Девятая Парковая Авеню (СИ)

«Мамочки!»

Мне пришлось фактически лечь, чтобы поймать его, падавшего с верхнего пролёта. После такого подвига ни о каком равновесии с моей стороны тоже речи не шло, но, по крайней мере, я не покатился вниз, а всего лишь грохнулся на спину, крепко прижимая своего спасённого ребёнка. Кси распластался на мне, незаметно прилипая всем телом, и горько заплакал, уткнувшись личиком в мои растрёпанные волосы.

— Энджи, — всхлипывал он, трясь мокрым носом об моё ухо, — если я утрачу тебя… опять… мне не жить. Я уже пытался. Последовать… твоему примеру. По дороге в Финляндию. Но стюардесса помешала. И Шейла тоже, — он смущённо показал мне ещё незажившие рваные порезы на тонюсеньких запястьях. — А сегодня утром… я опять пытался. Бросился под автобус. Оранжевый такой, с чёрными полосами. С надписью “Jägermeister” на боку. Подумал, что водитель не успеет притормозить. А он просто вывернул руль и заехал на встречную полосу. Образовалась пробка… и крупная авария. Но мне было плевать. И тут из автобуса выскочил кто-то, изрыгнувший маты… твоим голосом. Поднял меня, заорав что-то ещё в лицо по-фински. А потом зачем-то поцеловал. А я был в шоке. От него… от всего. И от того, что он привёл меня к себе домой. Я настолько потерял способность соображать от его лица, от низкого хриплого голоса, от жестов… его… твоих… что он ухитрился меня раздеть, свалить в кровать и…

— И трахнуть. Понравилось?

— Нет! То есть я говорю «нет» в том смысле, что он меня… ничего он со мной не сделал.

— Да брось, Кси! Ну признай это, я что, не пойму? Крис на то и Крис, чтобы трахаться всю ночь и утро напропалую…

— Я сказал — нет! — его нежное личико исказилось самой настоящей яростью. — В памяти ещё слишком свежа ночь в Аризоне, где меня изнасиловал бывший друг моего отца, чтобы даваться кому-то в руки для секса, — он потупился и добавил притихшим голосом: — Защищаясь, я… укусил Кирсти за…

— Что, серьёзно?! — я подавился хохотом почти против воли. — Укусил его за член?! Сильно?

Он кивнул, страшно засмущавшись, и вытер покрасневшие глаза. Потом сунул нос мне под мышку, как тот маленький котёнок, оставленный мной в кошачьем отеле, и притих, словно в ожидании приговора. А у меня внутри поднималось море нежности, грозившей перелиться через край.

— Значит, ты не дал ему потрахаться?

Он помотал головой и для пущей убедительности показал поднятый средний палец. Потом сунул ладошку обратно мне под талию. Я продолжил допрос:

— А хотел?

Кси вытащил голову из укромного убежища, одарил меня долгим и напряжённым взглядом (судя по всему, его разрывала внутренняя борьба, вот только между чем и чем?) и робко выдал:

— Я хотел тебя. Не его. И… — каких мук стоило ему каждое слово, не передать! — …сейчас. Тебя хочу. Очень хочу…

— Но я же едва не убил тебя! И твой отец…

Он отмахнулся от этих слов так раздражённо, словно я нёс какую-то чушь:

— Ангел, знаешь ли ты, почему я выстрелил в тебя в ту ночь, когда сбежал? Не из мести за смерть Максимилиана, а потому… — он запнулся, опять смущаясь, — что ты… и он… там, на полу… в папиной спальне… ну ты помнишь? В ночь нашей встречи… ты горел в пламени его страсти. Я видел по твоему выгнутому подрагивающему телу. По закушенной губе… по запрокинутой назад голове… по призывно раздвинутым ногам… ты готов был ему отдаться. Я застал вас врасплох в самый критический момент. Ты застыл во всём блеске этого желания. Ты был так красив, что у меня подкосились ноги. Да, я упал вовсе не потому, что изумился или испугался, а потому, что мгновенно втюрился в твои изгибы, в плоть, которую ты предлагал… меня прошило этой красотой, распутством, дерзкой бесстыдной обнажённостью… с первого взгляда. И я заревновал. Заревновал так страшно, что был почти рад, что ты застрелил папу. И безумно счастлив, когда понял, что вы не встречаетесь, он тебе не любовник… а просто задание. Жертва. Но я до сих пор ненавижу тебя за то, что тебе было хорошо в его объятьях. Я сам… ужасно захотел тобой обладать. И с горечью понимал, насколько это невозможно. Я всего лишь маленький мальчик, а ты… под твоими ногами валялись тысячи таких, как я. Взять хотя бы Фреда Ламарка…

— Откуда ты знаешь Фредди?!

