Две души Арчи Кремера (СИ)

– Знаешь, я сейчас как вспомню, когда проснулся после комы, а у меня ни руки, ни ноги, и кругом темнота, – вдруг сказал Лутич. – И какие-то ублюдки натужными радостными голосами говорят, что мне повезло, что я остался жив. Как будто жизнь стоит того, чтобы жить наполовину. А ведь стоит, Арчи. Оно и наполовину – если сердце такое, то даже с безупречным телом живешь наполовину. У нас замечательное небо, правда?

Он смотрел на Арчи и улыбался. Арчи – кивнул. Было темно, наверху – только габаритные фонари, чтобы дирижаблям и летающим дронам ориентироваться, а от них света всего ничего. И оба они – Арчи и Лутич – не сомневались, что собеседник различит жест.

– Знаешь же, как я обзавелся… своей иной половиной?

Арчи покачал головой.

– Облучился. Самое интересное – за меня бились лучшие врачи. Офигенный эксперимент. Для них. Какие-то новые терапии и прочее.

Уж это-то Арчи испытал на собственной шкуре. Офигенный эксперимент, но в другой области. Трансплантация мозга, например. В искусственное тело…

– Правда, часть тканей не удалось спасти. Кстати, я до сих пор не знаю, что там за фигню они со мной делали. Пытался разобраться, но это все так заумно написано, что даже бутылки Эсперансиной водки не хватает, чтобы не завыть. Уроды, хоть бы объясняли толком.

И это было Арчи знакомо. Тот же гений нейрохирургии, получивший за эксперимент не только семьдесят тысяч койнов, но и звание почетного доктора от семи университетов, но и возможность бесконечно трепаться о своем гении. И ни слова об Арчи – только «объект», только «проект». Наверное, встреть тот жлоб Арчи, он бы и не узнал его, потому что ему было наплевать. На Арчи – наплевать. На свои возможности – очень даже наоборот. Кронинген любил вещать о том подарке судьбы, позволившем совершить невозможное, в таких вот выспренных многосложных словах, от которых потряхивало Лутича. Так что Арчи кивнул – и посмотрел куда-то в сторону: Кронинген до сих пор пользовал ту операцию, чтобы похвастаться, а у Арчи до сих пор саднило читать о себе как об объекте, хуже – о полностью объектифицированном мозге, и не более. И всегда будет саднить, наверное.

Он молчал. И Лутич молчал. Небо было совсем черным, в нем не было синевы, которая привычно воспевалась терранскими поэтами; оно было утыкано звездами, яркими, выпуклыми, четкими настолько, что казалось: руку протянешь – достанешь, главное о грани не порезаться. Они, драгоценные звезды эти, складывались в иные конструкты; Лутич вспомнил занимательную книжицу, которую случайно обнаружил в сети, один из первых астрономов отследил звезды, знакомые с Земли, выяснил, в какие созвездия они будут входить, если смотреть на них с Марса, и попытался, насколько ему хватало фантазии, предложить имена для них. Забавное занятие, как раз для чокнутых, которых здесь, на Марсе, что-то около семидесяти процентов. И остальные, для которых это возможность хорошо заработать и прославиться, не более. Отбыли положенный по контракту срок, дождались «Адмирала Коэна» и усвистали обратно на Землю тратить заработанные за марсианское время койны. Суммы выходили очень приличные, плюс к этому репутация человека, прошедшего школу жизни на Марсе – вроде как она стоит куда больше, чем то же, но на Земле. И вроде как выходило, что такие ништяки стоили непоправимых изменений в здоровье, вроде похеренных суставов, сосудов, костей, вроде предположительно повышенного риска развития аутоимунных заболеваний, вроде неприятных изменений в микробиотике всех тканей.

– Они умеют говорить так, чтобы не сказать ничего, – неожиданно сказал Арчи.

– Верно, – почти сразу подхватил Лутич. – Как будто оттого, что пациент понимает, что за фигня с ним творится, он проживет меньше или откажется от лечения.

Он помолчал. Затем решился:

– Скажи, малыш, а как ты-то оказался в этой коробке?

Арчи уставился на него. Задумался.

Лутич встревожился.

– Арчи, послушай, если тебе неприятно об этом говорить, без проблем. Я просто считал. Это, конечно, мой опыт, но я вполне среднестатистичен, и из моего опыта реабилитации тебе должно быть не больше пятнадцати, когда с тобой это сделали. Как? Как, черт побери! – рыкнул он.

Арчи слабо улыбнулся.

