Две души Арчи Кремера (СИ)

Арчи согласился. Хотя он был скорей терранцем, чем ареанцем. Хотя, узнав, кто возглавляет группу, долго сидел неподвижно и отказывался от всяких контактов, не реагировал на жалобные обращения Арта, который не на шутку взволновался. Хотя, изучив досье на этих ищеек, которые раздобыл вездесущий Захария Смолянин, а Лутич ничтоже сумняшеся выслал ему, сказав только: «Узнают, что мы это на них имеем, – размажут тонким слоем отсюда до Цереры», – Арчи захотел в пять раз сильней НЕ встречаться с ними. Благо у него была не одна возможность избежать встречи с этими птеродактилями – до просьбы Лутича.

Самым смешным было, что Арчи был согласен с ним: лучше него медиатора на Марсе не было. Сам Лутич, если бы не был комендантом и занят по самые гланды, едва ли выдержал бы больше недели в обществе этой ядовитой дюжины, и не спасла бы его ни выдержка, ни мантры о будущем Марса. Лакис продержался бы чуть дольше, но контакт бы наладил исключительно с военпроками, а гражданские измывались бы над ним от души. Остальные в расчет просто не принимались: либо квалификация не та, либо характер, и их обязанности тоже никому не спихнешь, так что они тянули бы двойное бремя. Нехорошо.

Но Кронинген. Похожий на своего троюродного, что ли, дядю: длинный, жилистый, осанистый, узколицый, апатичный, способный говорить много и красиво – и так, чтобы ни одна сволочь не поняла, о чем он вещал, рьяно блюдущий свои интересы. Не очень похожий на дядю – как-никак разные ветви Кронингенов. Одни традиционно врачи, другие традиционно юристы, были еще одни с севера – торговцы патентами, те еще шельмы, по сравнению с которыми даже папенька Максимилиана У., Авессалом Кронинген, мог сойти за трепетную институтку. Максимилиан У., кстати, был куда ближе северным Кронингенам, решил Арчи, поизучав его действия в паре дел. И так он был двуличен, вроде сонный, а затем выстреливавший и впивавшийся в жертву ядовитыми зубами, что поневоле проникаешься к нему восхищением. А потом понимаешь: а ведь это и при нем состоишь медиатором. При далеком племяннике того Кронингена, который жадно ухватился за возможность отточить свое мастерство на нем, Арчи, и плевать, что эксперимент был условно легальным и безусловно неэтичным.

Ставролакис на следующий после того с Лутичем разговора день подошел к Арчи, долго стоял рядом с ним. Арчи выпрямился, склонил голову, поднял брови.

– Ты молодец, Кремер, – сказал Лакис. – Адова работенка тебе предстоит.

В его голосе звучало и кое-что иное: почтение к человеку, который, пусть и опосредованно, но очень весомо должен был способствовать оздоровлению марсианского общества. Ну и еще облегчение, что не Лакису и никому из его людей не нужно будет сталкиваться помимо крайне необходимого с теми ищейками. Арчи неожиданно развеселился: он совершенно не чувствовал себя жертвенным агнцем и тем более не хотел быть героем. Хорошо, что другие совершенно не обращали внимания на настроения местных политиков. Араужо сказал только:

– Сволочи, этим бюрократам волю дай, так они весь гарнизон по своим побегушкам посылать будут.

Арчи был уверен, что сами следователи постараются избавиться от него как можно скорей, когда решат, что более-менее освоились в местных условиях: им лишний свидетель совсем ни к чему. Так что он искренне и убежденно успокоил Араужо, что обязательно и непременно примет участие в следующем вылете космолета малого класса, который был всего лишь «Моноцефалом», но все-таки был способен захватить и дотащить до Марса маленький астероид, если, конечно, «Триплоцефал» еще не будет летать.

Впрочем, стоя перед Кронингеном – Максимилианом У., не другим, не похожим, но узнаваемо Кронингеном, Арчи испытывал невероятное – гнев. Арт тревожился – не понимал, что за странное поведение мозга, и пытался определить причины. Арчи отказывался ему объяснять, потому что сам не до конца осознавал их. Кронинген же, Максимилиан У., напоминал себе Арчи, внимательно смотрел на него, словно сканировал; по его лицу невозможно было понять, знает ли он, что за артефакт стоит перед ним, или не знает, а если знает, то что думает – забавляется, или ему плевать на Арчи, как плевать тому Кронингену на презренных людишек, на которых он совершенствует свое мастерство, и не воспользуется ли этот Кронинген удобным объектом, чтобы отточить какие-то свои умения.

