Крестовский треугольник

— Саня, а расскажи мне, что дядя Андрей с тобой делал? — мужчина в штатском смотрел на мальчика холодными, ничего не выражающими глазами.

Санька вытаращился на следователя, пытаясь выдавить из себя хоть слово, но получалось только нечленораздельное блеяние.

— Он напуган. У него шок, — ответил за сына Роман.

— Так, папаша. Не отвлекайтесь, пишите все, что можете сказать по поводу этого дела. Что вы видели, как все было. Короче все, что сможете вспомнить.

— Мне нужно писать только о сегодняшнем происшествии или еще о том, что было раньше?

— Если что-то замечали ранее, пишите, — следователь недовольно вздохнул, окинув взглядом Романа сверху вниз. — Могу курить?

— Да-да, пожалуйста, — Рома придвинул к нему пепельницу. Мужчина достал из кармана пиджака пачку и ловким движением выбил из нее сигарету. Взяв из рук Романа зажигалку, в знак благодарности кивнул светлой кучерявой головой и прикурил, слегка щурясь сквозь очки в тонкой золотой оправе.

— Мальчику сегодня или в крайнем случае завтра необходимо пройти медицинское освидетельствование. В бюро СМЭ* лучше ехать сегодня же, чтобы зафиксировать не только возможные физические повреждения, но и следы спермы, если они есть. Адреса я вам оставлю. Потом ко мне, но предварительно позвоните. Ваше дело буду вести я. Меня зовут Евгений Петрович Золотарёв, — мужчина, зажав зубами сигарету, достал из коричневой дерматиновой папки визитку и протянул ее Роману.— Адрес указан. При себе иметь документы, удостоверяющие личность.

— Уголовное дело возбудят?

Золотарёв откинулся на спинку стула и, положив на нее руку, произнес:

— Уже возбуждено. Мне ваше заявление нужно для составления более подробной картины происшествия. Ну что, дописали? Дата, подпись. И еще вопрос — мальчик был в этой одежде, когда вы застали Вересова с ребенком?

— Да.

— Тогда мне нужна его одежда. Могу попросить мальчика переодеться?

— Да-да, конечно. Саня, переоденься и принеси джинсы и футболку, — Роман повернулся к сыну.

Санька вышел из комнаты. Золотарёв перевел взгляд на Андрея и взялся за шариковую ручку.

— Вересов, что вы можете сообщить по факту совершенного преступления?

— Я ничего плохого не делал…

— Понятно. Не хотите работать со следствием, — Золотарёв удрученно вздохнул и повернулся к милиционеру в форме, стоявшему за спиной. – Коля, отведи подозреваемого в машину.

Когда Санька вернулся в гостиную, Андрея в ней уже не было. Он подошел к столу, за которым сидел следователь и молча протянул мешок с вещами. Получив пакет, Золотарёв поднялся со стула и, сложив в папку бумаги, направился к выходу.

— Жду вас завтра. До свидания!

***

Помимо Андрея, в полуподвальном «собачнике» находилось еще пятеро. Комната была темной и грязной, в затхлом сыром воздухе пахло табачным дымом и прокисшей мочой. Сокамерники, пристроившись на верхних настилах, разговорились. Через некоторое время один из них, соскочив на пол, застучал в металлическую дверь. Послышались шаги. В отверстии распахнувшейся со скрежетом кормушки появилось мясистое лицо тюремщика:

— Чего надо?

— Ужин когда?! Жрать охота! — заорал мужик бомжеватого вида.

— Ты поори еще тут! Не в санатории! Сегодня не жди. На довольствие вас еще не поставили! — дверца захлопнулась с противным скрипом.

— Гнида! — в сердцах выплюнул беззубым ртом арестант и, сморщив в злобной гримасе лицо, полез обратно.

Андрей сидел внизу, вжавшись в стену, до сих пор не веря в то, что произошло. В этот момент он чувствовал лишь глухое беспробудное одиночество. Вся его жизнь разом обрушилась, обвалилась, погребя под собой прошлое, настоящее и будущее. Он вдруг оказался один на один со своим горем. Ему неоткуда было ждать ни помощи, ни сострадания. Родители не знали о его личной жизни. Он всегда старался уберечь их от этой ненужной и такой болезненной правды. Но теперь скрываемая столько лет истина приобретала безобразные уродливые черты. И от этого становилось нестерпимо больно.

