Две души Арчи Кремера (СИ)

Фергюссон решительно встал. Кронинген не пошевелился.

– Я понимаю ревность коменданта Лутича о своем городе; я понимаю и негодование полковника Ставролакиса, потому что дело его жизни поставлено под угрозу из-за неточностей, допущенных по разным причинам, – сурово произнес Фергюссон, глядя на Кронингена.

– Мне напомнить о важности сохранять беспристрастность до тех пор, пока не будет закончено расследование? – угрожающе спросил Кронинген.

– Мы достаточно знакомы с ситуацией, чтобы позволить себе определенные выводы.

– Мы достаточно знакомы со взглядом одной из сторон на ситуацию и с выводами, на которые она согласилась бы. В дело вовлечены несколько сторон, даже не две, и они тоже имеют право быть услышанными. Прошу помнить об этом.

Полковник Фергюссон вышел из гостиной. Кажется, хлопнул входной дверью. Очень демонстративно.

– Наверное, с героями-рейнджерами очень просто ассоциировать себя, – после паузы заметил Джефферсон Обаде. – Романтика первооткрывательства, мужество людей, ступающих в неизведанное, и прочее бла-бла.

– А ведь в это веришь, Обаде, – усмехнулась Лариса Важич. – Даже когда спускаешься сюда. Это видно. Пустыня… нереальная пустыня. Психоделическая – и эти сферы. Как мини-Земли. И, черт побери, так не хочется, чтобы с ними что-то случалось, потому что – потому что вот оно, будущее. И эта рощица там. Ее не может быть здесь по всем правилам всего. Космологии, логики, здравого смысла, а она есть. И вишни эти, которые цветут благодаря все тем же людям, которые… – она покачала головой и отпила еще настойки.

– И настойки эти, которые можно налить в твой стакан благодаря все тем же людям. – Заухмылялся Айк Минасян.

– Да ну тебя! – засмеялась Лариса Важич. Она повернулась к Кронингену. – А ты что думаешь, Макс?

– Я думаю, что Патрик говорил красивые и правильные слова. Большей частью, – счел нужным уточнить Кронинген. – На это большого ума не нужно. Повторяй за нужным человеком, делов-то. Но нас здесь двенадцать человек как минимум на полгода. Причем группа смешанная, состоящая и из военных. А на Земле осталась бригада больше ровно в два с половиной раза, и она обладает очень впечатляющим бюджетом. Не так ли, Валерий? – Кронинген прищурился и посмотрел на Кемпера. – Я прошу помнить об этом.

Еще десять лет назад на Марсе воплощались проекты, начинавшиеся на Земле. Марс, буде то город, лаборатории или какие-то станции в разных местах планеты, военные казармы, казался чем-то вроде испытательной площадки для каких-то дерзких мечтаний, планируемых на Земле, осуществляемых на Луне, лунах, Марсе, Венере – в примерно такой последовательности. Совсем недавно ареанцы обзавелись силами и материальной базой, чтобы задумывать, планировать и осуществлять собственные проекты, пусть и с оглядкой на Землю; но даже эти проекты были основательно завязаны на терранские ресурсы. Иными словами, все то, что происходило на Марсе, было непосредственно связано с делами терранскими. Сейчас – меньше, чем раньше, но эта зависимость, осознание своей вторичности по отношению к Земле по-прежнему сохранялась, хотя в ней уже появилось что-то ритуальное, чему следуют больше по привычке, чем по необходимости. Отношение терранских властей к ареанским общинам изменилось, стало значительно менее снисходительным, не таким патерналистским, а более внимательным; партии на Земле начали обзаводиться своим лобби на Марсе, признавая тем самым важность и ценность марсианской колонии. А ведь куш был хорош; заполучить его, подмять под себя хотели бы многие.

Максимилиан У. Кронинген уже позволил себе сделать некоторые заключения: он имеет право на собственное мнение, и этого у него не смеет отнять никто. И точно так же он категорически настаивал на своем праве менять его: мнение – это не исторический артефакт, ценный просто фактом своего существования. Ничуть: это всего лишь расхожий инструмент. Кое в чем Кронинген был согласен с Фергюссоном: трудно было не заметить преданности Лутича и Ставролакиса своей общине, трудно было не понять это – они создавали с нуля эти невероятные сооружения, до сих пор существовали в режиме предельной экономии, и при этом преуспевали. Именно поэтому они были субъективными. Именно поэтому Кронинген с сомнением относился к тем материалам, которые уже поступили в распоряжении его группы: практически все было подготовлено людьми Лутича или Ставролакиса. А ему хотелось более полной картины.

Впрочем, у них был насыщенный день; пора отдыхать. Глобальные задачи подождут до завтра.

