Ненаписанный дневник (СИ)

То, что Командир называл его по фамилии, очень много сказало Джеймсу. Командир принял его как человека, а не слепое орудие, он считал его равным.

— Я не много знаю о тебе. Вернее, о том, кем тебя сделали, — заговорил снова Командир, не дождавшись слов Джеймса. — Нам говорили, что ты машина, принявшая облик человека. Чуть ли не какая-нибудь злоебучая Немезида с хуем и без мозгов. Я не спрашивал, зачем тебя постоянно надо было обнулять. Я это видел. Да, я видел, как ты без обнулений и крио становился все больше похож на живого человека. И ты мне таким нравился.

Это было странным откровением Командира, которому, похоже, тоже некому было сказать о том, что творилось у него в душе. И вот они, два одиночества, теперь могут быть откровенны друг с другом. Цепной пес и его хозяин.

— Я почти ничего не помню, — признался Джеймс, нарушая тяжелую тишину, снова повисшую между ними запахом кофе и сигаретным дымом. — Помню миссии. Нечетко, редко целиком. Помню тебя. Чем дальше вглубь памяти, тем хуже я помню, и тем страшнее воспоминания. А еще я помню Стива.

В голосе Джеймса сквозила обреченность, словно он помнил то, что хотел бы забыть, будто когда-то очень давно что-то случилось или, наоборот, не случилось, и теперь он бесконечно жалеет об этом. Он уставился в свою чашку, аккуратно обхватывая ее ладонями, слишком аккуратно.

— Ты — человек, Барнс, — нарушил тишину Командир. — Сейчас точно человек.

От этих тихих слов в душе Джеймса что-то встрепенулось, взмахнуло изломанными, казалось, все это время, крыльями, и взлетело. Он человек. Наверное, он понял это с тех пор, начал осознавать себя личностью, но ему необходимо было вот такое вот подтверждение от кого-то, кто его знал Зимним Солдатом.

Джеймс тихо выдохнул, словно только что перестал бояться и с замиранием сердца ждать, что ему скажет Командир. И понял, что от того не укрылось его облегчение.

— Что ты еще от меня хочешь? — как-то устало спросил Командир и продолжил без должного огонька, с которым выдавал подобные тирады: — Блядь, я тебе не ебаный психиатр. Хочешь говорить — говори. Хочешь от меня что-то услышать — спрашивай, а не пялься в эту злоебучую чашку, как нашкодивший котенок.

— Ты знаешь мои коды? — решился на вопрос Джеймс, безумно боящийся таких людей, потому что у них была бесконечная власть над ним, такие люди по своему желанию могли сделать из него безвольного болванчика, натолкав в голову то, что нужно им самим, и выпустить в мир убивать людей.

— Знаю, — жестко ответил Командир, глядя на то, как Джеймс вздрогнул, плечи его опустились, а лица было не видно из-за занавеси из волос. — Посмотри на меня.

Несмотря на то, что Джеймс испугался, он готов был даже убить Командира, если тот попытается их применить. И, когда он поднял голову и в упор посмотрел на Командира, тот криво, но по-доброму улыбался ему, словно Джеймс только что сдал какой-то важный экзамен.

— Да, Барнс, я знаю твои коды. Но они мне в хуй не вперлись. Зато я знаю еще несколько человек, которым они тоже известны, — Командир зло раздавил окурок в чашке. — И вот они-то, если узнают, что ты жив, найдут тебя и не отпустят.

— Ты предлагаешь найти каждого и пустить ему пулю в лоб? — спокойно уточнил Джеймс. Кто-то другой бы, наверное, ужаснулся такому предложению, а, тем более, если бы его стали рассматривать всерьез. Но Джеймс слишком хорошо знал, на что способны эти люди, а убивать ему уже приходилось. Только убивать, наверное, и приходилось. А еще вытаскивать из очередной драки будущего Капитана Америку.

— Ну, можно и так, — усмехнулся Командир прямолинейности подхода Джеймса. — А можно натравить на них так и не развалившийся ЩИТ.

— Ты пойдешь против своих? — удивился Джеймс, как ребенок, которому сказали, что Санта Клауса не существует.

