Ненаписанный дневник (СИ)

— Пришел по мою душу? — устало поинтересовался Командир, садясь на кровати. — Ну так вот он я — весь твой.

За этими, казалось бы, покорными судьбе словами и интонациями крылась угроза, которую Джеймс легко распознал, как всегда распознавал такие вещи, практически чувствуя их кожей.

Джеймс не знал, что он ждал, являясь вот так к Командиру, но почему-то его кольнуло горечью обиды от того, что его приняли за банального убийцу, убирающего всех, с кем он раньше работал. Только Командир был в своем праве думать, что ему было угодно. Джеймс только надеялся, что их разговор, который даже еще не начался, на этом не закончится. Но, Командир не гнал его, а значит у него был шанс.

— Я пришел поговорить, — совладал с голосом Джеймс, не пустив в него ни единого из тех чувств, что сейчас бушевали в нем.

— О, даже так, — со злой насмешкой произнес Командир, скривившись в подобие усмешки. — Сам Зимний Солдат пришел поговорить с простым командиром боевой группы Страйк.

Слова его сочились злой насмешливой горечью, обидой и какой-то еще непередаваемой смесью эмоций.

— Говори, что надо и проваливай, — разрешил Командир, потянувшись к пачке сигарет, буднично добавив: — И датчик прикрой.

Джеймс послушно взял стаканчик и прикрыл им датчик дыма, давая Командиру возможность курить. И тот курил, ожидая, когда же нарушивший его покой убийца выскажет, что ему надо. Но Джеймс не спешил, только теперь понимая, что все прокрученные варианты разговора не начинались так, и любая, хоть самая близкая схема летела к чертям. А разговаривать он был не мастер. Может быть, тот смешливый Баки и нашел бы, как разрядить обстановку, подобрав подходящие слова, или сержант Барнс нашелся бы, что сказать, но только не он, Джеймс, который за последние почти полгода сказал больше всего слов бездомной девочке.

Молчание затягивалось, а палата заполнялась терпким дымом дорогих сигарет. Похоже, единственно, что осталось неизменным у Командира, привыкшего ни в чем себе не отказывать и жить на широкую ногу.

— Может еще за выпивкой мне сбегаешь? — вальяжно развалившись, протянул Командир, но Джеймс видел, что тот, хоть и раненый, но опасный хищник, готовый дорого продать свою жизнь. — И отсосешь?

Теперь Джеймс был даже растерян, не совсем понимая, зачем Командир его явно провоцирует, будто проверяя границы дозволенного, раз Зимний до сих пор не свернул ему шею. И принципиально продолжил молчать, теперь уже сам стараясь вывести Командира из себя.

Молчание затягивалось, и, казалось, они оба были, словно кремень, и могли так молчать всю ночь, но первым не выдержал Командир.

— Какого хуя, Солдат? — картинно зевнув спросил он, вот только Джеймс был уверен, что внутри у его визави клокотала злоба. — Хочешь что-то сказать — говори. Нет — уебывай отсюда и не мешай добрым людям спокойно спать.

Сигаретный дым развеялся достаточно, чтобы не потревожить датчик, и Джеймс устроился в кресле напротив кровати, не спросив разрешения, которое, впрочем, ему и не было нужно. Командир был готов его слушать.

— Ты знал, кто такой Зимний Солдат? — задал он один из самых важных вопросов.

— Ты имеешь ввиду личность, имя-фамилия, — просто уточнил Командир, дабы знать, что они правильно друг друга понимают. — Нет. И, предвосхищая твой следующий вопрос, не хотел. Меньше знаешь — крепче спишь, Солдат.

Командир не раскаивался ни в чем и никогда, никогда не сожалел о том, что сделал, считая это непозволительной роскошью, так же, как и множество других, присущих простым смертным, вещей. Но Джеймс откуда-то помнил, что ни отморозком, ни ублюдком он тоже не был.

Джеймс молча смотрел на него, внезапно понимая, что они оба — два орудия, сломанных, брошенных, ненужных, но очень опасных. Оба вынуждены скрываться. Теперь они равны друг перед другом.

— Меня зовут Джеймс Барнс, — решил представиться Джеймс, хотя обращение Солдат не резало ему слух. — Слышал когда-нибудь?

— Нет, а должен был? — безразлично спросил Командир, хотя Джеймс видел, что ему не все равно, совсем не все равно.

