Парни с планами (СИ)

Он успевает задать параметры слежения и объем объекта раньше, чем тот окружает защитное поле. Программирует невидимый режим старковского джета и наконец-то вытирает взмокший лоб. Он хотел убраться из Ваканды как можно дальше, но не раньше, чем попрощается и поговорит. Однако когда в его жизни что-то не зависело от случайностей?

Судя по координатам, самолет с противниками берет курс куда-то на восток.

========== 8 ==========

Сигнал пропадает посреди Индийского океана, в центре квадрата, где нет ни единого клочка земли — неожиданно слепяще вспыхивает и исчезает, оставляя вокруг себя расходящиеся волнами линии.

Стив склонен решить, что ретировавшуюся команду в воздухе подобрал другой невидимый транспорт, а вакандский джет просто выброшен за ненадобностью в районе двадцатой параллели. Так или иначе, о подводных базах ГИДРы он лично не слышал, и вряд ли летательный аппарат Старка оснащен всем для глубоководного поиска. Он тычет кнопки, запуская поисковый сигнал, и кружит по квадрату, пока не убеждается — то, что осталось от угнанного джета, мирно покоится где-то на глубине, не пытаясь двигаться дальше. Похоже, ему пора учиться отступать.

Он трижды повторяет координаты крушения, включает автопилот и программирует маршрут. Как бы то ни было, в Ваканду он возвращаться не собирается, а значит, у него есть несколько часов… Господи, спасибо, просто поспать!

1934

Никто ни в чем не виноват.

Стив давно это понял, и если есть что-то, против чего он не хочет, да и не смеет возражать, то только это. Он знает Баки дольше, чем себя самого. Кажется, с самого рождения. Или он родился в тот момент, когда увидел, как загорелый высокий мальчишка с липнущей ко лбу челкой уверенно и долго бьет по мячу на стадионе, а после вскидывает руку под одобрительный вопль зрителей, выиграв пари.

И если сейчас — вот через две минуты — Стиву придется умереть, пусть он запомнит улыбку, темно-синие искры в светлых глазах, осторожные пальцы и взволнованное «ура!», когда он смог разлепить мокрые от крови ресницы.

Его паутина соткана из самых странных вещей: лихорадки и больничных коек, суррогатного кофе, облаток порошков, ожидания звонка с урока, мутной теплой воды Ист-Ривер, сбитых в кровь кулаков, взаимных нотаций и взаимных же одобрений. Из повседневных мелочей, новых карандашей под подушкой, половины индейки в День благодарения и сгоревших имбирных пряников на Рождество. Из молчания, когда хочется тишины, и громких забористых ругательств, когда нужно спустить пар. Из изменчивого цвета глаз, двух родинок под левой лопаткой, первого шикарного костюма и шляпы мистера Барнса-старшего. Из крыш, побережий, чердаков и подвалов, негреющих батарей, слишком плотных одеял, общих планов и противоположных мнений. Секретов от всех, когда тебе двенадцать, и великих тайн друг от друга, когда уже шестнадцать. Из горя и радости, смертей и рождений, праздников и похорон.

Из дерзости и азарта погони, тяжести вдоха после быстрого бега, пряного запаха чужих духов на обшлаге пиджака. Из желания никогда не вспоминать и жизненной необходимости поцеловать. Из мельчайших, порой едва понятных ассоциаций — неуловимых, неразличимых — вроде надщербленной чашки или круглого камня под ногой.

Стив давно все знает про себя.

Но Баки всегда любил шуршащие юбки, томные и загадочные глаза актрис, подчеркнутые жирными линиями черного кайала, и аккуратные туфельки на каблучках, сжимающие узкие ступни. Всё то, чего у Стива не будет никогда.

И нет ни капли личного в том, что друг может размять другу плечи или втереть камфорную мазь во время болезни. И долго-долго уговаривать снять штаны, чтобы обработать рану на бедре от узкого длинного лезвия чужой опасной бритвы. А то, что Стив едва не хлопнулся в обморок, когда ладонь коснулась паха и пальцы невзначай пробежались по возбужденному члену — так это потеря крови, помноженная на адреналин…

— Ничего такого, Баки, правда…

— Я так и понял, Стив, я так и понял… Как будто у меня не бывает, — и пальцы покорно скользят ниже — на сбитую коленку, к лодыжке и щиколотке, словно Стиву должно от этого стать легче. — Слушай, если так пойдет дальше… В один прекрасный день ты нарвешься.

