Море опалённое свободой (СИ)

Сокрушённо вздохнув, адмирал присел на край кровати и тоскливыми глазами посмотрел в окно. Устал. Надоело. Раздражало. Хотелось отрастить крылья, взмыть над морем и улететь к чёртовой бабушке. А вместо этого сидит под арестом, в голове бардак, в жизни одна политика и сын, за которого вечно трясётся сердце. И ещё Данки. Милый, хрупкий и отчего-то в эту минуту дорогой. Что он делает здесь?

Часы пробили три часа ночи, когда Хэнги, сходив и приняв душ, уже хотел лечь спать. День вымотал, не просто физически, но и морально. Голова начинала болеть, даже горячая вода не спасла. Попытки с помощью её снять усталость и минувший день не увенчались успехом, но от душа на душе стало легче. Тело чистое, волосы влажные. В свете ночников темнее, чем обычно. Спадают до плеч. По оголённой спине бегут струйки капель, падающих с их кончиков. Хэнги был закутан только в полотенце, которое болталось на бёдрах.

- Какой развратный вид, адмирал Иренди, – послышалось со стороны стола, и Хэнги, подошедший к кровати, медленно обернулся. По голосу это был Данки, но как он сюда попал? Более того, Муар спокойно сидел за столом, забросив ногу на ногу, лениво ею болтал. А ещё поставив локоть на стол, опирался на худенький и такой слабенький кулачок, что Иренди грешным делом подумал: а рука-то не сломается, поддерживая голову?

- Данки? – всё же переспросил адмирал и начал осматриваться, нет ли по близости кого ещё. Не в том дело, что он чего-то боялся, просто удивительно было видеть в комнате арестанта другого человека. Хэнги сделал несколько шагов вперёд, ближе подходя к столику. И всё же остановился в метрах пяти от него.

- Вы сейчас задаётесь вопросом, что я здесь делаю и как я попал в вашу, так сказать, камеру? – спросил Данки, оглядывая Иренди немного похотливым взглядом.

Хэнги, не смотря на возраст, был высоким, подтянутым, стройным. Тело в меру накаченное, загорелое, красивое. Да и на лицо адмирал был даже в какой-то мере красив. Лорени на него совершенно не похож, и это Данки радовало, даже больше, чем он мог сам себе это представить.

- Если честно – да, – ответил адмирал, почувствовав взгляд Муар и подумав о том, что надо бы одеться. Хотя бы накинуть халат, но он остался в ванной.

Данки уже открыл, было рот, чтобы что-то сказать, но Иренди всё таки его прервал:

- Прости, я всё-таки оденусь, – буркнул он и мигом скользнул в ванную комнату, содрал с вешалки халат, быстро надел его. Хотел надеть и трусы, но они были безжалостно заброшены в стиралку, которая уже перемалывала его вещи в своём большом барабане. Махнув на трусы рукой, содрал с бёдер полотенце, повесил его на место халата и, запахнув полы, повязал его поясом. Потом вышел.

Данки уже успел пройтись до кровати, и, как раз взявшись за кончик покрывала, дёрнул его в сторону. Красиво взлетев, оно опустилось на одной части кровати, замерев, а Муар, пожав плечами, на удивлённый вид адмирала, присел на краюшек. Закинул ногу на ногу и, вытянув носок, проговорил, бросив через плечо, замершему у двери в ванную Хэнги:

- Разуй меня.

Хэнги лишь на мгновение задумался, а потом, как заворожённый, подошёл к Муар. Сел на колени и принялся стягивать с него аккуратные, из мягкой кожи сапожки. Тон, заданный Данки, возбуждал, ломал выстроенные стены, которые впрочем, уже давно покрылись трещинами. Хэнги сдался без боя, и это ему нравилось. Надоело убегать от себя. Надоело играть в неприступность. Пусть думают, что хотят. Пусть ненавидят его и смеются над ним. Данки стал всем: воздухом, частью души, заполнил сердце до краёв, отодвинув любовь к жене и к сыну в сторону.

- Ты думаешь, что я собираюсь с тобой в кровать лечь? – нарушил тягостное молчание Муар.

- Данки…

- Или желаешь, чтобы я раздвинул ноги перед тобой? – его стопы, уже без обуви, легли Хэнги на плечи, и тот скользнул ладонями по ногам Муар, прожигая его своим взглядом. Нет, здесь и не может быть борьбы. Данки давно уж разрушил все преграды, это Хэнги дурак отказывался от толики счастья, которое заслужил.

