Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Хочешь наверстать упущенное? — в насмешку или всерьёз, но мой голос стал откровенно призывным — небывало низким, с очаровательной хрипотцой и больно царапающими нервы издевательскими нотками. Стопроцентный сексуальный натурпродукт. — Взять сполна за потраченные деньги?

— О чём это ты?!

— А о чём ты? Считаешь, что твой крестник не помнит, какие взгляды ты бросал на него в ту безумную ночь? И какими голодными глазами провожал свою единственную слезинку, отколовшуюся от сухих рыданий и капнувшую мне на живот? Твоя слеза дерзнула сделать то, чего не разрешили руки. Ты непроизвольно облизал пересохшие губы, всеми мыслями уже находясь на моём теле, изучая и лаская его так, как никогда бы себе не позволил в здравом уме и памяти, под колпаком железного самоконтроля…

Шеппард поражённо уставился в моё пылающее лицо.

«А действительно, ведь Шеп до сих пор иногда не может сдержаться и обливает тебя взглядом сладострастных влюблённых серых глаз. И я вижу в них бережное воспоминание о той ночи, когда он видел тебя голым в первый и последний раз в жизни».

Он совсем замучился, бедняга. Держать себя в узде, целовать меня зачем-то в щёчку, всегда!.. И метаться в пустой постели без сна. Ну или терзаться жестокими видениями, доводящими до седьмого пота и душевных срывов. Мазохизм… Нет, я бы давно сошёл с ума от безответности.

«Хочешь его пожалеть?»

Есть способ, единственный, ты ведь его знаешь. Но я его не использую. Только не с Шепом.

«Одним больше, одним меньше… Сколько их перебывало в твоей заднице?»

Эй! Твой цинизм несколько неуместен. Ты хоть на грамм веришь тому, что говоришь?

«Нет. Я не допущу в тебя больше никого. Раз и навсегда. Прости, шутка была жестокой. Но я, так же как и ты, не вижу иного выхода».

В таком случае нет. Закрыли тему.

«Но ведь больно же не будет!»

Нет, миокард. Не заводись сам и меня не зли. Нет.

«Он любит тебя и никогда не причинит боль. И он очень хочет».

Я не хочу. Нет.

«Он подготовит тебя… разогреет и раскроет. Он же гомосексуалист со стажем более тридцати лет!»

Слушай, это полный бред! Я не буду спать со своим крёстным отцом! Он сам этого не допустит. Нет.

«Умом — как и ты — не допустит. А сердцем…»

Будь ты проклят! Это самая чудовищная мысль из всех, что ты мне когда-либо подсовывал!

«Тебе будет очень приятно. А мне позволит ненадолго забыться…»

НЕТ.

«Ну бллин, он же вовсю ест тебя глазами! Изумлён, сбит с толку… и всё равно возбуждён. Никто и никогда не сможет отказать себе в удовольствии. Особенно в таком чувственном и жарком, как ты».

Ты сошёл с ума. Я тебя не слышу, заткнись.

«Да? Какое огорчение. Просто доверься мне… и сам заткнись. Всё будет великолепно, я обещаю».

*

Одеяло, дразня, медленно поползло по моему телу и остановилось на кромке джинсов. Я взял руку Шеппарда и положил себе на тонкую тазовую косточку, выступающую из-под ткани.

— Хочешь снять их с меня? — непринуждённый голос, блестящие губы, шальное пламя в глазах… Его кровь уже, по-моему, превратилась в кипяток.

Хардинг смертельно побледнел, обозначив неестественно-яркие пятна на небритых щеках, и под одеялом расстегнул мне ширинку. Стащил джинсы на пол. После этого одеяло возобновило сползание вниз по моему телу, отметив радостным дёрганьем зверский стон Шепа, когда он увидел… меня.

— Хочешь потрогать? — я лёг на бок лицом к нему и выгнулся вперед, максимально приближая к крёстному высоко задравшийся к животу член. Хардинг никак не отреагировал, поглощённый то ли моим непривычно распущенным поведением, а то ли собственным оцепенением. — Нет?! Ладно, тогда я сам…

