The Green Suitcase: Американская история (СИ)

Сэму стало казаться, что сын не выносит его.

От этого неприязнь к ребёнку только росла.

*

Спустя полтора месяца после гибели Рейчел к Сэму явился его тесть профессор Вайсман.

Он сильно сдал — это было видно по его опухшим глазам и осунувшимся щекам. Вайсмана подкосила ещё смерть Эстер — и в глубине души это радовало Сэма. Он не любил своего тестя и чувствовал, что антипатия взаимна. За последние годы от их некогда хороших отношений не осталось и следа. Вайсман считал Сэма лживым и двуличным, о чём нередко говорил с совершенно не свойственной евреям прямотой. Сэм сглаживал конфликт, как мог, улыбаясь в ответ и переводя разговор на другую тему. Внутри у него всё кипело, но он сдерживался. По одной простой причине: идти на открытый конфликт с тестем ему было невыгодно.

До поры до времени.

Теперь же Рейчел не было в живых, и ничто их больше не связывало.

Поэтому Сэм мог позволить себе смотреть на профессора Вайсмана с тем тихим пренебрежением, которое может унизить не меньше, чем открытое оскорбление.

— Чем обязан таким высоким гостям, профессор? — усмехнулся он, глядя на Вайсмана через порог. Слово «профессор» из уст не любящего формальностей «своего парня» Сэма звучало даже более язвительно, нежели пассаж про высоких гостей.

— Сэм. Я могу войти?

Сэм кивнул в ответ. Вайсман переступил через порог и, казалось, замялся.

— Дэвид на занятиях, — спешно произнёс Сэм, жестом приглашая его войти в дом. — Так что, если вы хотите повидать его…

Вайсман жестом остановил его:

— Нет, Сэм. Я пришёл к тебе.

Сэм пожал плечами.

— Тогда прошу в мой кабинет, — сказал он.

В кабинете Сэм сразу же предложил тестю виски. Ему давно казалось, что профессор начал пить. «Это у них семейное», — с усмешкой думал он.

— Нет, благодарю, — сказал Вайсман. — Я сразу же перейду к делу, если ты не против.

Сэм развёл руками:

— Отчего же мне быть против, дорогой профессор? Вам ли не знать, что наш народ ценит деловую жилку, как никакой другой.

— Лекцию о доктрине пансемитизма[2] ты мне прочтёшь потом, — отмахнулся Вайсман. Его голубые глаза похолодели, и Сэм вдруг подумал о том, как же этот маленький говнюк Дэвид похож на своего деда. — А сейчас послушай меня. Рейчел была нашим единственным ребёнком, и теперь у нас с Рут больше никого нет. Мы очень любим Дэйви, а он любит нас. И я подумал… почему бы ему не пожить у нас какое-то время?

Сэм посмотрел на него в упор.

— Вы хотите отобрать у меня сына, профессор Вайсман? — усмехнулся он. — Не выйдет.

— Я не собираюсь его отбирать. Я хотел лишь, чтобы он какое-то время побыл у нас с Рут. Ему тяжёло находиться в этом доме после… после всего, что случилось.

Сэм внутренне напрягся.

— Он жаловался? — спросил он.

— Жаловался? — теперь усмехнулся Вайсман. — Дэвид? Никогда. Но нужно быть полностью слепым или идиотом, чтобы не понимать, что ребёнку здесь плохо.

Сэм покачал головой.

— Ребёнок должен жить со своими родителями, профессор, — сказал он. — Он уже потерял мать, а вы хотите оторвать его и от отца.

Вайсман вновь посмотрел на него в упор, и Сэм ощутил жгучее желание отвести глаза.

— Он ведь не нужен тебе, Сэм, — сказал он.

— Не нужен?! — Сэм изобразил на лице искреннее негодование. — Побойтесь Господа, профессор, что вы несёте! Как отцу может быть не нужен собственный ребёнок!

Вайсман тихо рассмеялся.

— Прирождённый актёр, — сказал он. — Истину говорят, что успешный адвокат помимо обилия юридических знаний должен быть ещё и хорошим актёром.

— Послушайте, профессор, я всё понимаю, вы потеряли дочь…

— Я потерял её из-за тебя.

Сэм поднял брови.

— Вы меня в чём-то обвиняете? — спросил он.

— Слишком много совпадений, — ответил Вайсман. — Сначала Эсти, теперь Рейчел. Ты губишь всё, к чему прикасаешься, Сэм. Я боюсь за Дэйви. Отдай его мне.