И что вызывало определенное одобрение у всех коллег Кронингена – так это целые тридцать девять с чем-то лишних минут в марсианских сутках. Отличная возможность выспаться и ничего не проспать.

Следующий день был не совсем рабочим и не совсем выходным. Все-таки на Марс прилететь – не на соседнюю улицу за пивом сбегать. Расхождения в технике и коммуникациях, к примеру, были преодолимыми, но значительными; расхождения в этикетах – куда более существенными, часто ведущими к критическому непониманию. В любом случае, группе нужны были медиаторы. И комендант Лутич явился в рань раннюю, чтобы представить им такового.

Максимилиан У. Кронинген изучал его; кое-что о нем он знал. Частью из семейных преданий, в которые почти не верил, частью из сплетен, доходивших до него обрывками: мол, любимчик генштаба, человек, которого очень упорно проталкивают на самый верх, личность, конечно, достойная, но двадцать пять лет? Комендант Лутич представлял им Артура Кремера, рекомендовал его как надежного и очень разумного человека, обладающего бесконечными ресурсами, самый важный из которых, – терпение; в этом Максимилиан У. Кронинген был с ним согласен. Он протянул руку Арчи Кремеру для традиционного приветствия, а тот стоял и смотрел на него – настороженно, что ли. Хотя по его лицу не понять.

Наконец Арчи, словно нашедший какой-то ответ, пожал руку Кронингену, склонил голову в ответ на механическое «рад знакомству, надеюсь на плодотворное сотрудничество». Молча здоровался с остальными. Комендант Лутич пожелал им хорошего дня, откланялся, на прощание потрепав Арчи по плечу сдержанным, но отчетливо приятельским жестом.

Максимилиана У. Кронингена занимали две вещи: почему Артур Кремер так заинтересовался его персоной, и не из-за него ли так скалозубил над Лутичем Ставролакис. И второе занимало его куда сильней, чем первое, чем даже он сам бы хотел.

========== Часть 39 ==========

Глупо было бы заявить, что комендант Лутич и полковник Ставролакис провели бесконечное количество времени, подбирая подходящего медиатора этим ящерам из прокуратуры. Напротив, много времени они провели, обсуждая другие возможные кандидатуры помимо той, которая практически сразу представлялась им оптимальной. Как ни странно, это был не местный. Глупо было бы считать, что местный останется равнодушным к неплохо скрытой, но отчетливой агрессии этих терранских, к их назойливому любопытству и к желанию дискредитировать все, на что упадет их взгляд. Что это будет именно так, Лутич был уверен сразу: сталкивался с их братом, когда сам находился под трибуналом, и ничего, кроме бранной ругани в их адрес, произнести не мог. Сволочи, пусть они и провели расследование тщательно, пусть его оправдали именно благодаря прокурорам. Но и крови те стервецы попили очень много, и едва ли эти будут вести себя иначе; до того момента, когда вся эта братия решит, что виновного нужно все-таки искать не здесь, а там, в смысле на Земле, они все перероют здесь, взбаламутят все места, все отделения–лаборатории–заводы, триста раз намекнут, что в их руках достаточно власти, чтобы раскатать все местное население тонким слоем от Марса до Деймоса, и довольно посмеются, глядя на бессильную злобу местных, ареанских людей. Лутич сам был не уверен, что смог бы выносить этих хищников больше пяти минут в сутки; даже раз в год видеться с ними было куда как достаточно. Ставролакис в качестве медиатора не рассматривался вообще – его бы довели до амока в первые же полчаса, просто интересуясь, что за раззявы служат под его началом, или что-нибудь в этом роде. И другие тоже: Захария Смолянин был бы неплох, но наверняка загорелся бы либо сунуть нос в их коммуникаторы, за что они бы выпотрошили его, либо, заслышав неодобрительную оценку в адрес пилотов, взвился бы и… Счастье, что у него были прямые обязанности, которые делегировать было просто некому. Так что Лутич со Ставролакисом перебирали того и того, и того, и еще того – и приходили к выводу: горяч, вспыльчив, ретив, слишком пристрастно предан Марсу, слишком что угодно. А Арчи Кремер был штучкой в себе, невозмутимым до такой степени, что даже Лутич рядом с ним казался холериком. Он не был местным, что тоже было неплохо – нет этой иррациональной связи с местом, которое многие тутошние давно уже определяли как дом. Он, тем не менее, был очень лоялен местной братии – как-то сразу стал своим, его приняли, не считали чужаком, доверяли, и он оправдывал это доверие. И естественно, Лутич и Ставролакис понимали: Арчи Кремер заслуженно и обоснованно может считаться одним из лучших человеческих ресурсов, условно говоря, что, собственно, прямо соотносится с инструкцией генштаба оказывать все возможное содействие и предоставлять все необходимые ресурсы следственной группе. Вот, пожалуйста, что они и делают.