Семь кругов Ада (СИ)

— А че рожа такая, словно рожаешь.

— Вдруг я сделаю одно неверное движение, и ты мне член оторвешь, — бормочет в ответ насекомое, густо краснея и отворачиваясь от тебя. Когда он смущается, так и хочется смутить его еще больше.

— Член? — наигранно удивляешься ты, — так этот отросток с мой мизинец, твой член? Вот это новость!

— Что-о-о?! — парень тут же забывает о смущении, — да у нас с тобой почти одинаковые! — нагло заявляет он.

— Да ла-а-адно! — язвительно протягиваешь ты, — Проверим?

— Н… ну ладно… у меня… меньше… я и сам меньше! И младше! Я еще расту, между прочим! Это ты уже чертов старпер! А я молод и в самом расцвете сил!

— О, то, что ты мелочь пузатая, заметно, — ехидно отвечаешь ты, когда как твоя рука, взяв его член в плотное кольцо, начинает медленно спускаться по твердому стволу вниз к основанию, а затем так же медленно подниматься вверх, сжимая пальцы сильнее и тем самым почти выдавливая из него смазку. Насекомое выгибается, невольно толкаясь навстречу твоей руке. На его лбу выступает пара капелек пота, которые тебе безумно хочется слизнуть и ощутить вкус его тела. Не убирая руки, ты приподнимаешься над ним, чтобы рассмотреть его лучше. Как ни странно, но сейчас ты благодарен Дрэю, который додумался нацепить на насекомое эти длинные серые пряди волос. Они ему жутко шли и сейчас рассыпанные на кровати и прилипающие к его шее и губам, заставляли тебя заводиться все сильнее.

— Зуо, черт! Развяжи меня! — стонет насекомое еще через пару секунд твоих действий, украдкой смотря то на тебя, то на твою руку.

— Нет, — широко улыбаешься ты, развязывать его пока еще не входило в твои планы. Такая ситуация была куда интереснее.

— Зуо, рука… — хнычет он, но ты, не разбирая его шепота, продолжаешь массировать его член, впиваясь губами в тонкую шею и чувствуя его ни с чем неповторимый запах. Запах, который несет в себе некую невинность, смешивающуюся с какой-то недетской тяжестью, тоской и, наконец, одиночеством. То, что связывало вас, и делало похожими, было именно одиночество. И почему ты раньше не задумывался об этом. Как-то глупо… все это безумно глупо и не понятно. И те чувства что ты, кажется, все же испытывал к нему. И то, что делал в эту самую минуту. Зачем ты прикасаешься к нему. Почему с такой жадностью целуешь его шею и возбуждаешься от его тихих всхлипов и стонов. И сегодня… быть может, только сегодня тебе не хочется делать ему больно.

Насекомое тем временем вновь шипит твое имя, выгибается, и твоя рука чувствует горячую влагу.

— Ты… кончил?

— Да, кэп! — раздраженно фыркает он, багровея.

— Оу… не слишком ли быстро для того, кто мучается от домогательств плохого любовника? — зло ухмыляешься ты. Он в ответ что-то недовольно бурчит себе под нос, но расслышать ты умудряешься только последнюю кинутую фразу:

— Развяжи, а?

— Нет… — какой же он настырный. Дабы он больше не лез к тебе с дурацкой просьбой, которую исполнять ты пока все равно не собирался, ты заглушаешь его слова глубоким поцелуем. Твой язык требовательно проникает в его разгоряченный рот и тут же наталкивается на бурный ответ. Насекомое, кстати говоря, неплохо целуется. И где он только этому научился? И с кем? Разозлить тебя очень просто, ты можешь завестись от одной мысли, и как ни странно, мысль о том, что до тебя были другие, тебя бесит как никакая другая. Именно поэтому вскоре ты, как и днем, начинаешь не целовать, но кусать его нежные губы до крови. Солоноватый привкус заводит лишь сильнее. Он тихо шипит, старается что-то сказать, но твои глубокие поцелуи ему этого не позволяют. Мало того, ты так впиваешься в него, что попросту не даешь нормально дышать и в те мгновения, когда все же отрываешься от него, он делает глубокий вздох. Один лишь вздох, после которого следует новый долгий страстный болезненный, но такой желанный сладкий поцелуй. Твоя рука тем временем скользит вниз его члена, затем прикасается к его яичкам, и тихий стон дает понять, что ему нравится и это. Ты не сдерживаешься от очередного смешка, но пальцы ползут дальше. Они уже влажные от его спермы, поэтому в лишней смазке не нуждаются. Но лишь указательный палец прикасается к его узкому отверстию, все мгновенно меняется. Он больше не отвечает на поцелуи, не выгибается и не стонет. Лишь мелкая дрожь его тела дает тебе понять, в чем дело. Ты нехотя отрываешься от его губ и смотришь ему прямо в глаза.

