Ненаписанный дневник (СИ)

Через неделю, которую Джеймс провел, как на иголках, не зная, куда себя деть и чем заняться, вернулся Командир, которого он, как мог, старался называть Брок. Ему нравилось звучание имени Командира, да и хотелось сделать ему приятное, но это было действительно сложно. Командир появился под вечер. С лица уже почти спали послеоперационные отеки, да и, действительно, выглядеть Командир стал гораздо лучше. Но, оказалось, это не единственная операция по восстановлению лица. Их намеревалось провести еще пять или шесть.

— Значит, пять или шесть недель я буду тут валяться и ничего не делать, а ты будешь там валяться и ничего не делать, — заключил Джеймс.

— Да, еще месяца полтора. Но хуй я там буду у них сидеть, — ответил Командир. — Только на перевязки мотаться буду. Что рожа такая постная, Барнс, сокровище мое, блядь, бесценное? Пора планы строить по захвату мира.

Джеймс улыбнулся возвращению Командира, Брока, “домой”, и они, поужинав, действительно принялись строить наполеоновские планы. У Командира, Брока, осталось много связей несмотря на то, что его считали погибшим, но прежде чем ими воспользоваться, им нужно было обезопасить тылы, чтобы было, если что, куда вернуться и залечь на дно основательно и надолго. Эти мини военные советы очень нравились Джеймсу, хотя он мало чем мог помочь Броку, его память подкидывала только кошмары, особенно часто они стали его мучить после переезда. Джеймс даже думал, что Брок решил остаться дома, а не восстанавливаться в больнице именно из-за него и его кошмаров. Вернее, кошмара, где он кричит, падая в пропасть. И он неизменно на пару мгновений приходил в себя, ощущая знакомые объятия, которые держали его уверенно и крепко, чувствовал, как обжигающее дыхание опаляет ухо, и снова проваливался в сон уже без сновидений.

Чем дольше продолжалась их совместная жизнь, если это можно было так назвать, тем больше Джеймс не понимал мотивов Коман… Брока ему помогать. И дело было даже не в деньгах и оружии, которое очень успокаивало его, словно ребенка — погремушка. Арсенал у них был маленький, всего пара автоматов, четыре пистолета и снайперская винтовка, к которой Джеймс относился особо бережно. Она вызывала в памяти уверенность в себе и своем месте. Словно давала ему какие-то особенные преимущества, которых больше ни у кого не было, и не потому, что это было хорошее дальнобойное орудие. Просто было ощущение, что для кого-то было очень важно, что именно его глаз смотрит в оптику прицела, и именно его палец мягко нажимает на спусковой крючок.

Джеймс не понимал, зачем Брок идет против Гидры, если можно просто сдать его, Джеймса, и он будет прощен и помилован. Даже если сама Гидра рассыпана и только начинает, даже не подниматься с колен, а восстанавливать былую мощь. Но Брок делился всеми знаниями, которые у него были, с ним. Но от этого непонимания и незнания, как спросить о том, что так волнует, Джеймс все больше замыкался в себе, предпочитая снайперку компании Коман… Брока. Он почти научился называть его по имени для себя, доверился ему практически полностью, не пытался сломать что-нибудь, когда он держал его, прогоняя кошмар одним своим присутствием. Как можно быть еще ближе, доверять еще полнее, Джеймс не знал, но все равно он ощущал какую-то недосказанность между ними. Важную недосказанность. Только сам не знал, кто из них в этом виноват. Хотелось расставить все по местам, понять, что происходит, и между ними тоже, но Джеймс боялся этого разговора и, вместо того, чтобы подтолкнуть к нему Брока, сам стал уходить от него.

— Что, еб твою мать, происходит? — однажды прямо спросил Брок, когда Джеймс после ужина попытался свалить в туман, то есть, подальше от Брока, но тот успел резко остановить его: — Куда пошел! Стоять!

Джеймс встал как вкопанный, отчего-то даже боясь пошевелиться. Тон Брока ничего хорошего не предвещал.

— Сел на место и посмотрел на меня, — приказал Брок, и Джеймсу пришлось подчиниться. Устраивать истерики он не собирался. Просто надеялся, что все самой собой рассосется, встанет на свои места.

Он откуда-то знал, что никогда не любил серьезных разговоров, всегда старался от них уйти или отшутиться, и это ему часто удавалось, но сейчас был не тот случай, да и человек был не тот.