Стив нарывается уже.

Каждый чертов день своей жизни, спуская ноги с кровати так резко, словно за дверью его ждет невидимый враг.

То, что его могилы до сих пор нет на бруклинском кладбище — заслуга мамы, Баки и невероятно слепой фортуны. Однажды так сказал мистер Чейз — ветеринар, что за несколько центов, а то и бесплатно, вправлял вывихи и промывал желудки всем жителям окрестных дворов. Будь Стив лошадью — Чейз давно бы посоветовал пристрелить его из жалости. Да, так и сказал без обиняков, но мог ли Стив упрекнуть его за правду?

Баки цокает языком, ведет пальцами по его рассеченной брови, затем вздыхает и привычно тянется к металлическому ящичку, чтобы поставить его на огонь. Несколько грубых иголок и моток шелковых ниток — лучше бы Сара Роджерс не нашла их тайник никогда.

— Вечно чувствую себя доктором Франкенштейном, — ворчит Баки. — Шью свое собственное чудовище. Нет, в самом деле, Стив, какого черта? Из-за кота!

— Да не в коте же дело! Все знают, что у миссис Аддамс никого нет, кроме него. А Фрэнк O’Лири просто тупая скотина. Он сделал это ради забавы, понимаешь?

— И ты решил, что если он забьет камнями еще и тебя, то это как-то поможет…

— Полицейский патруль не стал с ним возиться, даже когда я сказал, что дам показания, так что… кто-то же должен…

— Пойдем-ка, — Баки тащит его из квартиры, несмотря на то, что Стива еще мутит от удара донышком бутылки по лбу и длинная полоса на бедре едва затянулась. Но Баки настойчив, и Стив не смеет возражать, покорно плетется за ним, все еще бурчащим, по улице, потом через пустырь до заброшенного склада и молча лезет внутрь сквозь дыру в стене.

— У проблемы всегда есть два решения, — кричит Баки откуда-то из темноты и после сует ему в руки теплый пушистый комок, требуя держать осторожно.

Дрожащее существо сворачивается клубком, находит кончик пальца Стива, прикусывает его и замирает с тихим всхлипом.

— Ты не переделаешь ублюдка Фрэнка, даже если сумеешь выбить из него остатки мозгов, — говорит Баки. — Надеюсь, когда-нибудь он нарвется на пулю, но пусть это будет не твой пистолет, ладно? К старухе Аддамс я не пойду, три года назад высадил ей окно мячом. Нужно раздобыть хоть немного молока.

Стив фыркает и чихает, но несет пищащий серо-полосатый комок до самых дверей на втором этаже.

У проблемы есть два решения, только когда ее решают вдвоем.

*

Он бросает джет с почти пустым топливным баком посреди зарослей кукурузы где-то в центре Иллинойса — не просить же Старка лишний раз о посадочной площадке. Если повезет, летательный аппарат уцелеет и дождется владельца. Если же нет и местный фермер не объезжает свои владения на лошади, а пялится в камеру, не выходя из дома, и вид сверху ему передает дрон… Сложновато будет не заметить эмблему «Старк Индастриз» на борту, в любом случае хозяин поля не останется внакладе.

Стив нащупывает в кармане тяжелый бумажник и направляется к трассе. До Нью-Йорка он добирается спустя двое суток с онемевшей от разговоров челюстью и ноющим позвоночником. Лучше бы он платил. Но суровые дальнобойщики предпочитают разговоры хрустящим купюрам, а Стив никогда не был хорошим рассказчиком. Ему нравятся мощные многоколесные фуры, тяжелая обувь, удобная рабочая одежда и грубые шуточки по рации. И ветер из приоткрытого окна, и даже спальное место размером с полку поезда позади сидений. Трассы с пустыми обочинами, придорожные мотели, еда за несколько баксов и горький кофе в бумажных стаканчиках.

Его комната в «Блюющем слоне» давно сдана, и портье не испытывает по этому поводу ни капли сожаления. Вещи Стива валяются в чулане среди горы таких же оставленных бывшими постояльцами пожитков.

— Раз в полгода мы выставляем их на аукцион, — говорит портье. — Тебе повезло, ноутбук еще цел. Зачем мне нужен пятый? Тем более такая рухлядь.