Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

— Джеймс, идем кушать, — глухо раздается голос Мэтта спустя некоторое время.

Джеймс отрывает взгляд от полки с дисками и неторопливо следует на кухню. Здесь тоже уютно. На небольшом круглом столике стоит ваза с цветком и розеточка с конфетами на аккуратной салфеточке. Тут же лежат и две тарелки с ужином, хоть и незатейливым, но пахнувшим весьма недурно. Джеймс радуется даже тому, что это просто еда и она не «правильная и полезная», какую любит делать его брат. Обычная еда на масле, со специями и без избытка овощей.

— Спасибо, — желание огрызаться почти пропадает, хотя бы потому, что Джеймс чертовски устал, он голоден и сам навязался в дом к Мэтту. Минимальные понятия вежливости у него все же имеются.

— Прости, не сильно густо, — извиняется Мэтт и ловит на себе строгий взгляд.

— Забей на это и просто ешь, — Джеймс разве что взгляд к потолку не поднимает, но принимается за ужин.

Картошка с мясом оказываются весьма вкусными, а главное — горячими. После ледяной улицы это именно то, что надо, а стоящая рядом кружка с какао и вовсе кажется манной небесной. Во всяком случае после ужина, прошедшем в молчании Джеймс определенно чувствует себя намного лучше и даже не настроен больше столь пессиместично по отношению к пребыванию в этом доме.

Мэтт тоже старается не навязываться. Он и сам порядком вымотался за день, а потому лишь доедает в тишине и с удивлением смотрит, как Джеймс забирает пустые тарелки и идет к раковине.

— Твой взгляд меня бесит, — слишком уж беззлобно фыркает Уильямс, включая воду и вооружаясь губкой. — Должен же я хоть как-то отблагодарить за то, что ты мне помог.

— Но ты же в гостях… — охает Мэтт, пытаясь подойти и перехватить инициативу.

— А ты на ногах с семи утра, — огрызает Джеймс. — Так что заткнись и прими помощь, пока предлагают.

Мэтт честно пытается еще хоть как-то отобрать свое законное место у раковины, но после очередного наезда лишь оставляет это на Джеймса, а сам идет готовить кровать. Его отец в командировке да и в подобной ситуации поступил бы так же, а потому Мэттью не сильно терзается угрызениями совести, когда перестилает постельное белье на чистое и находит в шкафу вещи более-менее по размеру. Его папа — омега тоже не маленький, а потому и Джеймсу эти вещи должны подойти.

Джеймс сидит у окна к моменту, когда Уильямс спускается вниз. Мэтт задерживает взгляд на спокойном сейчас лице и ловит себя на мысли, что Джеймс, несмотря на абсолютную свою нетипичность, весьма красивый внешне. Это скрыто обычно за неряшливостью и ехидной ухмылкой, скрыто растрепанными волосами и отвратительным характером, но Мэтт видит куда глубже, чувствует подвох во всем этом напускном. Он невольно втягивает носом запах и почти не чувствует привычной горечи и синтетического привкуса лекарств. Чувствует лишь едва уловимый хвойный аромат, и так и замирает на месте.

— Харе принюхиваться, у меня нет с собой таблеток, — вся эта идиллия падает со вновь настороженным взглядом и заметным напряжением.

— А зачем вообще их пить? — Мэтт аккуратно опускает на стул рядом домашние вещи и полотенце. — Твой собственный запах куда приятнее.

Мэттью не успевает сообразить, что вообще сейчас сорвалось с языка, как не успевает и засунуть эти слова куда подальше. Это слишком личное. О таком не говорят вслух, а Мэттью… Мэтью просто невольно снова ведет носом, запоминая эту хвою, прежде чем в его направлении летит поставленный удар.

— Если это был подкат, то он весьма дерьмовый, — рычит Джеймс, но тут же осекается. Его кулак с легкостью и без усилий остановил Мэттью, этот бесхребетный, слабый, трусливый Мэттью, который только что прервал внезапный удар.

— Это не было подкатом, — спокойно мотает головой Мэтт из стороны в сторону. — Просто констатация факта, — говорит он и ловит вторую руку, когда Джеймс замахивается и ей.

