Семь кругов Ада (СИ)

— Ты прав… — ты сам удивляешься, насколько спокойно это говоришь.

— Я знаю, — пожимает плечами парень, — Я люблю тебя Зуо. Только тебя. Тебя одного. Одного тебя, и люблю тебя я. Я уже не знаю, как еще извратиться и как еще признаться в этом, — вздыхает насекомое как-то по-старчески, — Может, развяжешь, наконец, мои руки? — внезапно просит он.

— Нет… — сухо бросаешь ты.

— Почему нет? — в глазах парня вновь появляется удивление, — мы же все уже решили. Ревновать у тебя причин нет, так что…

— Я хочу знать, кто он, — не успокаиваешься ты, понимая, что весь прошлый диалог был направлен на отвлечение от первоначальной проблемы, — скажи мне, и я отпущу тебя, — наклонившись к нему, тихо шепчешь ты насекомому на ухо.

— Зачем тебе это?

— Я убью его… — выдыхаешь ты, несильно кусая насекомое за мочку уха.

— Я расскажу тебе одну свою маленькую тайну, — вместо ответа, торопливо шепчет парень. — Когда мне становится совсем плохо, когда одиночество настолько сильное, что хочется наложить на себя руки, и лишь страх не досмотреть любимый сериал не дает мне это сделать, я закрываю глаза и представляю коридор, — его тихий шепот действует на тебя как успокоительное. Оставив на его шее слабенький засос, ты слезаешь с него и просто ложишься рядом, теперь вглядываясь в потолок.

— Ты слушаешь? — подает голос парень, поворачиваясь к тебе.

— Слушаю, — тихо бросаешь в ответ ты.

— Так вот… я представляю длинный темный коридор, в котором сотни дверей. И за каждой дверью хранится свое воспоминание. Мое воспоминание. Мои ячейки памяти, если хочешь. Сознание человека… оно, если подумать, мало чем отличается от виртуалии. Я давно это заметил. Кажется еще в детстве. Просто закрой глаза и погрузись в свой собственный мир. Тут главное не заснуть, а так… лежать и чувствовать то, что в реалии никогда не почувствуешь и быть там, где никогда не побываешь. Сознание человека… его разум и внутренний мир… ты когда-нибудь задумывался о том, почему внутренний именно Мир? Ни город, ни комната, а именно мир! Ведь получается, нам открытым текстом говорили о том, что в душе каждого из нас существует своя собственная вселенная, в которой происходит столько всего, сколько тебе и не снилось. Эй… Зуо… мы ведь с тобой тоже можем быть всего лишь частичкой чьего-то внутреннего мира, плодом чьего-то воображения. Представляешь? Я сейчас говорю, а в действительности каждое мое слово кем-то пропечатывается!

— Глупости, — бросаешь ты лениво.

— Может и глупости… а вдруг нет? Может быть, все миры и даже наш всего лишь входит во внутренний мир человека, который нас попросту придумал? А мы персонажи… я наверняка главный герой! Точно тебе говорю! Обо мне пишут книгу!

— Говорю, глупости, — с тихим раздражением повторяешь ты.

— Боишься оказаться персонажем третьего плана? Но все же… ты, наверное, прав… — внезапно соглашается насекомое, — пусть так, но я отвлекся. Мой мир — это коридор и двери. Много-много-много дверей. Там есть и дверь с табличкой Зуо! Знаешь, какая она? Железная. Тяжелая. И вся в лезвиях. Прикоснешься и тут же порежешься. Ее нельзя открыть, не причинив себе боль, но… она такая теплая. Горячая. Этот жар сводит меня с ума! Но есть и другая дверь… Она как раз напротив твоей. На ней табличка с именем Джонни.

Ты вздрагиваешь и резко поворачиваешься к насекомому.

— Я не знаю кто это… Каждый раз стоя у этой двери, я боюсь к ней прикоснуться. Она заколочена. Она в цепях. И ее охраняет Лис. Думаешь, я спятил? Нет, Зуо, я даже не шизофреник. Лис — не моя вторая личность, я не страдаю раздроблением сознания, Лис — это имя, которым я прикрываюсь каждый раз, когда делаю что-то, что выходит за рамки поведения человека, роль которого я играю. Но еще Лис — это охранник. Мой разум, если хочешь. И он каждый раз преграждает мне дорогу и говорит, что к той двери прикасаться нельзя. Он охраняет меня. Знаешь почему? Потому, что когда-то я сам его об этом попросил. Я этого не помню, так же как и не помню, кто же такой Джонни. И не хочу вспоминать. Но…

— Но?