- Данки, – прошептал Хэнги и, как намагниченный, потянулся к нему, но тот толкнул его ногами в грудь и резко встал.

- Извинись, – потребовал Данки. – Извинись, стоя на коленях, за то, что унизил и оскорбил меня в тот вечер.

Хэнги моргнул, посмотрел на Данки снизу вверх и, вспоминая тот вечер, почувствовал укол стыда и злости на самого себя. Сил бороться против высокомерия Муар не было. Он устал и не хотел. По телу разливалась вожделенная дрожь, которая будоражила каждую нервную клеточку, каждую частичку души, возбуждало скрытые желания, вынимая их наружу.

Иренди встал на колени, посмотрел на Данки.

- Прости меня, Данки, – прошептал он, и сам не узнал своего голоса. Хриплый, уставший, изможденный. Лёгкая улыбка коснулась губ адмирала. – Прости меня. Ты прав, я трус и ничтожество. Но ещё тогда я не понимал, да и сейчас не совсем понимаю, своих чувств к тебе. Ты волнуешь мою кровь, будоражишь моё сознание, ломаешь все стереотипы и меняешь моё устоявшееся мировоззрение. Ты возбуждаешь во мне какие-то затравленные устоями этого мира инстинкты, и я не могу с собой совладать. Это пугает. Но сегодня, я хочу всё это оставить в прошлом. Ты мой маленький лучик солнца и света, света в кромешной тьме. Если ты позволишь, я бы хотел и дальше идти с тобой рядом и быть твоим рабом.

Сердце Данки дрогнуло, но лишь на мгновение. Злость и негодование всё ещё бушевали в нём. К тому же пришёл он сюда совершенно по другой причине, а оказался опять втянут в отношения. Хотя, сам хотел их возобновить.

- Даже если я нищий князь и агент царя Волвара Великолепного? – спросил тихо Данки, и этот вопрос слегка ввёл адмирала в ступор. Он вновь удивился, наверно в который раз за вечер и ночь.

- Да-да, – проговорил Муар, ступая по прохладному, каменному полу в одних белоснежных носочках к столику, где стоял кувшин с водой и бокал. – Именно так.

- Мои родители не были бедны, – продолжил Данки, наливая в бокал воды и опираясь на столешницу. – А их родители тем более. Но как это водится в высших и аристократических кругах, их повенчали без согласия, и, став мужем и женой, они за это возненавидели друг друга. Приданное стало общим. В королевстве Немболцит, из которого я родом, существует ещё такой негласный закон, что семьи женихов, дарят невестам кругленькую сумму денег, как и родители невесты женихам. По, опять же, негласным законам, эти деньги должны остаться для их потомства, для рожденных в браке детей. Но мои родители решили иначе, они растранжирили эти деньги, потом общее состояние, затем обанкротились и оба скончались с разницей в три недели, ничего мне не оставив. Кроме, разве, родового особняка, где проваливается пол под ногами и течёт крыша над головой.

Хэнги медленно поднялся, у него не было слов поддержки для Данки. Он мог лишь извиняться и просить прощение, но не за родителей же Муар.

Данки пригубил несколько глотков воды, потом опустил руку в карман штанов и выудил оттуда овальный и плоский кусок золота. Поставив бокал на стол, он кинул в сторону адмирала этот кусочек драгоценного металла, который Хэнги смог поймать двумя руками, прижав к груди. Взяв в руки, он осмотрел плоский овал с драгоценными камешками. Внимательно вгляделся в прорисованный герб.

- Что это? – спросил Иренди, даже и не подумав о том, что, быть может, знает эту драгоценность. – Герб твоей семьи?

Данки хохотнул тихо и нервно. Он смотрел на адмирала и понимал, что тот не узнаёт этот кусок, кусок, который он выудил из его сундука больше месяца назад, перед тем, как отправиться на «Фортуну».

- Да, герб и драгоценность, последняя и важная вещь, которую моя мать подарила одному адмиралу-герою на очередном балу, а через три дня утонула. Отправилась пьяная с подружками на лодке в море, налетел шторм, и она отдала Богу душу. Слава ей Господи! Через три недели отца застрелили на каком-то глупом поединке.

- Прости, я не знал, – наконец, сказал Хэнги, понимая, что здесь речь как раз таки шла о нём. Он принимал подарки, не задумываясь о их значимости. Складывал их в сундуки и забывал, в последнее время, даже не рассматривая. Уставившись взглядом на герб, он решил запомнить каждую линию, каждый камешек на золотом кусочке, потому что это принадлежало Данки.