Вождь саамов (СИ)

***

Обошлось, да не совсем. Зачем-то Йерк настоял, чтобы на встрече глав племен присутствовал и Лудде. Так было не принято — могли позвать стариков, чтобы спросить какого-то совета, но более никого в дом вождя не пускали. Отец заволновался, однако Лудде пока не видел причин для беспокойства.

— Дурень ты! — проворчал вождь, тыкая своими сухим кулачком сына в плечо, — с чего ты ему околесицу понес? Теперь он тебя приметил!

— Он еще раньше меня приметил, иначе не настоял бы на поединке, — спокойно ответил парень, тщательно расчесывая вечно путающиеся кудри.

— Ишь, прихорашивается…

Вождь недовольно зыркнул на непробиваемо-безмятежного сына, из головы старика никак не шел тот факт, что зелье правды не сменило своего цвета, попав на кожу Лу. Если бы в речах воина была хоть толика неправды, оранжевые капли стали бы красными, как кровь. Сам Лудде, конечно, и не понял, зачем Йерк на него брызгается — тайна зелья передавалась преемнику в тот момент, когда вождь уже готовился испустить свой последний вздох. И никак не раньше. А чтобы знания не были утеряны из-за внезапной кончины, при вожде всегда был хранитель — человек, который наизусть затвердил рецепты необходимых главе зелий. Обычай племени гласил, что хранитель ни при каких условиях не может занять место вождя.

Как правило хранителями становились младшие сыновья. Вот и сейчас за сборами Лудде и старого вождя наблюдал из темного угла болезненно-бледный молодой человек. Он всегда следовал за пожилым вождем, помогал варить зелья, тщательно зазубривая наизусть рецепты, и поддерживал эликсирами уже немощное тело. В разговоры не лез и, кажется, почти всегда пребывал в каком-то своем мире.

— Пал(4), ты мне поможешь? — задумавшийся о чем-то хранитель вздрогнул, медленно кивнул и, не произнося ни слова, подошел к Лудде.

Каждый раз глядя на брата, Лудде удивлялся: как у одних и тех же отца и матери могли получиться столь непохожие друг на друга дети? У отца было несколько сыновей и дочь. Все они были высокие и крепкие. Пал же подобен прутику. Но не только худоба и слабосильность отличали его от родни: Пал был тих и задумчив. Он редко участвовал в шумных играх и избегал общества сверстников, предпочитая ему одиночество. Отец старался расшевелить младшего и укрепить его тело, но все его попытки натыкались на молчаливое упрямое сопротивление. Тогда вождь вспомнил о необходимости выбрать среди детей хранителя — Пал подходил для этого идеально. Ему нравилось возиться с травками, перетирать коренья и смешивать зелья, тщательно, по каплям, вымеряя ингредиенты. Склад характера Пала был таков, что его претензий на место вождя можно было не опасаться. С другой стороны, хрупкий юноша оказывался пристроен и защищен: хранители — люди почтенные, ученые, их всяк уважает и вежливо кланяется при встрече. Ведь зелья необходимы многим — вылечить горячку или еще какую хворь, облегчить родовые боли, избавить от некрасивых пятен на руках — к хранителю шли с разными просьбами.

Из Пала вышел хороший хранитель: внимательный, аккуратный, дотошный в мелочах. В его большом, пропахшем травами доме, жили еще несколько мальчишек, которые помогали с простыми зельями. Они вечно бегали туда-сюда с пучками веток, хворостом для очага, ведрами — воды требовалось много, некоторые отвары хранились в больших бочках, столь велика была в них необходимость.

Пока Пал вместе с вождем и несколькими сильными воинами вдалеке от дома, ребятня осталась на хозяйстве.

Лудде зачерпнул из протянутой братом миски густую пахучую жижу и втер в корни волос, приглаживая их так, чтобы они лежали гладко. Потом Пал аккуратно подвел ему глаза и провел пару охряных линий на открытой груди, обозначая принадлежность к роду. Внимательно осмотрев брата, поправил пару складок на одежде, застегнул широкие браслеты на запястьях и повернулся к отцу.