— Свои, Барнс - это те, кому ты спину доверить можешь без скидок и допущений, — Командир помолчал, а Джеймс задумался, насколько, оказывается все сложно, даже когда служишь на одной стороне, а уж когда работаешь на две… — Я наемник, Барнс. И, если бы Гидре я был нужен, они бы меня нашли. А так я вышел в тираж, и, по-хорошему, меня надо найти и устранить, потому что слишком много знаю.

Командир говорил спокойно, как о какой-то обыденности, словно они сейчас обсуждали выпечку и сорта кофе, которые было бы неплохо попробовать, но сердце Джеймса сжималось от осознания того, что именно так и должно быть. Вот только сейчас, когда он снова обрел Командира, он никому не собирался отдавать его, чего бы ему это ни стоило.

— Я хуй знает, как тебе помочь с твоим решетом вместо памяти, но вот пустить пулю в лоб неугодным — это запросто, — Командир говорил тихо, словно предлагал что-то сокровенное. — Мы можем помочь друг другу, Барнс.

Разговор давно перетек из нужного Джеймсу русла, но он не жалел. Сейчас решалось что-то большее, чем будет ли он помнить очередное лицо очередной жертвы. Сейчас решалось, будут ли они оба в безопасности, и как этой безопасности добиться.

Джеймс кивнул, соглашаясь с предложением Командира, и тот едва ощутимо расслабился, прикуривая следующую сигарету.

— Ты ждал, что я откажу тебе? — решился спросить Джеймс.

— Я ждал, что ты мне шею нахуй свернешь, — честно признался Командир.

— Не свернул, — констатировал очевидный факт Джеймс, и добавил: — Но все еще могу.

А дальше он не заметил, как разговор перешел в русло обсуждения, планирования, и Джеймс чувствовал, что так уже бывало, нечасто, но это было знакомо. Они проговорили почти целый день, за минусом похода в магазин, приготовлением еды и обеда. Выяснилось, что Командир принципиально не обсуждал ничего важного за едой. За кофе — да, но не во время приготовления еды или ее употребления.

В процессе всего этого Командир матерно прошелся по жилищу Джеймса, но услышав оправдание, что он вообще жил на улице, похвалил за смекалку, раз смог найти работу и жилье, за которое не нужно платить. Да и качалка на халяву. Чем на самом деле занимался Джеймс, Командир спрашивать не стал, то ли ему это было не так интересно, то ли не посчитал нужным. Или решил, что Джеймс сам расскажет, когда придет время, потому что был уверен, что за ночную охрану какой-то вшивой качалки не предлагают, хоть и херовое, но жилье, да еще и денег.

Дело шло к вечеру, а Джеймс все не знал, как поинтересоваться, есть ли Командиру куда пойти, в итоге просто предложил:

— Если хочешь, можешь остаться, я все равно ночью работаю.

— Размяться после закрытия пустишь? — со смешком поинтересовался Командир. — Не хочу с такой приметной рожей особо светиться.

— Пущу, — легко согласился Джеймс, даже не задумываясь, что по этому поводу скажет шеф. С другой стороны, он мог просто посмеяться над желанием Джеймса осчастливить всяких сирых и убогих, а Командир, в целом, хотя бы внешне, подходил под описание.

Программу тренировок Командир определил для себя сам и принялся восстанавливаться, с каким-то остервенением тягая железо.

Он остался жить у Джеймса как-то просто, не уйдя ни в первый вечер, ни в последующие. Они об этом не говорили. Они вообще о многом не говорили после того первого вечера, живя рядом друг с другом, привыкая друг к другу, узнавая друг в друге людей.

Они даже стали ходить в тир, где тренировались друг против друга за какие-нибудь домашние дела, которые не особо хотелось делать ни тому, ни другому.

— Он мне часто снится, — однажды вечером после ужина сказал Джеймс. Ему очень хотелось поговорить о своих снах, о Стиве, но это было сложно. Не потому, что его не хотели слушать, Командир оказался прекрасным слушателем, если Джеймс ему что-то рассказывал, а потому, что это было слишком личное. Командир чуть напрягся, но всем своим видом показал, что готов выслушать все, что угодно.

— Ты о ком? — просто так спросил, уже зная, о ком пойдет речь. О Стиве Роджерсе, Капитане Америка.

Джеймс всегда словно залипал, выпадая из реальности, когда видел его по телевизору, словно дышать переставал и смотрел, смотрел, смотрел.