Два одиночества (ЛП)

Уиллу от этого взгляда тут же стало так неуютно, словно с него содрали кожу. Он отвернулся.

— Насколько много ты помнишь?

— Думаю, достаточно.

Уилл привстал на корточки. Минуты не прошло, как он проснулся, но уже искал зацепку или подвох в словах Ганнибала. Достаточно. Это могло значить что угодно.

— Ты присматривал за мной, — сказал Ганнибал.

— Я думал, ты вот-вот умрешь.

Из-за сухости во рту его голос снова прозвучал хрипло, и Уилл опустил голову, опираясь руками о дно палатки.

— Ты просил меня не бросать тебя. Это я очень хорошо помню.

— Нам надо уходить, — сказал Уилл.

Что-то едва уловимое промелькнуло на лице Ганнибала. Он уставился на верхнюю часть палатки, сжав в пальцах складки спального мешка.

— Шел снег? — наконец спросил он.

— Ага, пару дней. Прекратился только прошлой ночью.

— Я помню, что мне было холодно. Помню снег у меня в руках и яркие всполохи в небе.

— Ты хотел выйти наружу. Мы немного полюбовались на северное сияние. Ты… — Уилл потянулся за бутылкой воды и сделал глоток. — Ты рассказывал о своей сестре. Немного.

Ганнибал не смотрел на него.

— Я все еще чувствую себя очень уставшим.

— Хочешь остаться здесь еще на некоторое время?

Ганнибал лишь коротко кивнул. Скользнув взглядом по лицу Уилла, он покосился чуть ниже, уставившись на его грудь и руки.

— Ты побудешь со мной?

— Я и не собирался оставлять тебя здесь одного, — ответил Уилл и вдруг понял, о чем на самом деле просил Ганнибал. Он опять посмотрел на мокрое пятно на рубашке Лектера. Казалось, Уилл до сих пор ощущал его крупную, теплую ладонь на своем затылке. Все было легко и понятно прошлой ночью. Все между ними вдруг стало настолько просто.

Уилл снова улегся рядом с ним. Он смотрел на Ганнибала так же, как и Ганнибал — на него: избегая прямого взгляда в глаза. Это не имело значения. Он чувствовал, как нечто, связывающее их, словно поводок, притягивало его ближе. Повернув голову, он положил ее на грудь Ганнибала, прижавшись ухом туда, где было сердце. Частота, с которой оно билось, казалась такой знакомой. Должно быть, именно сердцебиение Ганнибала убаюкивало Уилла всю ночь, словно колыбельная.

В легких Ганнибала Уилл услышал тихий вздох. Тяжелая рука, прикоснувшись к его волосам, скользнула ниже и снова остановилась на затылке. Уилл тоже едва слышно выдохнул от невыразимого облегчения.

— Нас, возможно, в следующем же городе ждет засада, — сказал он Ганнибалу.

Лектер запустил пальцы в кудри Уилла.

— Тогда, у машины, был… какой-то человек?

— Ага. Я его отпустил. Может быть, он рассказал копам. Мне кажется… мне кажется, я довольно сильно его напугал.

— Ты можешь быть ужасающим. Таким тебе и стоит быть. Тебе это идет, — мягко, даже нежно прошептал ему Ганнибал.

— Мне это не идет. Просто это нравится тебе.

— Да, нравится. Ты так прекрасен в своей ярости, Уилл. Настолько неземной, словно можешь испепелить взглядом или, спев о смерти, отправить весь мир прямиком в царство Аида. Твоя власть над этим… — его голос вдруг затих.

— Во мне есть далеко не только это.

— Я знаю. Но именно этой части себя ты боишься. Если ты ее примешь, то больше ничего не будешь бояться.

— Как ты? — спросил Уилл.

Рука Ганнибала сильнее сжала его волосы.

— Как я всегда о себе думал.

— А теперь?

— Я боюсь тебя потерять, — ответил Ганнибал. — Я ничего не боялся, пока не встретил тебя. Я помню, как мое сердце впервые забилось с ужасом. Это случилось в тот момент, когда ты наблюдал за мной, спасающим жизнь тому мужчине в машине скорой помощи. Посмотрев тебе в глаза, я подумал, что ты в ту секунду, должно быть, так же ясно видел, как я потрошил тела своих жертв.

— Но ты хотел, чтобы я узнал.

— Но не тогда, — быстро возразил Ганнибал. — Тогда было слишком рано, — он замолчал, и оба снова вспомнили, как именно Лектер подготавливал Уилла к тому, чтобы он его увидел.