— Ох, Энджи, да мы же учимся в одном компьютерном классе! Учились… Он не признался тебе? Ну разумеется. В общем, он часто впадал в нервно-озабоченное состояние, рассказывал о неком друге своего отца, все время называл его Ангелом, а я подтрунивал над Фредди, типа он педик, да ещё и извращенец какой-то. Втюрился во взрослого мужчину, да так безумно, что придумал ему такое прозвище — Ангел. Господи, я ведь ещё не знал, что это… сохнуть по кому-то… сохнуть по тебе. Не знал, какой ты… классный. И непохожий на всё и всех мужчин, виденных мной раньше. Долгое время я честно полагал, что влюблён в Рашель. Она оказывала мне такие знаки внимания… Однажды вечером, приехав в гости ко мне домой, она разделась до прозрачного белья и танцевала. А я любовался, как последний дурак. И ни одной толковой мыслишки не шевельнусь в голове, например, припереть её к стеночке, нагнуть и расстегнуть ширинку. Зато когда я увидел тебя, голого… мне захотелось сию же секунду содрать с себя все шмотки… стать таким же голым, как ты. И броситься на тебя. Отдаться. Именно отдаться… мне захотелось этого так отчаянно, что я просто-напросто перепугался. И утром, проснувшись в твоей готической чёрной постели, я был сам не свой от шока и вожделения. Ты не убил меня, ты забрал меня из отчего дома, ты… даже раздел меня! Немного… и провёл рядом со мной ночь. Воображение затопило меня отчаянными картинами того, что я мог бы с тобой сделать, осмелься я протянуть руку и… ну… взять это. Но я же не смел! Я никто, ещё одна твоя жертва… и я огрызался и молол грубости. Страстно мечтал сбежать и скрыться от твоих пронизывающих глаз. Пополз в душ, еле-еле остудил тело от неистового желания и, неумолимо притягиваемый, пошёл тебя искать. Сдержать порыв влезть в твои волосы было невозможно. Я тогда чуть не проговорился обо всём, что бушевало внутри, но ты сам помог мне прикусить язык. Потом я пил какао. А потом был какой-то чёрный провал.

— Я подмешал тебе галлюциногенного снотворного, чтобы без последствий вернуть домой.

— А-а, теперь понятно. В общем, в башке всё убилось и перепуталось, и тело почему-то болело. Но я помнил. Чётко помнил, как люблю тебя. Следующим было похищение. И самый жуткий день в моей жизни, в компании с Бэзилом. Мы были давно с ним знакомы, он часто захаживал в гости к папе… приносил мне подарки. Носил на руках. Целовал в щёки, изредка в губы, царапая щетиной. Но я и не предполагал, что на самом деле он хочет от меня… короче, не важно. Ослепительным видением в ночи пришёл ты и спас меня от него. Я был с тобой не слишком любезен, но… просто не знал, как вести себя иначе. Ты совершал один невероятный поступок за другим, без логики, без связи, было совершенно непонятно, за каким хреном тебе всё это надо. То убиваешь папу, то убиваешь меня, а то спасаешь, ещё и два раза подряд. Предположить, что я тебе уже дорог и для чего-то нужен, я опять-таки просто не смел. Это было бы слишком хорошо и идеально в жизни, где нет ни справедливости для обиженных, ни защиты для слабых. Поэтому после недельной лихорадки, когда Рашель вырвала меня из когтей ужасных снов о Бэзиле и в воздухе абсолютно чётко прозвучало твоё признание в любви… я подумал, что ты насмехаешься надо мной. Чтобы ты, воплощённое совершенство… тот, кого про себя я назвал секс-символом с самой соблазнительной фигурой и таким лицом, что плакать постоянно хотелось… и полюбил меня — тощую треску с волосами из крученой соломы.

— Что? Кто тебе такое сказал?! — я воинственно вскинул кулаки.

— В классе… меня ещё обзывали ободранным котом. Из-за цвета глаз. Котом со свалявшейся шерстью. А ещё трупом… зомби… из-за цвета никогда не загорающей кожи.

— Сраные гадёныши! Да что они могут понимать в красоте?! — моё возмущение заставило Кси улыбнуться.

— Потом ещё поругаешься, давай я договорю. В общем, я тебе не поверил. Видел, правда, как горели твои несравненные глаза, но думал о том, какой из тебя непревзойдённый лицемер получился. Вспомнил, как ты сгорал в похотливых руках папы. Ревность вскипела с новой силой. И когда ты сунул мне пистолет, в первое мгновение я действительно намеревался тебя убить… выстрелом в лоб. А потом подумал, как хочу коснуться твоих губ, как хочу вжаться в твоё тело, как хочу, чтобы ты меня раздел, смял и изнасиловал… — он начал задыхаться, судорожно обхватывая меня бедрами. — И не сумел убить. Ранил. И чуть не сошёл с ума от страха, что ты всё-таки умрёшь. Твой повар свидетель, как не хотел я тебя отдавать врачам. Я спрятался в больнице, ожидая окончания твоей операции, и вздохнул спокойно лишь тогда, когда подслушал, что ты вне опасности. В твою палату наехала куча народа. Медсёстры пачками ходили на тебя любоваться. Я проклинал их всех вместе взятых и ревновал к каждой в отдельности. Я мучился сколько-то там дней… пока не выдержал и не съездил домой, нашёл в подвале в папиных запасах усыпляющий газ, что-то вроде белой дымовой завесы. Когда вернулся, в панике узнал, что ты перерезал себе вены. Как можно незаметнее я подбросил открытый баллончик в карман медсестре, посланной сделать тебе перевязку. И стал твоим безраздельным властелином ровно на полчаса.