военачальников. Подумал про Автомедона, который стал верным и надежным соратником Ахилла на поле битвы. Но лучшим назвать его я не мог.

- Я не знаю, - сказал я.

- Не думаешь ли ты, что речь о моем отце? - спросил он.

Пелей, оставшийся во Фтии; сражавшийся с Гераклом и Персеем. Известный своими храбростью и благочестием, пусть это и не войдет в предания и не останется в веках. - Возможно, - признал я.

Мы помолчали. Затем он сказал: - Полагаю, мы скоро узнаем это.