Девятая Парковая Авеню (СИ)

Да заткнись ты, психованный! Объясняю в первый и последний раз. Он ушёл, он не вернётся. Наверное, хотел остаться, но не может. По причинам, известным нам всем. И ещё по каким-то, известным лишь ему. Если бы он мог остаться — остался бы. Доктора сжалились и позволили ему сопровождать нас в больницу. Но на большее решиться он не мог. Ему опасно показываться на улицах города… за ним охотятся все, кому не лень. И он скрылся, накинув на слишком заметную голову капюшон и низко надвинув его на наркотические зелёные глаза. И не обещал вернуться. И вообще ничего не обещал. И ни слова о любви не обронил в разогретый воздух спальни в последние минуты моей предыдущей жизни. Потому что ничто теперь не останется прежним. И в самый тёмный час ночи я буду просыпаться — из-за тебя! — с его именем на губах, после кошмаров… Позорно рыдать в подушку твоими слезами. Скатываться и сжиматься на полу в груду сплошной неутихающей боли, ища облегчения или забвения. Брать таблетки и бутылки. Заглушать твои стоны. Ты ведь будешь бесноваться и звать его… мысленно и вслух. Громко, срывая мои связки до полнейшей хрипоты. И тихо, в самой глубине своей клетки… и чем дальше, тем тише и отчаяннее. И всё яснее понимать, что чуда не случится. Ты живёшь иллюзиями, миокард. Ксавьер не придёт.

«Умоляю, не произноси. Чёрт! Это имя… как вывеска на двери инквизиции».

Хорошо, не буду. Сделаю вид, что его никогда не было.

«Я так не сумею. Он был… и успел меня подсадить на наркотик. Был… в одной дразнящей маленькой дозе. И это была доза невыносимого переполняющего счастья. Жаль, что от такой дозы не умирают. Я бы принял ещё в нагрузку пачку сухого цианида. У нас дома не завалялось? Хотя даже это не помогло бы».

Почему это? Помогло бы. За смертью приходит вечность и избавление. Бесконечный покой.

«Нет. За порогом смерти я не исчезну и ничего не забуду. Для меня отныне существует лишь вечная скорбь. Об утрате, которую не восполнит ничто и никто».

Я тебя умоляю… всё проходит. Пройдёт и это. Не ной.

«Тьфу, что за цинизм. Это для тебя! Для тебя всё проходит. Но не для меня. У меня даже клетка из нержавейки с титановыми болтами. Неограниченный срок годности. Так что страдание будет бесконечно длинным… а пачечку цианида всё-таки поищи».

И кто тут говорит о цинизме? У меня складывается впечатление, что под маской своего дурного чёрного юмора ты втихаря упиваешься страданиями. С чувством, толком, романтизмом…

«Зато ты, похоже, уже ни капли не переживаешь».

Тебе только ехидного смешка не хватает. Я что, обязательно должен кататься по полу с громкими невразумительными воплями, рвать одежду и посыпать голову пеплом, чтобы доказать, что мне не менее плохо, чем тебе? Извини, но избавь меня от этого сопливого кошмара в духе древнегреческой трагедии. Я — не ты. Ты изливаешь свою боль, и она уходит от тебя в мир, а я держу её в себе, она отравляет меня, заставляя мучиться ещё сильнее. Я, знаешь ли, могу и коней двинуть, если ты не прекратишь эту пафосную истерику. Вон, бедный Франциск уже устал перебирать мои волосы в тщетных попытках привести меня в чувство. Да, я опять «в трансе», то есть препираюсь с тобой. Ну что, ты немного успокоился?

«Самую малость. Могу даже сжалиться над нашим поваром».

Огромное тебе сердечное спасибо.

«Он ещё и издевается! Рациональный кибермозг-трансвестит…»

Спасибо на добром слове, спутанный и порванный моток нервов, щедро приправленный кровью и бьющийся в припадке эпилепсии. С критическими днями круглый год.

«Ах ты ж… всё, точка. Вали в сознание и не будем больше трепаться».

Да? Надо же, в тебе есть крошечное зерно порядка.

«А я рад видеть в тебе молекулу своего ехидства, иногда просвечивающую в микроскоп».

Довольно! Продолжим позже.

Комментарий к 12. Скорбь (Часть 3)

¹ Бог западного ветра в греческой мифологии.

² Марка немецкого игристого вина.

========== 13. Бред ==========

****** Часть 3 — Шаги к безумию ******

— Ангел, тебе плохо?

— Хуже, чем когда-либо было в постели у Бэзила, — хмуро пробормотал я и кое-как привёл себя в порядок, понадеявшись, что повар ничего не расслышал. — Нет, это просто недостаток двух литров крови сказывается на головном мозге: мутит, в глазах темнеет, и почти ничего не соображаю. А теперь ещё и ноги приказали долго жить…

— Я отнесу тебя в палату, не тревожься.