Он вытащил из кармана и бросил на кровать Командира брошюру из музея, посвященного Капитану Америка, где были фото самого Кэпа и его закадычного друга сержанта Джеймса “Баки” Барнса.

Командир глянул на брошюру, особо не всматриваясь, но цепкий, профессиональный взгляд выхватил все, что ему надо, а мозг быстро обработал полученную информацию.

— Если ты лепший кореш Кэпа, так к нему и пиздуй, пусть он с тобой нянчится, — не скрывая злости и странной досады высказался Командир. — Я тебе не собираюсь сопли подтирать.

Джеймсу был непонятен тон Командира, но он резал словно по живому, причиняя боль. Его гнали, а он никак не мог уйти. Думал, что сможет быть жестким, настойчивым, а вот как все обернулось. Он оказался тряпичной куклой, послушной воле своего, хоть уже и бывшего, но Командира, человека, без которого теперь будет в разы тяжелее, ведь, даже на пару предрассветных часов он у него был. Он понимал, что, если уйдет прямо сейчас, то больше не вернется, больше не сможет вынести эту тянущую душу боль потери, когда казалось, что уже обрел.

Он хотел сделать хоть что-то, чтобы тот не прогонял его сейчас. Пусть позже, но не сейчас. И он решил открыться, как редко-редко открывался Скитлз. Она никогда его не подводила, и, Джеймс помнил, Командир тоже никогда его не подводил.

— Я не знаю, кто я, Командир, — вздохнув, признался Джеймс человеку, которому доверял. Вопреки всякой логике, здравому смыслу и инстинкту самосохранения он доверял Командиру и сейчас, когда тот тоже сломлен и вынужден скрываться, потому что, в отличие от самого Джеймса, Командира-то действительно искали. Может не так хорошо, как следовало бы. А может быть, уже признали мертвым или без вести пропавшим. Сейчас это было не важно. Важно было то, что Командир не доверял Джеймсу, и правильно делал. Он вообще мало кому доверял, не в бою, в бою он верил в своих людей, как в самого себя, но вот в мирной жизни, Джеймс предполагал, что Командир был настолько одиночкой, что и друзей-то у него не было. Но Джеймс хотел заслужить его доверие.

Тряхнув головой, он отогнал от себя все эти мысли, которые были лишь домыслами, основанными на наблюдении, когда он был машиной больше, чем человеком.

— И я не знаю, кто сейчас для меня Стив, — закончил он мысль, потому что Командир не спешил разглагольствовать, обдумывая все, что слышал из уст Солдата.

— И хули ты от меня хочешь? — снова спокойно, но со странной злостью прозвучал вопрос.

— Помоги мне, Командир, — честно и открыто попросил Джеймс, не в силах вспомнить, когда последний раз просил хоть кого-то о помощи, да и просил ли вообще хоть когда-то. Он не знал, на что надеялся, вот так вот раскрывая душу перед Командиром, которому, казалось, было глубоко все равно на проблемы его бывшего подчиненного, его оружия. Хотя в обрывочной, неполной, больше похожей на калейдоскоп образов памяти, были и образы Командира, где он заботился о Солдате. И сейчас Джеймс надеялся, что это было на самом деле: куртка на плечах, одежда, которую надевал сам, сладкий апельсиновый сок.

— Помочь, говоришь, — Командир устроился удобнее, глянул на сигареты, но закуривать не стал.

Джеймс понимал, что сейчас Командир обдумывает что-то очень для него важное, принимает сложное решение, как пару минут назад принимал он сам.

— Это долгий разговор, Солдат, — наконец, снова заговорил Командир, и это обращение теплом разливалось по груди Джеймса. Ему не было так приятно, когда его называла так Скитлз, но из уст Командира обращение “Солдат” звучало правильно, привычно, наполняло спокойствием душу и расслабляло напряженное, словно постоянно ожидающее удара, тело. Словно вот так, одним словом, он проходился широкой ладонью по волосам Джеймса, даря невинную, еле ощутимую ласку.

Обрывочно Джеймс помнил других своих хэндлеров, но никого из них “Командиром” он не называл, а они, даже если и называли его Солдатом, то не так, а жестко и грубо. Он точно понимал, что человеком другие его не считали, а Командир считал. И именно поэтому сейчас разговаривал с ним, хоть и грубо, хоть и пытаясь прогнать, ведь Джеймс пришел и, скорее всего, нарушил своим появлением какие-то его планы, в которых не было места Зимнему Солдату, Призраку из недалекого прошлого, которое Командир хотел похоронить как можно глубже и дальше.