– Я был очень болен. Очень болен. С самого рождения. Мне было меньше пятнадцати, это точно. По сути, реабилитация была признана удачной не так давно, – задумчиво говорил он. – Я могу не сообщать подробности?

– Ублюдки, – зашипел Лутич и встал. – Генштаб, да? Эксперимент, да?

– Генштаб. Эксперимент. – Согласился Арчи. – Некоторые технологии применяются на практике. Очень успешно. Спасают жизни. Так что эксперимент имел смысл.

Лутич сел перед ним на корточки, потрепал по плечу, вцепился в него. Арт недоуменно молчал – забавно было: искин, молчащий, а в его молчании звучит эмоция. Жест Лутича можно было расценить как угрозу, тем более на высоте четырехсот с лишком метров; и как раз угрозой он не был, а чем-то другим. Арчи забавлялся недоумением Арта – и понимал, что говорил ему Лутич.

Встав снова, пройдясь на пару метров, замерев, запрокинув голову, Лутич судорожно вдыхал-выдыхал.

– У меня замечательное тело, – тихо сказал Арчи. – Замечательный искин. Я уже живу как минимум на восемь лет дольше максимального срока жизни. И я могу куда больше, я способен на невероятное. Это все-таки стоит той дряни, комендант. Вы так не считаете?

Лутич повернулся к нему.

– Сюда я забраться бы точно не смог. Вообще, меня бы ни в коем случае не допустили бы до интрагалактического полета, иначе я превратился бы в несколько литров однородного желе, – усмехаясь, рассуждал Арчи. – Нет, на самом деле, все хорошо.

Он встал.

– Но я очень благодарен вам. – Улыбка Арчи стала натянутой. – За понимание. Вы все-таки правы, две половины могут остаться двумя половинами, а могут стать чем-то куда большим, чем просто сумма двух частей. Правда?

– Златан, – буркнул он. – И это, давай уж на ты. После таких разговоров либо смертным боем биться, либо брататься.

– Это честь для меня, – просто ответил Арчи.

– Это для меня честь, – выдавил Лутич. Моргнул, отвернулся – вправо. Чтобы нечеловеческий глаз этого щенка не разглядел позорно поблескивавшего правого, «родного», способного плакать глаза.

И был еще разговор – в более формальной обстановке: в его кабинете. Арчи сидел в кресле, Лутич проверял, достаточно ли увлажнена почва у цветов – количеством что-то около двадцати. Было время, печально вздыхал он, когда у него было ровно ни одного растения. Было время, когда он считал, что ему очень хорошо, просто замечательно одному.

Арчи удивился, когда Лутич попросил его присоединиться к следственной группе в качестве медиатора. Лутич бодро кивнул.

– Именно ты. У тебя феноменальная выдержка, честно скажу, нечеловеческая. С этим-то спорить не будешь, – подмигнул он. – У тебя очень острый ум и соображалка что надо, и на тебе где сядешь, там и слезешь. Ты же понимаешь, малыш, что я посылаю тебя в пасть к акулам. Они, конечно, будут сытыми поначалу, но это не помешает им захотеть развлечься за счет бесплатной жертвы. Ты же понимаешь, что сюда не пошлют абы кого. Так что и развлекаться они будут соответственно.

Он переплел пальцы, задумчиво изучил ногти.

Арчи молчал.

Лутич произнес тише, не так бодро, но куда более искренно:

– Это личная просьба. Я даже уверен, что ты бы отбрехался от Лакиса, если бы он вздумал тебе приказать. Ты, конечно, в его подчинении, но не так, чтобы полностью и абсолютно. И я понимаю, что ты можешь не хотеть заниматься именно этим. Работенка, признаюсь, дрянная. Я не уверен, что сам бы выдержал. А ты – выдержишь. По всему, что я о тебе знаю, я уверен, что ты справишься. – Он шумно выдохнул. – Они, твари, нужны здесь, чтобы выяснить, что да как да почему, чтобы все доказать, и чтобы там на Земле приняли меры. Мы-то здесь и так примем, и без этих. Но мы еще слишком зависимы от терранских. – Лутич скрипнул зубами. – Нам нужны терранские ресурсы. И, Арчи, нам нужны хорошие терранские ресурсы, а не всякая дрянь, из-за которой такие штуки случаются. Так что мы кровно заинтересованы в расследовании. И я должен сказать следующее: я не сомневаюсь, что они все сделают правильно. Я просто хочу, чтобы они сделали это все правильное максимально быстро и эффективно, и чтобы они хотели сотрудничать. А если в их поле зрения окажется кто-то темпераментный, они будут отвлекаться, или развлекаться, или еще что. Как-то так.