Уилл мысленно уцепился за прозвучавшие прошлой ночью извинения, как утопающий за соломинку. И все же, он не осмелился просить Ганнибала их повторить.

— Тогда я не знал ничего, — вместо этого сказал Уилл.

— А о чем ты в тот момент думал?

— Думал о твоей руке, испачканной кровью. А еще… — он остановился на полуслове, но для этого не было причин. Ему не нужно было переживать из-за возможной реакции Ганнибала. Уилл мог рассказать ему все. — Я представлял себе, как ты после этого прикоснешься ко мне. Оставишь кровавый отпечаток руки в центре моей грудной клетки. Я не мог перестать представлять себе это. Я этого желал.

— Возможно, на каком-то уровне ты знал.

Уилл покачал головой.

— Это не… было совсем не так. Это не было связано с насилием. Было так, словно… Я чувствовал себя отмеченным.

— Я тоже ощущал себя отмеченным тем самым моментом.

Уилл положил руку на грудь Ганнибала там, где тогда представлял на себе отпечаток окровавленной ладони: чуть ниже горла, в центре грудины. Ганнибал положил свою руку поверх его руки. Никто из них не шелохнулся. Оба едва дышали. Постепенно Уилл снова провалился в сон. Ему снилось, что Ганнибал, запустив руку ему в грудную клетку, ласково гладит его сердце.

*

Чуть позже Уилл приготовил им обоим поесть. Ганнибал уже не только ел, усевшись прямо, но и жаловался на вкус тостов с фасолью. Уилла это настолько радовало, что он то и дело улыбался, совершенно забыв о ране на щеке.

— Ты переживал, — сказал Ганнибал.

— Ты умирал. Я наблюдал за тем, как ты умираешь.

— Моя смерть входила в твои планы.

— В мои планы входила смерть нас обоих. Это не одно и то же, — Уилл, отвлекшись от своей тарелки, бросил быстрый взгляд на Ганнибала, который, пусть и с недовольным видом, но все же ел. Уилл снова улыбнулся, но на этот раз — осторожно, лишь уголком губ.

— Но мы не умерли. И теперь должны жить дальше.

Уилл облизнул нижнюю губу.

— Я подумывал о том, чтобы остановиться здесь. Просто уйти глубже в лес. Забыть о доме. Забыть обо всем.

— Исчезнуть.

— Ага. Просто сделать вид, что оба уже давно стерты с лица земли.

— Снегопад усилится.

— Я знаю, — ответил Уилл. — И у нас почти ничего не осталось, не считая нескольких банок фасоли. И, в любом случае, это не совсем в твоем стиле.

— Я приспособлюсь.

Уилл взглядом изучал его лицо.

— Ты и в самом деле на это готов? Жить в какой-нибудь продуваемой всеми ветрами хижине у черта на куличках, без электричества и водопровода?

— В этом есть своя привлекательность, — ответил ему Ганнибал. — В жизни по законам природы нет места морали. Нет никакого осуждения. Только голод.

Уилл видел это столь же ясно, как кровавый отпечаток на своей груди: Ганнибал, с ножом или копьем выслеживающий добычу крупнее себя; наслаждение смертью; распотрошенное брюхо их дичи; Ганнибал погружает руки во внутренности добычи, и под ясным голубым небом его улыбка кажется воплощением чистоты и неиспорченности.

— Ты наслаждаешься моралью и осуждением, — возразил Уилл.

Ганнибал в ответ одарил его той самой улыбкой, которую Уилл представлял себе всего несколько секунд назад.

— А еще я наслаждаюсь голодом и его утолением, — едва Лектер вновь посмотрел в свою тарелку, улыбка исчезла с его лица. — При нормальных обстоятельствах.

— Не перестанешь жаловаться — в следующий раз будешь готовить сам.

— Я прекрасно понимаю, что в нашей ситуации это — лучшее, что ты можешь мне предложить.

— Я начал готовить собакам, — неожиданно выпалил Уилл. Повисла тишина. Он не собирался рассказывать об этом Ганнибалу. Это ощущалось слишком похоже на признание. Признанием это и было.

— После фермы «Мускусная Крыса»? — спросил Ганнибал.

— Раньше. После ломо сальтадо. Я наблюдал за тобой, пока ты его готовил, и подумал… Мне показалось, что это не так уж сложно. И у меня было… — замолчав, Уилл сглотнул. — Все необходимое мясо.

— Рад знать, что ты не позволил ему пропасть впустую.