Замок в крови (СИ)

Даже согласился пойти на бал. Вместе с ним, с Тони.

И сверх того — теперь другие вампиры обходили его дугой, а если сталкивались, то просто улетали вверх, чтобы он не видел их лиц. Возможно, у него появился новый статус для них всех (человек так и не понял), но его это мало волновало. Грэгори оставался таким же заносчивым и требовал помогать ему с его девушкой, а его сестра обиделась на них и каждый раз дулась.

Это было достаточно мило, чтобы не обращать внимание на фырканье Рудольфа за спиной.

Пусть его руки были в бинтах, но в том, что он делал сейчас, не было ничего странного или противоестественного. Он хотел помочь, он хотел получить отдачу; сделав достаточно, он получил то, что заслуживал. Относительно спокойную жизнь.

— Wegen uns hat er Selbstmord begangen, wir sind schuldig, — один из старшеклассников посмотрел на его руки и скривился, практически выплёвывая палочку от чупа-чупса изо рта. Его лицо сделалось каким-то соболезнующим и сострадающим, настолько, что Тони уронил рюкзак с плеча на сгиб локтя.

Его только что обозвали самоубийцей и пожалели.

Ему в последнее время кажется всё смешным: кровь, выражения лиц, чужое поведение. И этот задира был ещё одним действительно смешным моментом. Хотя надо будет поработать над скрытием бинтов, потому что не было в планах, чтобы их кто-то увидел.

Тони вздохнул. В любом случае, придётся объясняться с родителями на этой неделе, и это будет сложно. Но сейчас было до ужаса смешно.

— Du kleiner Miststück. Wir haben noch nie eine bestimmte Linie überschritten, also glanz nicht, Muschi, — произнёс второй с отвращением, на что Тони лишь показал язык. Те усмехнулись, кивнули и развернулись на сто восемьдесят градусов, удаляясь дальше по коридору.

Возможно, это было началом перемирия. Томпсон же даже к ним привык; эти старшие были практически родными, задирали одними и теми же способами. Пусть он не знал их имён, но знал, что парня с веснушками избивают дома (шрамы, которые пытается скрыть, следы ударов ремней, нездоровый цвет лица, комплексы), а у второго родители разводятся и делят его пополам (дорогие подарки, пустой взгляд, отсутствие кого-либо на открытых днях).

Нельзя просто так стать жестоким. Всё идёт изнутри. И злоба Тони никогда ни к чему бы не привела, потому что для них он был способом справиться с чем-то пострашнее, чем малолетний якобы гей рядом. Они вымещали стресс.

Не то чтобы он часто давал им это делать, вообще-то. Просто не злился так, как должен был. Эта злость могла бы сломать его жизнь. Или их жизнь, если бы Рудольф узнал.

В любом случае, то, почему появились бинты — практически истинная радость. Пусть его могут назвать больным ублюдком, он хотя бы понимал настоящую причину своих чувств. Он делал это, потому что хотел, а не потому что его били. Он смог сцепить их (себя с ним) ещё крепче.

Сейчас он прилетит домой, а в комнате его будет ждать Рудольф. Он не пойдёт на ужин, когда за ним зайдёт Анна, потому что он больше никогда не будет ужинать вместе с родителями. Потому что Тони будет отдавать себя столько, сколько понадобиться, чтобы вампир смотрел только на него. Потому что, когда Рудольф не смотрит на него, у Тони в груди что-то смертельно щемит и болит до ужаса и слёз (но только тссс, об этом никто не должен знать, особенно вампиры).

Всё было прекрасно.

***

— Хэй, парень, не хочешь нам помочь с настройкой оружия?

Тони видел его впервые. Мелкий парнишка с еле заметными клыками и серыми волосами сильно выделялся из общей тёмной толпы основного населения замка.

Человек знал, что в их доме в самом деле больше сотни вампиров, и Руд с Анной точно не могли быть единственными детьми. Но обычно они не встречались в коридорах и никогда не сталкивались лицом к лицу, даже если в общей гостиной или библиотеке было оживлённо. Родители не одобряли это.

Почуяв подвох точно так же ясно, как подступающую весну в зимнем зное, Тони скрестил руки на груди и спросил:

— Чесноком обмазаны, поэтому родители не приближались?