— Я понимаю ваше желание обвинить во всём меня, профессор, — кивнул Сэм. — У вас горе. Но могу вас заверить, что у меня такое же горе, и я, как никто другой, позабочусь о том, чтобы Дэйви…

— Жалкий адвокатишка, — с усмешкой перебил Вайсман.

— Простите, что?

— Я, пожалуй, пойду, — Вайсман поднялся с места. — Только запомни, Сэм. Мы с Рут будем навещать Дэвида, когда захотим. И он тоже будет нас навещать. И не приведи Господь хотя бы одному волоску упасть с головы моего внука.

— Профессор, я не понимаю, о чём вы…

Вайсман поднял вверх указательный палец.

— Я сказал запомни, Сэм, — сказал он и вышел, не оглядываясь.

Спустя две с половиной недели у Эйбрахама Вайсмана, профессора психиатрии, известного далеко за пределами Колорадо, случился инфаркт, которого он не пережил.

Сэм был доволен.

Всё складывалось как нельзя лучше.

Старый маразматик… небось свихнулся, как его мамаша, и сейчас гниёт в могиле.

Там ему и место.

Больше ничто не мешало Сэму выплёскивать свой гнев на нелюбимого сына. Он избивал ребёнка за малейшую провинность. Занятия кикбоксингом теперь были как нельзя кстати — всегда было на что свалить невесть откуда появившиеся у мальчика синяки. Нередко Сэм лишал сына ужина, заставляя при этом сидеть за столом, и уплетал в его присутствии самые изысканные лакомства. Его ближайший друг раввин Цукерман пытался читать Дэвиду нравоучения. Раввин знал практически обо всех издевательствах Сэма, но искренне полагал, что строптивому ребёнку они пойдут только на пользу. «Ты плохо вёл себя, Дэвид Айзек, — говорил он. — Ты должен научиться чтить своего отца». Дэвид ничего не говорил раввину в ответ, но каждый раз, читая очередную «лекцию», Цукерман натыкался на взгляд этих пронзительных холодных глаз, и ему становилось не по себе.

На этот же взгляд натыкался и сам Сэм, и это ещё сильнее разжигало его желание издеваться над Дэвидом. В глубине души Сэм прекрасно понимал, что это называется садизм, но уже не мог остановиться. Ребёнок был ему настолько неприятен, что, казалось, порой он забывал о том, что это «плоть от плоти его».

Если разобраться — что в этом такого?

Эстер тоже была «плотью от плоти».

Тупая сучка Рейчел наплодила ему мерзких ублюдков вместо нормальных детей.

О Рейчел Сэм думал регулярно. Не мог не думать.

Каждый раз, вспоминая ту до ужаса дикую сцену в склепе, он ощущал приступ сексуального возбуждения и отправлялся к какой-нибудь проститутке.

Предварительно отправив сына спать.

Без ужина.

Визиты к проституткам обычно благотворно влияли на душевное состояние Сэма, и после них у него порой случались настоящие приступы любви к сыну.

Но потом они снова сменялись тем же самым чувством.

Желанием издеваться.

Но, несмотря на эмоции, одну вещь Сэм видел и понимал чётко, как ничто другое.

Чем больше он мучил ребёнка — тем сильнее закалялся последний.

Внутри этого маленького белобрысого ублюдка, казалось, был какой-то стальной стержень, который было невозможно сломать.

Мальчик стойко выносил побои, пытку голодом и моральные издевательства. И было кое-что, что стало пугать Сэма. Порой он ловил себя на мысли о том, что, вероятно, этот ребёнок — настоящее исчадье ада.

В холодных светло-голубых глазах по-прежнему не было слёз.

По крайней мере, Сэм их не видел.

Никогда.

*

Сэм откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Лучше сейчас не думать об этом ублюдке, подумал он.

Да, так будет намного лучше.

[1]Заповедь из Ветхого Завета.

[2]Эйбрахам Вайсман перефразирует термин «доктрина пангерманизма», появившийся в нацистской Германии и означающий превосходство немцев над всеми остальными народами; Вайсман же намекает Сэму на убеждение в превосходстве евреев.

========== Рождество ==========

— Фуфло твой психотерапевт, — сбросив у порога мотоботы, Дэвид зашёл в комнату и завалился на диван, не снимая куртки. — Полнейшее дерьмовое фуфло.

— Прошу заметить, он не мой, — Патрик отложил в сторону рисование.