Это и правда не было подкатом, Мэтт в этом уверен. Однако даже он не может понять, что дернуло его сказать подобное Джеймсу. Тот, к слову, в недоумении замирает, чувствуя сильные ладони на своих руках. Сильные. Это никак не вяжется с образом мягкого Уильямса, однако сомневаться не приходится — он запросто остановил оба удара Джеймса, даже глазом не моргнув. Это заставляет абсолютно потеряться. Это заставляет вглядеться в спокойное, но растерянное лицо Мэтта.

— Прости, — Джеймс одергивает свои ладони и не сводит настороженного взгляда с альфы. — Дурная привычка, — усмехается и идет на попятную он. — У тебя же есть ванная? — как ни в чем не бывало продолжается обыденный разговор.

— Да, на втором этаже, справа по коридору, — на автомате чеканит Уильямс, вообще толком не понимая, что именно сейчас произошло.

— Отлично, — кивает Джеймс. — Вздумаешь подглядывать — размажу по стенке, — это должно звучать вроде как угрожающе, но Мэтт видит растерянный взгляд и ухмылку у Уильямса на губах, которая ложится туда при общении с Гилбертом например.

Джеймс поднимается наверх, не в силах до конца осознать, что произошло. Мэтт не хилый — вот все что бьется в его голове. Феликс был прав, он абсолютно не знает этого альфу.

Комментарий к Глава 9. Непогода

https://vk.com/wall-141841134_123

========== Глава 10. Любовь? ==========

— Земля вызывает Мэтта, как слышно? — звонкий голос Альфреда не заметить крайне сложно, и все же Уильямсу это удается сейчас слишком легко.

— А? — только и поднимает взгляд на друга он, но вместо его лица видит огромный букет с цветами. Цветы тем временем продолжают говорить голосом Альфреда.

— Ты либо не выспался, либо очень не выспался, — тараторит он, плюхаясь рядом. — Я уже пятый раз зову тебя, а ты все не откликаешься.

Это и правда нонсенс — Джонса даже будучи глухо-немым сложно не заметить хотя бы с третьего раза. Мэтту же, обычно внимательного ко всему, хватает и мимолетного взгляда или звука, чтобы понять, что к нему приближается друг детства. Однако сегодня у Мэтта неудачный день. Или он и правда вымотался после почти бессонной ночи.

— Очень не выспался, — соглашается он. — А зачем цветы?

Альфред хмыкает слишком довольно и мечтательно, прежде чем начать свой рассказ. Он в подробностях говорит о своем интервью, о главном редакторе, который просто на коленях валялся и просил его повторить все заново и рассказать обязательно что-нибудь еще, и, конечно, о Ванечке, который просто растаял перед ним в тот день. Мэттью вслушивается и тщательно фильтрует слова друга, получая более-менее правдоподобную картинку.

— Значит, Ваня похвалил тебя, — эта мысль проскальзывает в словах слишком часто, а значит точно является правдой.

— О чем и речь! — воодушевленно смеется Альфред. — Это значит, что он, наконец-то, признал меня, и теперь я на полных правах его парня могу подарить ему букет самых дорогих цветов.

— Ал, ты слишком торопишься… — пытается предупредить его Мэтт, но куда там, разве же Джонс умеет слушать кого-либо кроме себя и своего сердца.

А потому он уже бежит в кабинет к Ване, которого, к слову, пока еще нет в студии, а несколькими секундами позже возвращается довольный как черт и направляется готовиться к съемкам. Мэтт в который раз мысленно желает терпения Брагинскому, и все же сам искренне радуется, что у них сдвинулось хотя бы с мертвой точки.

Смотреть на слишком радостного Альфреда сейчас просто невозможно, а потому Мэтт отводит взгляд в сторону. Тут тоже все по старому: за столом сидит знакомая троица с Родерихом во главе, и все картинно пьют чай под не самые приличные шутки Гилберта. Прямо-таки семейная идиллия, вот только насколько знает Мэтт, Эдельштайн так и не обращает на все жирные намеки внимания. Так, во всяком случае, рассказывал недавно Гилберт, а Мэтт привык другу верить.

— Мэтт, ты типа сам не свой, — рядом осторожно присаживается Феликс, и трепет парнишку по голове почти по-отечески.

— Да нет, все в порядке, — качает головой Мэттью и привычно мягко улыбается. — Не выспался, — хватается за подкинутую Альфредом соломинку он.