Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Не могу представить, чтобы кто-то мог променять тебя на «грязного выродка». Твой любовник стоит на учёте у психиатра? И потом… как ты можешь быть уверен, что на спусковой крючок он нажал случайно, если…

— Учитывая, что целился он в мою голову, а попал в грудь, то да, Шеп, случайно.

— В таком случае он просто мазила.

— А ты уверен, что промазал бы с расстояния… — я оробел, — вплотную. Короче, ну… мы сидели в обнимку, тесно прижавшись друг к другу. И я дал ему свой злополучный пистолет…

— Значит, драки на самом деле не было?

— Была перед этим! А потом мы сидели, обнявшись, и смотрели друг другу в глаза. Это был конец. И выстрел.

— Час от часу не легче. Это что, такие новые извращённые ролевые игры?

— Нет, это было наше расставание. На веки вечные.

— Веки вечные, говоришь? Верится с трудом… так что, между вами всё кончено?

— Да, — я закрыл глаза, плотно сжав веки, но две упрямые слезы вытекли всё равно. Тело Шеппарда рядом страшно напряглось.

— Ты любишь его?

— Сам-то как думаешь?

— Почему он ушёл? Впрочем, это не моё дело, извини.

— Верно подмечено, не твоё. Допрос окончен?

— Не совсем. Как его зовут?

— Зачем тебе это?

— На него тоже объявлена охота.

— Почему?! Какого хрена?!

— Но он же едва не отправил тебя в… рай! Я сразу же объявил в розыск твоего неудавшегося убийцу. Стрелять в него без предупреждения уже, конечно, не будут, раз он очень тебе дорог… Но поймать и надрать ему задницу я, безусловно, обязан. Ради тебя, моего маленького крестника.

— А можно я сам как-нибудь разберусь со своим любовником? А конкретнее, оставлю его в покое. Он меня не хочет и не любит, он ясно дал мне понять это неделю назад. Пусть ВСЕ оставят его в покое, хорошо?

— Слушай, я, наверное, отупел, опьянел и совсем потерял рассудок, но… почему ты так упорно его скрываешь и выгораживаешь?

— Да люблю я его! Люблю, до сих пор! Это что, непонятно? Я люблю его так, что ты можешь и дальше терять рассудок — всё равно мне ничего не поможет.

— Ладно. Но ведь имя — это не так уж и важно. Оно ведь ни о чём не говорит. Я сейчас позвоню и скажу, чтобы какого-нибудь Джейка, Майка или Зендера перестали искать.

— Ты можешь и просто отдать приказ не искать моего возлюбленного. А имя тебе нужно исключительно из ревнивого любопытства.

— О’кей, сдаюсь. Ответь тогда, почему он решил тебя убить?

— Потому что… ну ты же сам понимаешь, что меня невозможно покинуть вот так просто. Легче убить. И знать, что такой, как я, больше не ходит по земле. Не спит ни с кем. Не улыбается… и не радуется жизни без него.

— Жуткая картина. У вас всё было настолько серьёзно и драматично и ты молчал о своих отношениях? Давно вы встречаетесь?

— Два месяца. Встречались, а не встречаемся. Почти что девять с половиной недель…

— Было хорошо?

— Не то слово. Он лапочка… — я вздохнул, теряя контроль над эмоциями. Внутри поднималась знакомой колючей волной чёрная тоска и беспросветное отчаяние. Много лет я жил только этими чувствами и не знал, что бывает по-другому. И вот, нечаянно узнал. Ксавьер, взрослые глаза-наркотики и голос ласкового ребёнка…

Зачем мне жить-то теперь? Надеждой на то, что он вернётся, да? В жопу, в жопу… не надо мне такого счастья. Лучше сдохнуть к чёртовой матушке. Прав был миокард, сто раз прав!

«Эй-эй-эй! Полегче на поворотах, амиго! Слетишь с благородного скакуна! Тебе нельзя биться в истерично-депрессивном припадке. Это моё исключительное право и обязанность. А твои права и обязанности — держать всё в порядке и под холодным, жёстким контролем. Будь паинькой… я обещаю, все наладится».

Это, конечно, трогательно, что ты проявляешь природную чувствительность и утешаешь меня, но звучит всё довольно фальшиво. Ничто не наладится, всё станет только плохо и еще хуже. Я уйду в запой, а потом пущу себе пулю в лоб.

«А я… послушай, я клянусь! Клянусь тебе, слышишь, кибермозг? Ксавьер вернётся. Если он действительно любит. Ну… вот, проклятым Кирсти Лайтом поклянусь тебе, он вернётся! И я даже заставлю тебя поверить и приложить к этому все силы».

