Лекарство от здоровья (ЛП)

Вековые сосны росли там бок о бок с лимонными и оливковыми деревьями, одновременно плодоносящими и цветущими. Знакомые слова, казалась, сгущали воздух, заполняя его тьмой. Лимоны висели над его головой, словно множество золотистых лун. Он глубоко вдохнул, и ароматы раскрылись в его сознании: лимоны и сосны, почва и бледно-зеленый запах цветков оливы. Он оборачивал стволы деревьев стихотворными строками и располагал слова среди их листьев.

Постепенно он понял, что в его саду чего-то недостает. Никакого едва различимого запаха собак, формальдегидов или озоново-ледяного страха; никакого духа старого учебного класса или носков, которые не меняли больше дня, или этого нового, сладкого лихорадочного жара.

Ганнибал открыл глаза и опустил взгляд на собственную руку, казавшуюся лишь неясным очертанием в освещении мерцающего пламени. Он потянулся к Уиллу в попытке расположить его там же, среди оливы и лимонов, но Уилл уже исчез. Место чуть позади Ганнибала пустовало. Остались лишь следы на мягкой почве.

Ганнибал моргнул, чтобы окончательно отогнать свои видения, а затем начал его искать. Но в полной темноте, когда он был окружен со всех сторон безликими телами обреченных, усилия его были бесплодны. Ганнибал подумал о вчерашней звуковой галлюцинации Уилла. Быть может, он опять что-то услышал. В моменты кризиса инстинкты всегда гнали Уилла в какое-нибудь укрытие.

Ганнибал прошел по траве и сырой листве к стене, на которой каменные лица были почти полностью разрушены. Он вышел за ворота, направляясь к задней части сада. Его глаза рыскали и справа, и слева в поисках хоть какого-то движения или тени. Постепенно он привык к темноте. Очертания становились видны, несмотря на безлунную ночь: раскрошившаяся скульптура и старая каменная маслобойка.

Он пошел туда, встал, закрыл глаза и вдохнул, ощущая запахи, витающие в воздухе. Он сразу же учуял сладковатый аромат лихорадки, как акула чует кровь в воде. Уилл был ближе, чем он думал. Еще минута поисков — и вот он, притаился за маслобойкой. Он стоял на коленях, пригнувшись к земле и зажимая уши ладонями.

Ганнибал быстро изучил его взглядом. Его поза выдавала одновременно тревогу и жажду уединения: побуждение скрыть свою боль, чтобы ее не использовали против тебя. Ганнибал помнил, как сам прятался точно так же, когда был ребенком, и до, и после гибели его семьи. До — за занавесками и под кроватями, после — втиснувшись между корнями деревьев или в пещерах, где пахло хищниками гораздо сильнее, чем им самим.

Тогда он сам никого бы не стал благодарить за предложение поддержки, но все же продолжал стоять, протянув руку к сгорбившейся спине Уилла, пока не понял, какие действия будут наиболее эффективными.

— Уилл, — мягко позвал он. — Где ты?

Уилл ничего не ответил. От прикосновения Ганнибала он неприязненно поежился. Ганнибал отнял одну руку от его уха, хоть для этого и пришлось применить некоторые усилия.

— Где ты? — снова задал он свой вопрос.

— В лесу, — дрожаще вдохнув, ответил Уилл.

— Ты знаешь этот лес?

— Он… он за трейлерным парком. Где мы жили. Я и мой отец.

— Что ты видишь в этом лесу?

Уилл покачал головой.

— Он не настоящий. В смысле, сейчас не настоящий. Я знаю, что это не взаправду. Я знаю, где я.

— Где ты?

— В саду какого-то напыщенного мудака, — пробормотал Уилл сквозь зубы.

Ганнибал не смог сдержать улыбку.

— Да. Можешь сесть?

Уилл позволил Ганнибалу помочь ему встать с колен и сесть, прислонившись к маслобойке. Он положил руку на небольшое каменное колесо у внутреннего желобка для раздавливания оливок. Он нажал на него. Оно прокрутилось на дюйм или два вперед, а затем вернулось туда, где было.

Ганнибал уселся рядом с ним и ждал. Вдалеке он все еще мог слышать, как читают Данте, низкий и звучный голос говорящего — но теперь они были слишком далеко, чтобы было возможно разобрать слова.