Вампирёныш с невинным видом закатил глаза к потолку и стал насвистывать куда-то вбок, пародируя недавно увиденную сцену из мультфильма. Тони протёр лицо ладонями, пытаясь снять наваждение доверия с глаз и усмехаясь про себя. Всё действительно стало гораздо лучше, чем было до этого момента.

— Ладно, давай помогу.

***

— Тони, дорогой, — Фрида разочарованно покачала головой, увидев в домашнем задании слишком много строчных букв, — ты должен быть более внимательным. Если ты сосредоточишься сейчас, то потом будет гораздо легче, поверь, сынок.

Её платье как всегда было великолепным, волосы отливали странным малиновым оттенком, а строгость в осанке выдавала её манеры и даже, возможно, слишком благородное происхождение. Когда она вставала со стула, то ни одна складка ткани не шуршала. Настолько мама Рудольфа была идеальна и великолепна.

То, что она вызвалась проверять обычные домашние задания Тони, хотя никогда не помогала родному сыну в алхимических экспериментах, заставляло в тайне смеяться над завистью (или ревностью? сам бы Томпсон не хотел делиться своей мамой) друга.

— Эм!.. спасибо за помощь, — Тони неловко почесал затылок, и слишком широкие рукава новой толстовки скатились чуть вниз, обнажая синие запястья. Фрида тепло улыбнулась.

— Всё, что мы делаем сейчас, рано или поздно окупится, — и вышла из комнаты мальчиков.

***

— Хэй, Тони, — Грэгори подлетел сзади и резко натянул красный капюшон толстовки до самого носа человека, — не забудь оставить окно открытым, как всегда. Рассчитываю на тебя, — кожаный рукав куртки был слегка обшарпан и окровавлен.

Тони вымученно улыбнулся. Что-то никогда не изменится.

***

Это была отличная ночь. Мама позвонила в школу и сказала, что он заболел, поэтому можно было остаться дома и наконец выспаться. Родители вампира и человека весело беседовали о кинематографе где-то в нижних этажах, Лумпи свалил, а Тони просто лежал на кровати, закинув одну ногу на холодное тело Рудольфа.

Книги по алхимии лежали в углу, а на них переливалась редкими бликами лунного света пыль. Слой был небольшим — недельным, если быть точнее, — но побуждал эгоистичную радость в душе Тони.

Он никогда не был против саморазвития. Тем более своих друзей. Он также любил читать, это был полезный навык и в какой-то степени избранное хобби. Книги давали часто то, что не мог дать интернет ни в какой мере, сколько бы информации в него не закачало человечество. Запах страниц, чернил, хруст корешка, пометки карандашиком на полях, подчёркнутые любимые цитаты.

Чтение было тактильным занятием, подключающее сразу все шесть чувств.

Но дружба была большим. И максимум два чувства работали у Рудольфа с Тони вместе, пока первый читал, — осязание и слух.

Сейчас же Рудольф перестал зарываться в свои книги по алхимии, что было прекрасно. Все шесть чувств сейчас вместе с Тони, и он счастлив, что может взаимодействовать с другом так полно и остро вновь.

В одной из книг была пара пометок рукой Тони. Карандашиком, аккуратными печатными английскими буквами, и пара рисунков. Особенно удачным получился череп, на котором внезапно распускалась роза. Лишь введение в основную суть текста, а Томпсон уже не мог толком понять, о чём украдкой читал. Только понимал, что Руд постоянно пытался там найти.

Но пытаясь найти, он терял.

— Хэй, — Тони толкнул в плечо Руда, когда тот вновь задумчиво поплыл по воздуху. — У меня большие планы на сегодня, давай, шевелись, соня.

Между строк было так много и так обжигающе искряще, что никогда.

“Надеюсь, на этих книгах скопится много пыли”.

“Надеюсь, ты перестанешь искать философский камень”.

Это между горело невообразимым пламенем, кровоточило (ха-ха, какой каламбур) и светилось. В жестах, взглядах, в глазах, в мягких волосах искрами, пробегалось волной по телу при каждом новом вздохе. Оно нравилось Тони. Оно было чем-то новым, что дополнило их дружбу сверх того тесного и тёплого, что было раньше. Это было круче адреналина после полётов, круче сиденья на крышах разрушенных церквей ночью.