Я без ума от французов (СИ)

Иногда Тиерсен видит совсем другое, иногда в своих снах он не один – хотя он всегда не один из-за этих криков, но это другое – и он убивает. Ломает ребра, бьет одним из тех кинжалов или – о Боже – выгрызает трахею, смеясь. И тогда он счастлив, а вот утром после – совсем нет. И это пугает больше другого. Потому что нет ничего нормального, когда по его губам струится кровь, и он жадно глотает ее, захлебываясь – десны ноют невыносимо, – и почти поворачивается, потому что пальцы касаются его локтя, и “Оставь мне, Тиерсен”, и… это так знакомо. И так неправильно. И Тиерсен хочет уже хоть раз посмотреть назад, но он либо просыпается, либо не может этого сделать, потому что ему страшно. Он не знает, отчего. Не знает, и только грязная, хмельная кровь у него на подбородке, и от серого снега под ногами пахнет гнилью и холодом, а плечи сжимают руки: правое – крепкая, сильная, левое – хрупкая, такая тонкая, будто на ней нет плоти. И тихие шепотки в самые уши, смешивающиеся, горячие, и не разобрать слов, но ничего доброго в них нет. Это только соблазняет, тянет, и хочется смеяться, и гулкий смех чего-то – не человеческий – отдается в висках вместе со знакомыми, игривыми голосами.

Иногда Тиерсен дрожит, ему холодно, и он обнимает колени руками, смотря в тихий огонь. На нем странная, нездешняя одежда с десятком ремней, и у него холодные руки с широким ободком кольца белого золота и длинные, неприятно пахнущие волосы. И вокруг – шаг за шагом, шепот за шепотом, и изредка – негромкий смех. И раскрытые ладони иногда касаются его плеч, легонько толкая, но Тиерсен не поднимает взгляда, и только ноги – наступают бесшумно, и ему хочется поймать пальцами острый носок сапога, он сам не знает, зачем. Просто остановить все это. Но новый момент, новый сон, и горит дикое пламя, и в нем – кричат, а в уши – “Тш-ш, все в порядке, Тиерсен”. И нихера не в порядке, только смех, дикий, страшный, и пахнет смертью и погребальными цветами.

– О, ты читал это, Тиерсен?! – легкий спазм по телу, и Тиерсен смаргивает, разжимая пальцы на бумагах.

– Что? – он спрашивает, поворачиваясь.

– Иди сюда! – Цицеро увлеченно хлопает ладонью по кровати. – Тут кое-что… интересное.

Тиерсен отвлекается от своих мыслей и поднимается. Хотя бы Цицеро больше ни о чем не беспокоится. Самому Тиерсену постоянная сосредоточенность на работе помогает, конечно, но он не уверен, что будет помогать теперь, когда это стало не только… его снами.

Он опускается на постель и старается не думать обо всем этом, когда Цицеро переворачивается на живот и тычет блокнотом ему в нос.

– Смотри, Тиерсен! У него есть кое-что… милая маленькая дочурка.

– Да, Элизабет. Но мы не будем ее похищать, если что.

– Тиерсен совсем глупый! Цицеро не собирался ее похищать! Но она… ребенок! А дети – Тиерсен, ты знаешь? – любят праздники!

– Не только дети, – Тиерсен наклоняется и со смешком целует веснушчатую лопатку.

– Пф-ф! – Цицеро дергает плечом. – Бесконечные праздники – это десятки новых людей в доме! Гости, обслуга, артисты…

– Хм-м… Твоя идея мне нравится. Если только ты не собираешься опять что-нибудь поджигать, – Цицеро смотрит на Тиерсена укоризненно, и тот безобидно поднимает ладонь. – Я просто сказал. И, кстати, не хочу напоминать, но здесь светить лицом мне тоже не стоит.

– Артисты, Тиерсен, – Цицеро говорит с ним немного снисходительно. – Маски, костюмы, грим! Тиерсен позвонит своему брату и узнает, где этот Серафен берет артистов для его милой крошки. И Цицеро пойдет устраиваться на новую работу! – он поднимается, и Тиерсен тянется и кусает его за задницу, придерживая за бедра. Это все всегда его успокаивает немного.

– Ты такой восхитительно голый, – смеется он.

– И Тиерсен тоже! – Цицеро высвобождается из его рук.

– Хм-м… Звучит многообещающе.

– Цицеро говорит о работе! Тиерсену тоже придется работать!

– М-м… Стоп, что?

– А разве Тиерсен не собирается убить своего любимого дядюшку Серафена?