В конце концов, Уилл придвинулся ближе и прижался плечом к плечу Ганнибала. Ганнибал закрыл глаза. Облегчение, которое он вдруг испытал, одновременно от прикосновения Уилла и его присутствия вместо недавней зияющей пустоты, поразило его. Он кожей ощущал его, некомфортное, словно разряд электрического тока. Он хотел дернуть плечами и отстраниться, но не мог себе этого позволить. Вместо этого он приобнял Уилла одной рукой, хоть и знал, что в таком состоянии не рекомендуется делать нечто подобное — пациент будет чувствовать себя как в ловушке. Он постарался не сжимать его слишком сильно. Напряженное тело Уилла тут же слегка расслабилось.

*

Уилл позволил себе чуть сильнее навалиться на Ганнибала. Часть его хотела отстраниться, отодвинуться даже не на несколько дюймов, а на фут или два. Ему хотелось встать и уйти. Именно это побуждение, казалось, стремилось любыми силами оттащить его от Ганнибала. Но лишь часть его желала этого. Другая же, напротив, хотела укутаться в пальто Ганнибала, просунуть руки под его рубашку, прикасаться к его обнаженной коже своей, держать его в своих объятьях и чувствовать, как он обнимает его в ответ.

— Я слышал что-то, — сказал Уилл.

— Что именно ты слышал?

Уилл моргнул, вглядываясь в почти беспросветную темноту деревьев.

— Как кто-то зовет меня.

— Это опять был я? — спросил Ганнибал.

— Я не знаю.

Это был ребенок. Уилл пошел в лес следом за ним. Пошел от поляны за трейлерным парком, где он жил, когда ему было семь. Он видел бежевый трейлер с выцветшими красноватыми полосками, вывеску, отпечатанную жирным курсивом семидесятых годов, сорняки позади их жилища — они не подстригали траву на своем участке лужайки.

Лес был лишь узкой полоской тощих деревьев, протяженностью не более ста ярдов, зажатой между трейлерным парком и границей с другим штатом, возле которой всю ночь, рыча двигателями, проезжали фуры.

Сначала он подумал, что голос из леса, зовущий его, принадлежал ему самому, тому ребенку, которым он раньше был. Он звал его все глубже в чащу, прочь от трейлера, прочь от света и относительной безопасности. Он едва тащился на его зов, не осознавая, что натыкается на настоящие деревья и статуи, чувствуя лишь запах разложения.

В его видении все происходило весной. Обычная для Луизианы жара наступала только летом. Именно поэтому никто больше и не почувствовал запах трупа. Уилл вновь нашел его в своем разуме, точно так же, как нашел его в семь лет: старика с неухоженной, всклокоченной бородой, в грязной рваной одежде, чей живот уже раздулся от внутреннего гниения.

Ганнибал сильно схватил его за затылок. Уилл резко вздрогнул одновременно от воспоминаний и его прикосновения.

— Дыши, — приказал ему Ганнибал.

Уилл попытался. Получалось только с судорогами, одышкой и борьбой за каждый вдох.

— Я в порядке, — сказал он.

— Уползаешь прочь, чтобы умереть в одиночестве, прямо как твои собаки, — сказал Ганнибал. — Даже я не мог бы настолько озаботиться тактикой, как ты.

— Инстинкт, — ответил Уилл.

— Если бы нами правили только инстинкты, мы бы не создавали искусство, а лишь размазывали в грязи кровь наших врагов.

Уилл повернулся к нему и просунул руки под ткань его пальто, держась за него. Руки Ганнибала тут же обняли его в ответ, крепко и отчаянно.

— Я не хотел доставить тебе беспокойство, — сказал Уилл.

— Нам стоит уйти?

— Нет. Мы можем посидеть еще чуть-чуть? Всего минутку. А потом сможем вернуться и дослушать.

— А ты точно хочешь? — спросил Ганнибал.

Уилл кивнул, уткнувшись лбом в его плечо.

— Мне правда нравится. Идеальное светское мероприятие для такого, как я, не находишь? Никого не видишь, и никто не пытается с тобой заговорить.

Он старался говорить как можно беззаботнее, но Ганнибал, должно быть, все равно чувствовал, как его тело до сих пор дрожит. Он погладил Уилла по спине и запустил руку в его волосы, кончиками пальцев успокаивающе потирая его затылок.

— Ты расскажешь мне, что с тобой случилось? — спросил Ганнибал.