Его мама, любимая добрая мама не сможет пережить такого позора. Если она узнает, что сына обвиняют в совращении мальчика, то для нее это станет двойным ударом. От этих мыслей защемило в груди. Рома! Тот, кого он любил больше жизни, предал. Не поверил. Не выслушал. Отправил его за решетку, толком ни в чем не разобравшись, по первому импульсу, шальной мысли, пришедшей в голову. Как он вообще мог подумать, что Андрей способен на такое?! Он верил Роману, считая его надежным другом и опорой, самым близким, самым дорогим, самым родным. И в один миг тот отказался от него, отвернулся. Предал! Ведь Рома знает, что сделают с Андреем в тюрьме. За что?

Было холодно и страшно. Что ждет впереди? Об этом Андрей боялся подумать. Завтрашний день пугал своими мрачными перспективами. Страх пробирался под кожу, будто ледяными костлявыми пальцами погружаясь в теплую, наполненную кровью плоть, сжимал внутренности, втягивая их в один плотный пульсирующий в области солнечного сплетения сгусток.

От тяжелых мыслей отвлек хриплый голос:

— Курить охота! Братва, дайте закурить!

На просьбу бомжары кто-то презрительно хмыкнул.

— Эй, ты! — Андрей увидел сморщенное лицо, свисавшее сверху. — Курить есть?

Андрей достал из кармана пачку и протянул ее мужику. Тот ловким обезьяньим движением ухватил ценную добычу и, с хрипом расползаясь в уродливой улыбке, скрылся из вида. Лезть в драку и отбирать сигареты Андрей не стал. Тюремные порядки были ему чужды.

***

Наутро Андрей проснулся от скрежещущих металлических звуков. Дверь в камеру распахнулась.

— Вересов, на выход, — в проеме стояла грузная фигура человека в сером камуфляже.

Не до конца отойдя ото сна, Андрей вскочил на ноги и направился к выходу.

— Лицом к стене! Руки за спину! — небрежный властный голос эхом отдавался от унылых тюремных стен. Загремели ключи. — Вперед!

Дежурный подтолкнул Андрея в нужном направлении. Они шли по извилистому коридору, залитому болезненно-желтым электрическим светом.

Атмосфера учреждения давила. Вдоль отсыревшей, с ржавыми потеками стены ошметками свисала потрескавшаяся и облупившаяся побелка. Одинаковые металлические двери выкрашены в уродливый серый. Откуда-то из глубины доносились глухие звуки, вибрирующие низкими частотами. Запах сырости, табака и нечистот сливался в едкий смрад, забивался в нос, впитываясь в кожу и волосы.

Каждый раз, остановившись у решетки, конвоир, побрякивая ключами, отпирал и запирал очередную дверь, повторяя грубым тоном две заученных фразы. Андрей потерял счет всем этим решеткам с толстыми прутьями, бесчисленным поворотам и узким лестницам. Наконец, тюремщик остановил его:

— Стоять! Лицом к стене!

Конвойный открыл дверь и, пропустив арестанта, встал у выхода.

В небольшой комнате за столом сидел уже знакомый светловолосый мужчина. Увидев на пороге Андрея, вместо приветствия он окатил его пренебрежительным взглядом:

— Садитесь, Вересов, — проследив за тем, как Андрей уселся на скамейку у стола, продолжил: — Давайте вернемся к нашему вчерашнему разговору. Что вы можете сообщить следствию о произошедшем?

— Ничего. Я не трогал мальчика.

— Знакомая песня. А если подумать?

— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал.

— А ты знаешь, что делают с педофилами в тюрьме? — Золотарёв, сцепив перед собой руки в замок, подался корпусом вперед. — Рассказать?

Андрей нервно сглотнул.

— Вересов, я, конечно, не маг и волшебник, но кое-что могу для тебя сделать. Если ты добровольно во всем признаешься, то я похлопочу, чтобы тебя оставили в ИВС*. Иначе я отправлю тебя в СИЗО*, как только у меня на руках будет решение. Я понятно выражаюсь? — его узкие серые глаза колко смотрели сквозь изящные сглаженные прямоугольники линз.

— Я не трогал мальчика, — Андрей уперся взглядом в столешницу.

Следователь резко выдохнул и покачал головой, опираясь локтями о стол.

— Не завидую я тебе. ИВС — это еще не вся тюрьма. Здесь всем глубоко насрать, за что тебя повязали. В СИЗО другие порядки. Как только в хате узнают твою статью… — Золотарёв сделал скорбное лицо. — Скрыть, конечно, не получится. Но у тебя есть возможность оттянуть момент истины до решения суда. Будешь писать чистосердечное?