Хвала генштабу за невероятно ловкого искина. Арт умудрялся вполне достойно реагировать на вопросы-расспросы этих следаков, пользуясь лишь периферийными когнитивными алгоритмами Арчи. Сам же осторожно осведомлялся: с Арчи все в порядке? Не хочет ли он вступить в разговор?

Арчи худо-бедно понял, что имел в виду Лутич, говоря, что это – кровопийцы, все двенадцать человек. Они принимали услуги медиатора как нечто само собой разумеющееся, требовали универсальной эрудиции и высшей квалификации, но при этом ни один из них не пытался как-то расположить его к себе. У Арчи сложилось отчетливое впечатление, что целью каждого из них было проверить, как быстро он выйдет из себя. Они состязались в остроумии, выбирая объектом местные реалии и людей. Долго и со смаком обсуждали, как сильно не помогал Захарии Смолянину дедушка и как счастливо младшее поколение Смоляниных, что то существо, отдаленно походящее на человека, обосновалось на Марсе, подальше от Земли; выясняли детали той неудавшейся операции под руководством Лутича, после которой тот устроил в штабе гарнизона маленький бадабум, и долго и со смаком предполагали: после того облучения и с теми имплантами Лутич состоятелен как мужчина, или лучевая болезнь – болезнь для всего, а прежде всего для яичек, а посему оные у него – все-таки родные и нефункциональные или протезы? И обращались к Арчи, как бы между прочим, как бы за уточнением, и пока один допытывался, остальные изучали его. Арчи парировал; огрызался; осведомлялся о каких-то не очень приятных деталях из биографии спрашивавшего или его знакомых, которые – детали так или иначе могли послужить ответом по аналогии, а прозвучав, причиняли дискомфорт, – и сохранял на лице вежливую, механическую улыбку, которая не смогла бы самому внимательному человеку сообщить ничего, только лишь что Арчи находит их общество забавным. Ему мстили за это, отправляя восвояси, даже когда нужно было обсудить какие-то незначительные детали, связанные с расследованием лишь опосредованно; Арчи не возражал. Его возвращения требовали, причем категорическим тоном и в резких выражениях; Арчи возвращался, методично исполнял все требования, связывался с Захарией, чтобы обеспечить сеанс на мегакомпьютере; связывался с Лакисом или его подчиненными, чтобы следователи могли в очередной раз допросить их; добывал ресурсы, организовывал помещения, вылазки за пределы города и прочее – и отказывался выходить из себя, что непомерно раздражало их.

Местные тоже показывали зубки пришлым. Арчи невероятно развлекся, следя за организацией вылазок: когда этот ублюдок Кронинген, который Максимилиан У., поставил Лутича в известность, что он и трое коллег просто обязательно должны лично осмотреть космодромы и намерены начать с учебного, а затем добраться и до Олимпа, тот с огромным удовольствием отправил их к Лакису, а тот с наслаждением заставил пройти недельную тренировку, включавшую обращение со скафандром, экстренную посадку и высадку из автомобиля, поведение в чрезвычайных ситуациях и оказание первой медицинской помощи. И разумеется, практически вся часть собиралась, чтобы созерцать прокуроров за таким нелегким делом. Чтобы простой люд да отказал себе в удовольствии полюбоваться на то, как эти элегантные, самовлюбленные, высокомерные сволочи чертыхаются, нервно косят в сторону веселящихся групп, скрежещут зубами и нервно переплевываются куцыми фразами, в которых проклинают все и вся? По большому счету, вылазку можно было организовать так, чтобы им не приходилось влезать в скафандры; если бы они все-таки настояли на личном осмотре места ЧП, то и Ставролакис мог бы ограничиться двухчасовыми тренировками – ничего из этого не противоречило нормативным документам. И наверняка сами следователи понимали это, пусть это дошло до них не сразу. Были и другие неочевидные пакости, которые подготовили им шутники из космопорта: например, подсунули скафандры для выхода в открытый космос, а не на поверхность Марса; разница в полутора сантиметрах защитного слоя, подвижном каркасе – и в двадцать килограммов, не в пользу последнего. Внешне они были похожи, первые могли применяться и на Марсе, на том же Олимпе, например, но были куда более громоздкими. Прокуроришки пыхтели, народ радовался. Лакис хмурился, якобы сомневаясь, что может допустить к выходу на поверхность таких недотеп. Валерий Кемпер признался одним вечером, наплевав на Арчи, стоявшего рядом с дверью, что имел в виду все эти осмотры, его затрахала эта тренировка, как не затрахала предпоследняя сессия в университете, у него ноет все тело, и он хочет только одного – изодрать в клочья скафандр. Арчи подумал, не перестарались ли ребята. Кронинген же, тоже измочаленный, полулежащий в кресле с устало прикрытыми глазами, сверкнул злым взглядом из-под тяжелых век.