— Лу… — отец подал Палу руки тыльной стороной вверх, и брат начал выводить на них узоры тонкой палочкой, на которую была намотана нить.

— Что?

— Йерк непредсказуем, — Госта пристально смотрел на Лудде, сохраняя неподвижность, чтобы не мешать разрисовывающему его сыну, — я не могу прозреть, что он еще выкинет. Мыслимое ли дело — вождю выходить на песок! Мне не понравилось то, как он на тебя посмотрел.

Лудде хмыкнул — ему-то как раз пришлись по душе искорки заинтересованности, промелькнувшие в глазах Йерка.

— Лу, я тебя прошу, не высовывайся, — попросил вождь. — Сиди молча.

— Конечно, — спокойно кивнул головой парень, про себя подумав, что если он верно понял характер Йерка, ему и не надо будет.

Дом Йерка вопреки обычаям был не самым большим в племени, Лудде с интересом оглядел светлое помещение, чинно уселся на то место, что небрежно указал хозяин дома и приготовился к долгому неподвижному сидению. Было не совсем понятно, в каком качестве он здесь присутствует, потому Лудде постарался быть как можно незаметнее.

Воину показалось, что вольготно развалившийся Йерк внимает речи отца не слишком внимательно. Взгляд иноплеменного вождя все время блуждал, нигде надолго не останавливаясь. И частенько его водянистые, ничего не выражающие глаза возвращались к замершему в не особо удобной позе Лудде. С одной стороны, юноша ожидал и даже желал этих взглядов. С другой — в таких условиях нечего было и думать о том, чтобы усесться как-нибудь иначе или почесать внезапно зазудевший бок.

Время тянулось томительно. Отец по древнему обычаю подводил разговор к главному медленно, неспешно. Йерк рассеянно кивал в такт размеренным речам просителя и, как чудилось Лудде, размышлял о чем-то своем, едва вслушиваясь в слова — о чем хочет просить пришелец, и так ясно. Лудде был уверен, что Йерку известно про бедственное положение, в котором оказалось племя, и потому просьбы отца вряд ли станут для него сюрпризом.

Йерк дождался паузы в словах и растопырил пальцы на руке в знак того, что тоже хочет сказать. Не совсем по правилам. Отец еле заметно нахмурился — он не любил, когда его речи прерывали. Старик весьма гордился своим искусством — не каждый способен говорить до самого захода солнца не повторяясь. Лудде склонялся к мысли, что некоторые соглашения были достигнуты лишь потому, что собеседники не выдерживали красноречия вождя и в конце концов готовы были согласиться практически с чем угодно, лишь бы закончить утомительную встречу, ведь гостя нельзя прерывать.

Отец, конечно, был раздражен самоуправством Йерка, но придержал при себе свои мысли по этому поводу: правила и законы для истинно сильного вождя не писаны, а Йерк был в большом почете у соплеменников.

— Слушай, ты знаешь, зачем ты здесь. Я знаю, зачем ты здесь. К чему столько слов? Думаешь, что коли до рассвета проговоришь, так надежнее надобное заполучишь? Нету у меня желания столько времени чурбаном сидеть. Сразу тебе ответ дам. Просто так, ни за что, отдавать продукты не стану.

Йерк замолчал, выжидательно уставившись на вождя. Госта крякнул от такой прямоты и, приняв навязанные собеседником правила, столь же прямо спросил:

— У нас на мену почти ничего нет. Скольких людей ты хочешь?

— Важно тут не сколько, а кого, — улыбку, появившуюся на губах Йерка, сложно было назвать доброй, но Лудде все равно ею залюбовался.

Вот уже несколько сезонов все мысли юного воина были только о вожде соседнего племени, столь же далеком, как жаркое светило. Злонравный, вспыльчивый Йерк казался Лудде верхом совершенства. Резкий, жесткий и с друзьями и с недругами, легко переходящий от каменного спокойствия к яркой вспышке убийственного гнева, Йерк завораживал уравновешенного Лудде. Он восхищался чужим вождем, дивясь своеобразию и прихотливости его характера. Лудде нравилась жестокость, таящаяся в глубине светлых глаз, но видел он и изнанку: мягкую улыбку и нежный взгляд, обращенные увы, не на Лудде.