— Да, Командир, — “Брок” эхом прозвучало в голове. Джеймс уселся на стул напротив, выжидательно глядя на своего собеседника.

— Барнс, мать твою, хули тебе не хватает? — зло поинтересовался Брок, но Джеймс чувствовал, что тот чувствует себя скорее растерянно, тоже не зная, ни как начать разговор, ни вообще, какова тема повестки дня.

— А тебе? — почему-то тоже разозлился Джеймс, хотя не собирался распаляться. — Я тут у тебя, как приживалка. Притащил меня в жопу мира, рожу себе ремонтируешь. Файлы старые читаешь. Я-то тебе на хуя сдался? В одного не потянешь, вот и возишься с Зимним Солдатом, приручаешь, чтобы помог тебе?

Джеймс не собирался говорить все этого, но оно само рвалось с языка, потому что он не понимал мотивов Брока, и из всех возможных выбрал, как обычно и бывало последнее время, самые худшие. Брок открыл рот, чтобы что-то сказать, но Джеймс не собирался заканчивать на этом.

— И что, потом преподнесешь им меня на блюдечке с голубой каемочкой? Вот весь твой хитрый план, так? И всемогущая Гидра простит тебе былые грехи за возвращение самого дорогого ее оружия?

Джеймс набрал воздуха в грудь, чтобы продолжить, но растерялся, когда услышал откровенный хамский ржач Брока.

— Ну ты и идиот, Барнс, — сквозь смех выдавил из себя Брок, утирая пальцами выступившие слезы. — Это ж надо так: приживалка. Ты откуда слова-то такие знаешь?

Брок продолжал искренне, но довольно паскудно смеяться, выбешивая этим Джеймса, который и так ничего не понимал, а теперь вообще потерялся в происходящем.

Он уже был готов встряхнуть Брока, но тот, то ли поняв, что довел Джеймса до ручки, то ли просто навеселившись, успокоился и внимательно посмотрел на Джеймса. Тот был зол, обижен и растерян. И определенно готов дать Броку в подправленную, уже не страшную новенькую рожу, и вид имел забавный, если можно было назвать забавным здоровенного мужика, готового к драке.

— Все-все, — поднял руки Брок, — мир. Просто ты такой забавный, когда злишься.

— Я тебе сейчас покажу, какой я забавный, — угрожающе тихо рыкнул Джеймс, но успокоился, убедившись, что Брок больше не собирался смеяться над ним, да и вообще. — Говори.

— Хорошо. О чем ты хочешь узнать? — Брок полностью перешел на деловой тон, но Джеймс понимал, что ему не хочется вести этот разговор, хочется оставить все как есть, и не потому, что он что-то скрывал. Просто так же, как и он сам, Брок ненавидел такие разговоры. Разговоры о личном.

— Почему… — Джеймс запнулся, не зная, как поставить вопрос.

— Почему я на твоей стороне? — помог ему Брок, и тот кивнул, соглашаясь. — Это сложный вопрос, дорогуша. Вот ты помнишь, чего поперся в армию?

Вопрос был скорее риторическим, и Брок не ждал на него ответа, но Джеймс задумался, даже сам удивившись, ответил:

— Жрать было нечего. Да и вообще ни хуя хорошего вокруг не было, а в армии обещали стабильность, — он опустил глаза, разглядывая свои ладони, будто пытаясь что-то еще вспомнить, но все никак не получалось, и он очень невесело закончил: — А еще я думал, что это весело. Ты знаешь, я много кого убил, что на войне, что в Гидре. Некоторых я не знаю имен, некоторых не помню лиц, местами я не помню себя, но своего первого убитого я и хотел бы забыть, да не могу. Я был к нему близко, как к тебе. Мог рассмотреть горящие, наполненные ужасом и горячкой боя серые глаза. Время застыло для меня, словно я провалился в вечность, а парень, чуть младше меня, сначала не понял, что случилось, когда я дважды выстрелил в него в упор. Он падал, и взгляд его, мертвея, становился прощающим. Или я просто пытаюсь простить сам себя, и не могу. Почему-то именно он мне никогда не снился, но я помнил его всегда. Помнил, как меня прощали за смерть. Тогда, вместе с этим парнем умер лучший друг Стива Роджерса Баки Барнс.