– Нет, собираюсь, конечно, но… – Тиерсен как-то не подумал о том, что ему самому тоже придется работать в… а где, кстати, берут артистов для праздников? В цирке или театре?

– Тогда кем Тиерсен хочет быть? – Цицеро натягивает мягкие брюки и обматывает четки вокруг запястья.

– А кем я могу? Укротителем диких рыжих тигров? – Тиерсен, поразмыслив секунду, довольно легкомысленно относится к необходимости работать.

– Кто пустит тигров на детский праздник? Если только у цирка нет денег их кормить, – Цицеро хихикает коротко. – Хм-м… Может быть, клоуном? – он оценивает довольно мрачную внешность Тиерсена и смеется. – Не-ет! Тигров к детям пустят скорее! Акробат? А кому нужны акробаты на праздниках? Нет… Может быть…

– Так, задней половиной лошади я не буду! И передней тоже.

– Хм-м, а это хорошая идея! Но нет, лошадь-убийца… Или да… – Цицеро задумывается. – Нет! А если… фокусник?

– Звучит не так плохо, – Тиерсен пожимает плечами.

– Отлично! Великий иллюзионист! Как Калиостро или Гудини! Только… а Тиерсен знает какие-нибудь фокусы? – Цицеро залезает на стол и нетерпеливо ерзает, потягивая шнурок от четок.

– Только что-нибудь оружейное, – Тиерсен наконец тоже поднимается и снимает со стула свою аккуратно сложенную одежду. – Зрелищная стрельба и взрывы – это ко мне. Но это вряд ли подойдет, да?

– Ничего-ничего, Цицеро может научить Тиерсена парочке трюков! Хотя… не знаю, можно попробовать ножи. Точно, метатель ножей интереснее фокусника! И тогда у нас будет оружие… на всякий случай.

– Ты и в фокусах разбираешься? А что еще ты о себе не рассказывал? – Тиерсен затягивает ремень и прищуривается. – Может быть, еще обыгрывал дурачков на улицах в наперстки и карты?

– Может быть, – Цицеро ухмыляется. – Звони, Тиерсен! Цицеро не терпится начать!

– Маленькая. Кровожадная. Стерва, – с каждым словом Тиерсен бросает очередной нож, участливо подаваемый Цицеро, в мишень. – Сразу видно, чья дочь, – Селестин, довольный скоростью исполнения, с готовностью сообщил кучу информации об Элизабет, и Тиерсен подумал, что и на укротителе тигров можно было остановиться. Единственная дочь Серафена на самом деле не кровожадна и еще не успела стать стервой, но ее любовь к зрелищам вроде боев на мечах немного странновата для восьмилетней девочки, конечно.

– Но это хорошо, Тиерсен! – у Цицеро кончаются ножи, и он живо идет собирать их. У Тиерсена хорошо получается, и ни один не проходит не то что мимо мишени, мимо отмеченных точек. Он действительно умеет владеть оружием, и вся подготовка заняла несколько дней. Немного сложнее с артистичностью, но это поправимо. Если Цицеро будет ассистировать Тиерсену, то сможет отвлечь внимание на себя, сыграв на мрачной молчаливости метателя ножей. Конечно, им могут поставить красивую помощницу, но Цицеро надеется на свое специфическое обаяние. И, в конце концов, бросать острые предметы в раздражающих шутов – неустаревающая забава.

– Хорошо, конечно, – Тиерсен вздыхает и разминает кисть.

– Так, а теперь сделаем интереснее! – Цицеро отдает ножи Тиерсену и возвращается обратно. – Живая мишень! – он смеется и аккуратно забирается на вбитые в наскоро сколоченный круг скобы, крепко хватаясь руками. Круг покачивается немного: Цицеро планирует раскручивать его позже, и нужно будет прикрепить еще ремни для удобства.

Тиерсен неуютно передергивает плечами: нет, он отлично знал, что когда-нибудь они бы обязательно до этого дошли, но Цицеро, как всегда, не дает ему даже подготовиться, внезапно смешивая неторопливые планы. Тиерсен смотрит, как останавливается полностью круг, как Цицеро держится за скобы, не раскачивая его, доверительно выставив голую шею. Тиерсен поднимает медленно ладонь с ножом, чуть прищуриваясь. И чувствует слабую дрожь в кончиках пальцев. Становится удобнее, примериваясь – и опускает руку.

– Может быть, ты наденешь что-нибудь… рубашка тонкая, я могу обрезать кожу.

– Не будь таким глупым, Тиерсен! Мы рассчитали расстояние до миллиметра, это все собьет!