Семь кругов Ада (СИ)

— Если оставлю на полу, к утру он окочурится, — шепчешь ты себе, пытаясь перед собой же оправдать свои действия, — Ебанат блять, — как ни странно, но эти слова ты говоришь себе.

Ты и раньше замечал, насколько легкое насекомое, но сейчас оно кажется совсем невесомым. И это при том, что ты безумно устал и все твое тело болит от перенапряжения, ведь контролировать мотоцикл при работе био-мотора очень трудно. Био-мотор — и о чем ты только думаешь, когда держишь его в своих руках и прижимаешь такое хрупкое насекомое к своей груди.

— Что я только в тебе нашел, — наконец выдыхаешь ты с какой-то обреченностью, кладя его на кровать. Парень тут же возится на мягкой перине, поплотнее укутываясь в покрывало. Ты же садишься на край кровати рядом с ним. Минут десять просто смотришь на него в полумраке, затем все же не удержавшись, протягиваешь к нему руку и убираешь пару серых прядок, что мешают тебе разглядеть его лицо. Странное и совсем некрасивое лицо. Совсем-совсем некрасивое лицо… Думая об этом, ты медленно наклоняешься к насекомому, неотрывно смотря на его губы. В паре сантиметров от желаемого ты на секунду колеблешься, нервно облизываешься, все же подаешься ближе и…

— М-м-м-ф-ф-ф… Джонни… — шепчет во сне насекомое не просто имя, но собственный приговор. Перед твоими глазами тут же появляется кровавая дымка, и, кажется, от вмиг разгорающегося внутри тебя бешенства твоя голова вот-вот просто взорвется. В некотором роде она и взрывается. Правда, лишь сильной мигренью. Вскочив с кровати, ты хватаешь кожаный плащ, который бросил на пол, когда зашел в комнату, вытягиваешь из него длинный ремень, приближаешься к насекомому, не особенно церемонясь, вмиг закручиваешь ремень вокруг его запястий, и привязываешь их к спинке кровати.

— Эй… ты чего? — слышится сонный голос насекомого.

— Джонни, значит… — шипишь тем временем ты, садясь на живот насекомому и прижимая его к кровати.

— Что? — его расфокусированный взгляд еще мгновение блуждает по твоему лицу, кажется, он не понимает, что происходит.

— Я сказал, что за Джонни, сука?! — рычишь ты, хватая его за подбородок и буквально заставляя смотреть себе в глаза.

— Джонни? — на лице парня появляется искреннее удивление, — я не знаю никакого Джонни.

— О, значит, не знаешь? А о ком же ты тогда говорил с психологом? О ком ты говорил сегодня, когда мы переодевались… кого ты только что звал во сне? — ехидно интересуешься ты, нагибаясь к насекомому настолько близко, что ваши кончики носов почти соприкасаются. Еще пару мгновений насекомое удивительно правдоподобно делает вид, что ничего не понимает, но затем в глазах его панику и растерянность резко сменяет какое-то тяжелое, усталое, гнетущее спокойствие.

— Ты, правда, хочешь знать кто это? — наконец тихо говорит он.

— Да, хочу! — буквально воешь ты, со злости вжимая его плечи в кровать с такой силой, что нормальный бы человек уже давно вскрикнул от боли. Но насекомое не кричит, лишь испытующе смотрит на тебя пару минут, прежде чем, наконец, задает следующий вопрос:

— Зачем?

— Что значит зачем?!

— Тебе не всё ли равно с кем я общаюсь и кого вижу в своих снах? Ну, есть некий Джонни. Ну и что? У меня есть знакомые парни, как это не странно! С таким же успехом я мог звать того же Сэмми или теперь уже Айта или Дрэя.

— Нет…

— Я мог позвать, кстати, и Минни, и Мифи, и Ленни…

— Нет! — повторяешь ты сквозь зубы.

— Что нет?

— Я знаю… что он не просто друг!

— Откуда? — брови насекомого приподнимаются, на бледных губах начинает играть саркастическая ухмылка, и ты вновь чувствуешь ту самую опасность, которая ощущалась тобой тогда у школы, когда ты проиграл спор. Что он тогда сказал? «А ты ведь проиграл» Так, кажется? Тогда тебя словно током ударило, и сейчас в этот самый момент ты ощущаешь то же самое. Твои звериные инстинкты шепчут тебе об опасности, о том, что твоя жертва в эту самую минуту превращается в полноценного и скорее всего не уступающего тебе хищника.