Что-то сомневаюсь я. Очень и очень, и очень.

«Ну и хрен с тобой! Я сейчас выпрыгну отсюда, проломив грудину, как в твоём любимом фильме “Alien”. И лично пойду на розыски Кси».

Скатертью дорожка, мио кардо…

«Счастливо оставаться и тебе, плоскогрудое ничтожество с неизвестно зачем привинченными мужскими причиндалами!»

*

— Ангел, очнись! Хватит в трансе сидеть! Не пробовал разобраться со своим раздвоенным внутренним миром, а? Тут, по-моему, кабинет психиатра через коридор. Если хочешь…

— Да, давай его сюда. Он очень мне поможет, — кажется, иронии в моем голосе Хардинг не заметил. Потому что послушался.

С большой неохотой он отлепился от меня, натянул брюки и побрёл из палаты куда-то влево. Подумав немного, я тоже нашарил на полу джинсы… Подумал ещё, порылся в тумбочке, вскрыл упаковку мокрых салфеток и вытерся. Душ приму позже, сейчас надо просто одеться. Ведь, если психиатр обнаружит меня голым, однозначно сочтёт, что я крайне нуждаюсь в его помощи.

========== 14. Размытые грани ==========

****** Часть 3 — Шаги к безумию ******

— Я Марк Соренсен, дипломированный в Гарварде специалист по психосоматике и психоанализу. А вы, должно быть, Ангел?

— Да. Очень приятно, Марк, — я не кривил душой. С чувством пожав ему руку, я продолжал восхищённо разглядывать врача: на вид лет тридцать, высокий, стройный, чуть вьющиеся рыжеватые волосы, подстриженные «бобом», и непонятно-серо-зелёные глаза, чей мягкий болотный оттенок в моей памяти резко контрастировал с насыщенными изумрудными омутами моей детки. Определённо, Соренсен одним только своим видом воздействовал на меня успокаивающе. Потом до меня дошло, что он пялится на меня с еще более откровенным интересом.

— Ангел, встаньте, пожалуйста.

— Зачем? — спросил я, но всё же послушался.

Секунду он с жадностью оглядывал меня, потом подошёл и, тяжело положив руки мне на плечи, усадил обратно на койку.

— Вы уж извините, но меня очень интересовала длина ваших волос.

— Ну и как?

— Я лучше промолчу.

— А всё-таки?

— Возмутительно. Прекрасно. Чертовски. Изумительно. Ангел, да вы сами знаете как. Зачем вам мои слова-пустышки? Эта чрезмерная длина — до трети бедра — дала мне окончательное представление о том, что вы не придуманы мной. И я не сплю, хотя и очень похоже на то… Вам не тяжело быть совершенством?

— Э-э-э… а вы всегда так набрасываетесь на своих пациентов?

— Впервые. Вы особый случай, Ангел, и второго случая задать такой каверзный вопрос мне больше не представится. Ложитесь в постель, я сейчас возьму стул.

Подсев в район койки и взяв меня за руку, Соренсен осмотрел мои глаза с помощью какого-то синего фонарика, удовлетворённо хмыкнул и сказал:

— Ну что ж, чудо-пациент, расскажите, на что жалуетесь.

— Прежде всего, хочу попросить, чтобы вы ничего из того, что услышите, нигде не записывали и никому не рассказывали.

— Вообще-то, это часть моей работы и профессиональной этики. Я вроде священника на исповеди, нем как рыба.

— Звучит обнадёживающе. Хоть я вам всё равно не верю. Ладно, расправляйте локаторы пошире. Рассказ будет ужасен, короток и банален. До зевоты. Я умираю от несчастной любви.

— Безответной или…

— Несчастной! Это означает, что несчастны мы оба.

— А что вам мешает стать счастливыми?

— Невозможность быть вместе.

— А что мешает…

— Марк, послушайте. Вы сидите не в своём уютном кабинете с молодожёнами и разбираете не бытовую ссору. Такие вопросы не прокатят. У вас есть другие методики?

— Я ожидаю от вас честного пересказа событий, но, Ангел, если вы затрудняетесь…

— Да пожалуйста! — я холодно заулыбался. — Я убил его отца. И едва не погубил его самого. А потом он хотел застрелить меня, но не сумел. Ранил и сбежал… похоже, мы действительно влюблены друг в друга, раз не умираем, а только калечимся. Достаточно весомая причина для возникновения жалоб?