— Не бойся… — твой голос кажется до странного хриплым, но какая тебе разница боится он или нет? Вставил бы ему и отодрал его по самое не балуй. Отомстил бы и за царапину на мотоцикле, и за бегство, и за слишком длинный язык, и, в конце концов, за Джонни, пусть он хоть трижды дохлый. Но почему-то ничего из этого не было сейчас хоть чуточку важно. Единственное, что тебя действительно заботило, эти серые глубокие глаза, припухшие от поцелуя губы с маленьким кровавым пятнышком у уголка рта, и запах. Его неповторимый терпкий запах тела, который медленно распространился по всей комнате, буквально сводя тебя с ума. Стоило поторопиться, иначе ты можешь сорваться, и тогда секс для насекомого действительно будет настоящим испытанием.

— Легко сказать «не бойся». Посмотрел бы я на тебя, если бы на тебя улегся маньяк насильник, который вот-вот выебет тебя в жопу! — тем временем причитает он.

— Я не насильник, — тут же ощетиниваешься ты.

— А ну да, ты просто привязал меня к кровати и хочешь трахнуть против моей воли, конечно, ты не насильник!

— Придурок, у тебя стоит!

— Да мало ли что у меня стоит, моя жопа все равно не жаждет продолжения!

— А ее никто и не спрашивает…

— Еще бы… я бы удивился, если бы ты внезапно с задницей моей заговорил… хотя выглядело бы это наверняка забавно.

— Я сейчас зуб тебе выбью…

— Оу… ты это мне или моей жопе?

По идее тебе стоило разозлиться и действительно одарить его парой ударов, но почему-то эффект оказался ровно противоположный. Тебя начал буквально раздирать смех. И хотя поначалу ты пытался его сдержать, тебе это едва удавалось, а потом ты затрясся от настоящего хохота, буквально сгибаясь пополам и упираясь лбом насекомому в грудь. Почему ты смеешься? Потому что его слова до глупого смешны, и почему ты раньше этого не замечал? Ты смеешься и смеешься, не замечая того, как все это время насекомое смотрит на тебя, не мигая и не отрывая взгляда, и только когда ты, наконец, успокаиваешься от внезапно напавшей истерики, он тихо шепчет тебе про твою улыбку и насколько она красивая. На секунду ты застываешь. Его слова словно эхом отдаются внутри тебя и даже слегка, совсем чуть-чуть смущают. Но чувство смущения не из тех, которые тебе нравятся, поэтому дабы заглушить его, ты вновь наклоняешься к насекомому, когда как твой указательный палец, наконец-то, проникает в него. Он вновь начинает дрожать.

— Я же сказал…

— Просто не делай мне больно!

— С каких это пор ты боишься боли?

— Всегда боялся… — тихо признается он, — хотя еще больше я боюсь геморроя, — добавляет он и тебя снова начинает раздирать смех. Благо со вторым приступом ты справляешься куда быстрее и дабы это чудовище не начало пороть глупую херню и дальше, играя на твоих нервах, вновь целуешь его. Твой палец меж тем медленно проникает в него, затем начинает мягко массировать стенки отверстия, смазывая их горячей спермой. Насекомое что-то мычит, но ты это игнорируешь. Второй палец входит куда легче из-за уже влажных стенок, но все равно довольно туго. Он воет и в сотый раз просит отвязать его руки. Ты отвечаешь уже привычное «Нет», спускаясь от его губ к груди и начиная ласкать его затвердевшие соски, один пальцами, другой губами. За этим следуют уже привычные сопротивления, из-за которых пальцы лишь глубже проникают внутрь него. Шипение. Напряжение и, наконец, полное расслабление. Ты чувствуешь как насекомое, словно смирившись со своей участью, теперь просто лежит и стонет под тобой, не смея сделать и одного движения. Прекрасно. Так и должно быть.

С этой мыслью, ты убираешь пальцы, сдергиваешь с него штаны, расстегиваешь свою ширинку и даешь волю давно разбухшему члену. На его головке уже появилось изрядное количество смазки, все это время твой член настырно упирался в тугую ширинку, что приносило тебе, мягко говоря, дискомфорт. Но теперь все было в порядке. Просто прекрасно. Ты раздвигаешь его ноги, видишь обмазанное прозрачно-белой спермой отверстие и закусываешь губы от желания войти полностью с одного грубого толчка. Но ты терпишь, запихиваешь свои садистские желания подальше, ибо понимаешь, что второй такой веселой ночки насекомое может и не простить. Прощение, с каких пор оно тебе необходимо?