— Просто… я это чувствую, — наконец выдавливаешь ты, проклиная себя за каждое слово. Но ты понимаешь, что пора уже разобраться в ваших отношениях раз и навсегда.

— Чувствуешь? Ревнуешь… — это был не вопрос. Скорее констатация факта.

— Ненавижу, — само собой срывается с твоих губ. Да… разум, словно взбунтовавшись против решения, которое ты для себя принял, старательно оттягивает момент признания, после которого пути назад уже не будет.

— А я тебя, — улыбается в ответ насекомое как-то особенно зло, заставляя тебя вздрогнуть, — Но ты не беспокойся… Это не мешает мне тебя еще и любить. Нет… наоборот, это Позволяет мне любить тебя. Понимаешь? Эй… спорим, ты постоянно думаешь о том, почему же я влюблен в тебя? Спорим? Ведь это так странно, любить не кого-нибудь, а Тебя, ведь ты думаешь именно так? — глаза насекомого смотрят на тебя, не мигая, и словно видят тебя насквозь, словно читают с твоего лица все твои мысли как с книги, — Это в тебе говорит неуверенность в себе. Да, Зуо, в действительности ты очень скованный. Ведь о чем — о чем, а о любви ты ничего не знаешь. Тебе ведь никогда не делали признаний? Еще бы… к тебе боятся подходить. А родители когда-нибудь говорили, что любят тебя? Было ли это когда-нибудь? Хоть раз? До меня.

— Не помню… — выдыхаешь ты, теперь просто сидя на насекомом и зачем-то жадно вслушиваясь в каждое его слово, словно на подсознательном уровне понимая, что сейчас слушать его необходимо.

— Наверное, все-таки не было, — протягивает тем временем насекомое, — И тебе очень странно ощущать себя кем-то любимым, не так ли? — ты молчишь. Его вопросы словно загоняют тебя в капкан, из которого выбраться ты уже не сможешь, — я всегда делил людей на две категории: тех, кого я могу сломать, и тех, кто уже давно сломан. Правда есть еще люди-мусор, но их я своим вниманием предпочитаю обделять. Итак, тех, кого я могу сломать — люди обычно умные, возможно амбициозные, стремящиеся к власти… прямо как ты, а вторые: просто психи. Психов ломать труднее, знаешь почему? Ломать уже сломанное не интересно, а порой и просто бесполезно. У психов все работает не так предсказуемо, как у обычных людей. От них можно ожидать абсолютно всего! На первый взгляд кажется, что нельзя просчитать их действия, как в шахматной партии, потому что тогда как ты пойдешь ладьей на Е4, стараясь поставить Шах и мат, ответом тебе будет Флеш-рояль. Понимаешь, о чем я? На шахматный ход ответят карточным. И это будет в порядке вещей. Это-то и странно. Страшно в некотором роде, и, конечно же, мне совсем непонятно, но безумно интересно, — парень говорил тихо, но четко, а ты прислушивался к каждому его слову как завороженный, — Ты хотел знать, почему я влюбился в тебя? Я сам не до конца понимал это до недавнего времени. То мне казалось, что я запал на твою внешность, то вдруг думалось, что во всем виноват твой характер, твое желание быть доминирующим. Но теперь-то я понимаю, что в действительности я влюблен в тебя потому, что ты псих, Зуо. Причем псих в квадрате! Ведь ты не всегда ведешь себя как больной на всю голову. Ты можешь думать как обыкновенный человек, и тогда просчитать твой следующий ход безумно просто. Но только я расслабляюсь, уверенный в том, что все под моим контролем, как ты срываешься. Звереешь и превращаешься в форменное чудовище, которому ничего больше не надо кроме крови и желания причинить боль. Понимаешь меня? От обыкновенного психа, в конце концов, ты начинаешь ожидать чего-то непонятного, и поэтому можешь сразу отбросить варианты поведения, свойственные обычному человеку. То есть просчитать то, как поведет себя безумец, становится проще, главное понять его логику, ведь логика есть всегда и везде. Поняв логику, ты сразу осознаешь, что его флеш-рояль можно убить одной единственной шашкой. Но ты… ты можешь повести себя нормально, или же не нормально. И в этом самая главная сложность твоей натуры. В этом и состоит загвоздка понимания твоей сущности. Ты ведь и сам не знаешь, что сделаешь в той или иной ситуации! Разве не так? — он прерывается и испытующе смотрит на тебя, кажется, ожидая ответа.