Шеппард не дал мне ничего сделать, мгновенно решившись. Наклонился и взял мою горячую плоть в рот. Его сухой шершавый язык прошёлся по всей длине члена, утопив тело в первой сладкой волне томления. Прилив крови вниз, вниз… ближе к его лицу. Какие ощущения… он плотно обхватил губами мою крайнюю плоть, оттянул назад, обнажив головку… всосал в себя и начал творить с ней что-то безобразно развратное, вызывающее шок, помутнение и боль. Вместо стонов у меня из груди сразу начали вырываться крики… Судорожно вцепившись пальцами в его голову, я пытался не дёргаться в ответ на каждое его движение языком и прикосновение твердой рукой. Обожемойматьтвою… я вцепился в стену, в подушку, в кроватную раму, перевернул и разбил чашку, на пол полетели капсулы и шприцы… Я вывернулся на постели, пытаясь хоть как-то усмирить свои крики, но его рот уверенно последовал за мной, жадный язык обвивается вокруг члена всё туже в гнусном танце ярости, стремясь вырвать из меня как можно больше, сделать как можно слаще, острее и больнее, причинить это как беду, не делать подарком… Он всё ещё сосёт меня, злого, вспотевшего и выдохшегося, но чуть мягче, подслушав скачки бешеного пульса… мне же не хватает крови, я обессилено дышу, едва заметно двигаясь ему навстречу. Хочется шире раздвинуть ноги, но узкой койки на это не хватает… вжаться к нему в рот поглубже, преодолеть сопротивление его грубого языка и погрузиться в мокрую сладость его горла… заорать в полный голос, отпустив себя. Шеппард, что же ты делаешь, старый мерзавец, зачем…

Неожиданно оборвав грязные игры с моим растревоженным и твёрдым, как камень, достоинством, Шеп поднялся чуть выше. Покрыл сравнительно спокойными поцелуями татуировку под пупком… повторил каждый изгиб нарисованных там синих роз и дарксайна (лишнее свидетельство моей металомании), а потом бесцеремонно залез и в само святая святых.

— Твой пупок… — исступлённо прошептал он, тычась носом мне в живот и покусывая горящую кожу то там, то сям, — чёрт, я так мечтал о нём! Член — это для простых, для нормальных, для женщин, в конце концов. Для других, прозрачных и понятных потребностей. Но пупок… Ангел, я фетишист. Это… нечто, что роднило тебя в утробе с твоей матерью, оборванное, посиневшее, окровавленное… а затем втягивающееся в тело и медленно заживающее. Пупочная вена, кем-то умело и невинно завязанная вот в это, такое крохотное и неимоверно искушающее. Я всегда подозревал, что найду в тебе своё тайное слабое место. Ты сексуален, боже, КАК же ты сексуален, был и есть в своём нагом детском бесстыдстве… Не шевелись, — он крепко сжал мою талию по бокам, — я хочу насладиться твоим криком до конца. Медсёстры не придут, дверь заперта, ори сколько хочешь. Ты ведь боишься этого как щекотки, Энджи…

Я не возражал. Я едва его понял. Но за несколько минут он подло до безобразия изнасиловал языком мой пупок и весь живот, украв у меня больше сотни стонов и жалобных вскриков. Затем неожиданно, не дав толком отдышаться, набросился на соски. Левый мучил не сильно, — он находился в опасной близости от швов, — зато правый… я так матерился вслух и вопил о пощаде, а на него не действовало, что просто начал вырываться и чуть не упал с койки. Шеппард успел удержать меня, быстро прошептал на ухо «извини» и просительно потерся губами о мои губы, вымаливая вход. В доступе было гордо отказано, о чём свидетельствовали мои крепко сжавшиеся зубы и злой непримиримый прищур. Но Хардинг, мило улыбнувшись, принялся ласкать нежнейшими и легчайшими прикосновениями языка мои скулы, веки, шею и плотно сомкнутые губы… пока со вздохом удовольствия я не впустил его себе в рот.

В его сорванном дыхании было уже не три стакана виски, а любимейший мною аромат смеси табака с черничными пастилками, которые он разжевывал после каждой сигареты. Дым и свежесть северной ягоды… подбородок щекочет его короткая щетина. Я слабо ощутил, поглощённый долгим, необыкновенным жадным засосом, что его руки властно прошлись по моим узким бедрам, разведя их в стороны, и подняли моё тело в воздух, приставляя и насаживая на его член. Когда он успел расстегнуть свои брюки? Он вроде бы только начал съедать моё дыхание, а во мне, внутри… я слабо вскрикнул, пробуя отстраниться. Он не позволил. Прервал поцелуй, со свистом втягивая воздух, откинув голову, и прижал меня, насаживая глубже… медленно я начал привыкать к его близости, открывая сознание, сбежавшее из страха перед болью. Да, боль и дискомфорт были, куда ж без них… но Шеп двигался мягко и неуверенно, урывками, будто постоянно спрашивая разрешения. Я выгнулся, чтобы он раздвинул мои ягодицы и крепко зажал в двух огромных ладонях. Так легче… и в разы приятнее. Ему тесно, мне жарко… он жжёт меня, проникая все глубже и глубже, без остановки, ни конца ни края. Какой длины у него член?