— В двери трещина. Возможно, она была всегда, а может, появилась недавно. Кто знает. И поэтому иногда… на миллисекунды воспоминания, что закрыты за той дверью возвращаются ко мне. Я не помню этого, но знаю. Знаю, что у меня бывают провалы в памяти. Всегда знал. А еще знаю, что в те моменты, я теряю себя. Словно зацикливаясь на одном воспоминании, я лишаюсь остальных. И каждый раз мне страшно, что однажды вспомнив то, чего я не хочу, то навсегда забуду все остальное. Я ведь забуду даже тебя. Зная все это, ты все еще хочешь, чтобы я открыл эту дверь?

— Хочу…

— Мне будет больно.

— Ну и что…

— Тебе совсем наплевать на меня? — вопрос был самым обыкновенным, но он заставляет тебя вздрогнуть.

— Это не так, — наконец сквозь зубы шепчешь ты.

— Тогда позволь мне не открывать эту дверь.

— Кто он?!

— Я люблю тебя…

— Хочу знать кто он!

— Только тебя…

— Я убью его, и только затем успокоюсь!

— Он уже мертв… — тихо шепчут губы насекомого.

— Что?

— Я сказал, что люблю только тебя… так какой смысл говорить о том, кого я даже не помню? — как ни в чем не бывало, вздыхает парень, — теперь развяжи меня.

— Нет…

— Зуо? — нервно смеется насекомое, наблюдая как ты внезапно стаскиваешь с себя драную футболку, — Тебе… жарко? — наконец с какой-то надеждой в голосе спрашивает он.

— И тебе сейчас станет так же, — обещаешь ты, бесцеремонно подползая к насекомому ближе, раздвигая его ноги и размещаясь между ними.

— Эм… а может спать? — с мольбой в голосе бормочет серое нечто.

— Я не могу заснуть, — выдыхаешь ты, задирая его рваные футболки, — твой чертов Джонни не дает мне покоя, — признаешься ты.

— Так выпей успокоительного или снотворного!

— Ты и будешь моим снотворным, — ухмыляешься ты, искренне радуясь тому, что тяжелый спокойный взгляд насекомого исчезает, а вместо него появился тот самый, как всегда пропитанный наивностью и растерянностью.

— Нет-нет-нет! — ноет насекомое, начиная извиваться под тобой как змея, — Ты отвратительный любовник! Ясно! Не хотел тебе говорить, но секс с тобой это кошмар! — заявляет он, упираясь одной ногой тебе в грудь и стараясь тем самым оттолкнуть тебя от себя.

— О, я исправлюсь, — ухмыляешься ты в ответ, одним ударом убирая мешающую тебе ногу насекомого и наваливаясь на него, прежде чем он очухается.

— Нет! Не надо! Не хочу!

— Правда что ли? — твоя ухмылка становится шире, и ты наклоняешься к его шее и буквально впиваешься в нее. Со стороны ты наверное смотришься как озабоченный придурок, на уме у которого лишь секс, но в действительности ты хочешь забыться и хочешь, чтобы об этом разговоре забыл и он.

— Блин! Нх-х-х… мф-ф-ф… черт! Зуо… ах! — не прекращает насекомое попыток вырваться из твоих объятий, но из-за этого он лишь активнее трется своим пахом о твой. Пока он до смешного слабо, но настойчиво сопротивляется, ты припадаешь к его шее, целуешь его за ухом, ниже, ключицы, вновь вверх, медленно добираешься до подбородка, наконец, ловишь зубами его нижнюю губу и слегка оттягиваешь ее на себя. В ответ на это он что-то недовольно бормочет, отворачивается от тебя, закусывая губы и тем самым предотвращая твои новые попытки поцеловать себя. Тебе плевать. Ты уже вновь впиваешься в его шею, втягиваешь губами мягкую кожу, затем облизываешь появившееся красное пятнышко, чуть надкусываешь его, и лишь чувствуя несильный пинок со стороны насекомого, которому твой укус видимо причиняет боль, ослабляешь хватку и переключаешь свое внимание на его брюки. Когда пояс с юбкой тобою грубо задирается, ширинка его штанов расстегивается, и твоя рука ныряет в нее, насекомое застывает и, кажется, даже задерживает дыхание. То, что у него встало новостью для тебя не становится, но подобное поведение парня все равно кажется тебе странным.

— Ты там не умер? — наконец решаешь ты осведомиться.

— Нет… — сквозь зубы обиженно цедит парень.