В коридоре мы столкнулись с Шеппардом.

— Позвать врача?! — он отобрал меня с таким видом, как будто всю жизнь носил на руках и что носить меня на руках — его монопольная прерогатива и любимое развлечение. — Кровотечение открылось?

— Просто слабость одолевает, — пояснил я с лёгкой улыбкой, внимательно изучая его приоткрытый рот. — Ты пил? От тебя весьма ощутимо пахнет виски.

Он молча кивнул. Франциск, не дожидаясь приглашения, ретировался убирать остатки моего позднего ужина. Время было что-то вроде за полночь. Больничный коридор пуст, только я и моя проблема около двух метров ростом.

— Ну и зачем? — продолжил я ненавязчивый допрос, мягко обволакивая Хардинга взглядом.

— Хотел нервы успокоить. Ты чудом выкарабкался из костлявых лап белой красотки с косой пять лет назад. Второй раз переживать твою реанимацию я не могу — силы уже не те. Я выпил всего ничего… три стакана. И совсем не пьян. Ты мне веришь?

— Не особо, — я продолжал жечь его необыкновенно томным взглядом глаз, резко ставших бархатными. — Ты собирался меня о чём-то допросить, кажется…

— Хотел. Но если ты так слаб, что не можешь ходить, отложим и до завтра.

— У меня ноги слабые, а не голова. Уложи меня баиньки, и можно будет поболтать.

*

Максимально удобно устроившись на бугристой больничной койке, я пригласительным жестом велел Шеппарду садиться поближе и, желательно, не на стул, а на всё ту же койку, в мою непосредственную досягаемость.

— Едва мне позвонили и доложили, что с тобой стряслось, я назначил нового чистильщика на дело Санктери — Энди МакЛахлена.

Я поморщился. Энди не относится к числу счастливчиков, которым я симпатизирую.

— А этот беспринципный садист не прибьёт добычу раньше, чем доставит на место?

— Поизмываться и сломать что-нибудь может. Но кого волнует судьба Ксавьера? Живым он останется в любом случае, МакЛахлен хорош тем, что не самоуправствует и не додумывает за меня приказы.

— Иными словами, он боится тебя как чёрт ладана, — я поискал в окрестностях себя сигареты.

— Не буду спорить, — Шеппард вытащил из кармана форменной рубашки мятую пачку ультра-лёгких известной марки и бросил в меня.

— Тебя все боятся, — я скорчил недовольную рожицу (ну и как мне накуриться после недели воздержания этим жалким подобием сигарет?!) и затребовал огонька.

— Все, кроме тебя, Эндж, — босс снисходительно щёлкнул зажигалкой.

— Я видел вещи и людей пострашнее, чем ты, Шеп, — порция никотина в лёгкие сделала мой голос несколько мягче и умиротворённей.

— Я знаю, — помрачневший Хардинг засмотрелся на мои трепещущие ноздри и тонкие струйки дыма. — Ты недолюбливаешь Энди за крупные бицепсы и прикиды а-ля бомж или?..

— За «метр шестьдесят» и амбиции сопляка, у которого тщательно скрытый сексуальный комплекс неполноценности.

— Что ты имеешь в виду?

— Ой, я как-то раз столкнулся с ним, нечаянно сходив в одну и ту же смену искупаться в бассейне, — вспомнив об этом, я заметно развеселился. — Когда переодевался в плавки, поймал на себе его позеленевший взгляд. Похоже, его мужское достоинство не длиннее четырёх дюймов.

— Хм… а что, разница с твоим так велика?

— А ты забыл, похоже, ночь нашего знакомства…

Хардинг отвернулся и глухо прошептал:

— Разве можно такое забыть? Обнажённая американская мечта. Белоснежная, податливая… со сверкающими, драгоценными, но абсолютно безжизненными провалами глаз. С телом, настолько гладким и совершенным, что мне казалось нереальным и пугающим, до мурашек по коже, ощущать на себе твои жгучие поцелуи. Потом я вспомнил, кто ты. И рыдания подступили помимо воли. Меня тогда слепая ярость охватила… к тем, кто сделал тебя таким. К тем, кто испоганил, оплевал, унизил и убил мечту, превратив в послушную бездушную куклу. Слишком горько было осознавать, что ты уже и человеком себя не считаешь, обращённый в рабство, осквернённый и использованный системой в самых чудовищных целях. Я моментально протрезвел. И, несмотря на сильную похоть, не смог… просто не смог воспользоваться тем, за что заплатил накануне четверть миллиона долларов. Ты был самой дорогостоящей проституткой, которую я когда-либо заказывал. И так и не оттрахал.