Гордость и возбуждение (СИ)

Предупреждаю заранее, чтобы он приготовился. Кроме того, что машина салатовая, она еще с фиолетовым салоном и с одной черной дверью.

Женщина выходит, оставляя нас вдвоем.

— Можем взять одну из моих, но мне не принципиально, — пожимает плечами и улыбается. — Привет. Скучал по мне?

— Ну, тогда лучше на тетиной, — улыбаюсь. — Немного скучал, если честно, хотя не думал, что буду. Пойдем?

— Угу.

Дожидаюсь, пока он сядет, и мягко трогаюсь. Жук двигается ровно и легко, по большому счету, в нем скопилось столько магии Францески, что я, скорее, просто делаю вид, что управляю им, чем делаю это на самом деле.

— Ты специально рубашку не надел? — в очередной раз ловлю себя на том, что смотрю на Шона, а не на дорогу.

— Да, хотел понравиться, — белозубо улыбается. Блин, он как модель. Знал бы Шон, как ему идет его возраст, не грузился бы. — Так как — дельфинарий и сауна?

Я от такой наглости отпускаю руль и полностью поворачиваюсь к нему, а жук выруливает налево:

— Ты же в сауну не хотел! — опомнившись, хватаюсь за руль, даже на дорогу смотрю.

— Что это было сейчас? — после минутного молчания спрашивает Шон. — Я уже собирался ухватиться за руль, но машина повернула раньше, чем это сделал ты или я.

— Черт, заметил… Сделаешь вид, что ты этого не видел, и мы пойдем, куда захочешь, — вздыхаю, понимая, что спалился. — Или мы едем в лес, и я тебе все объясняю.

— А потом закапываешь? Давай в лес. Я люблю сосны, можешь похоронить меня в корнях, — издевается Шон.

— Хотел бы от тебя избавиться, мне бы и убивать не пришлось, — убираю руки с руля и командую жуку: — В лес.

Я перехватываю руки Шона, не давая дотянуться к рулю, и машина сама разворачивается, соблюдая все правила движения по направлению к городской черте.

— При полицейских я таких фокусов не выкидываю, — улыбаюсь, заискивающе смотря Шону в глаза.

Он растерян, не нужно семи пядей во лбу, чтобы с легкостью прочесть страх в его глазах.

— Мартин, — Шон отворачивается к стеклу на миг, затем смотрит перед собой, прикусив большой палец, словно старается справиться с болью.

Кладу руки на руль.

— В чем дело? Я тебя напугал? Тебя отвести домой?

Шон молчит, закрывает глаза, пытаясь отрешиться.

— В лес, — выдыхает он.

Я делаю вид, что веду машину, только теперь уже мне неприятно. Я никому и никогда не говорил об этом гребаном проклятье, чертовом даре. Вместе с магией пришла и родовая память, память времен инквизиции. И страх, страх, что люди, обычные, и от того счастливые люди, не примут.

Наконец мы молча въезжаем в лес, жук останавливается в конце проселочной дороги, и я молча сижу за рулем, все так же в него вцепившись, и смотрю перед собой.

— Думаю, теперь ты понимаешь, что я имел ввиду под генетической особенностью. Я этого не хотел, меня не спрашивали и, да, в этом есть и положительные моменты, но отрицательных больше.

— Рассказывай и, возможно, я тебя нормально выслушаю, — Шон скрещивает на груди руки.

Внутри вспыхивает гнев, но я подавляю его усилием воли.

— Я — ведун, маг, экстрасенс, называй как хочешь, сути это не меняет. Я могу управлять неживой материей, владею телекинезом, способен поджигать вещи. Франческа — тоже. Жук впитал часть ее силы и слегка разумен. Что еще тебе рассказать? К твоим чувствам ко мне я отношения не имею, в пятнадцать лет во время ссоры с отцом я чуть не сжег нас обоих заживо. А знаешь, что еще я тебе расскажу, Шон? Ты же не сможешь об этом никому рассказать, иначе тебя объявят сумасшедшим. Беркут — мой фамильяр, Смоль — тетин. Когда умрем мы, тогда умрут и они. И видимся мы с тобой в последний раз. Машина тебя домой или сама отвезет, или можешь ею рулить. Потом бросишь, жук вернется в гараж. А мне пора, я слишком на тебя зол, а это не безопасно. Для тебя. Вот такая я тварь, даже не совсем человек.

Выхожу, хлопнув дверью, зная, что верный жук не выпустит Шона, пока я не отойду. Жуткая злость на самого себя душит, не давая нормально дышать. Дорог кому-то кроме своих родителей и тети? Размечтался! Пошли они к черту! Магия лучше людей, лучше любви.

Слышу хлопки крыльев, и Диана садится на плечо, вновь царапая кожу, но становится легче.

«Охуел? А ну тащи свою паранормальную задницу обратно в машину!» — приходит сообщение на мобильник.

«Зачем? Ты соизволишь меня выслушать? И сам ты задница!» — шлю в ответ.

Следует немедленный звонок. Думаю пару секунд, и все же беру трубку.

— Да?

— Ты вывалил на меня всю эту жуть, а потом запер в машине и бросил! В заколдованной машине! — кричит Шон. — У меня сейчас сердце встанет от ужаса! Я старый и ленивый! Ты забыл?!

— Двери откроются через пару секунд, извини, я не хотел тебе причинять вред,— тихо сообщаю я. — Еще претензии есть? — получается жестко, но я и хочу быть жестким. Отправляю Диану, уже через секунды она будет у жука.

Хлопает дверь, дыхание Шона ускоряется, он явно бежит сюда.

— Мартин, стой на месте!

— Зачем? — устало спрашиваю. — Не надо, не устраивает жук, вызови такси. Хватит, пожалуйста, я не виноват в том, кто я есть, и не надо меня за это наказывать.

— Я знаю! — крик и уже не только из трубки. Шон за спиной, отвешивает мне легкий подзатыльник. — Блять. Не собираюсь я тебя наказывать, спятил что ли? Ты все вывалил на меня, мог потерпеть хоть десять минут, чтоб дать мне смириться с мыслью.

Разворачиваюсь и даже не пытаюсь приглушить зеленый свет, которым совершенно точно светятся мои глаза — такое чувствуется.

— Тогда учись подбирать слова и, возможно, я тебя выслушаю! — получается зло, Диана приземляется на плечо, на то же, что и в прошлый раз.

Шон опять рычит на фамильяра.

— Прости, я запаниковал, — отгоняет Диану рукой и обнимает меня. Неожиданная реакция, видимо, об этом он и говорил, не зная, выслушает нормально или вот так, как случилось.

— Ты почему на нее рычишь? — резко успокаиваюсь и придвигаюсь на полшага ближе, вновь пытаюсь заглянуть ему в глаза. — Я не знаю, что делать и как себя вести, признаться в том, что я гей было проще.

Шон невесело смеется.

— Я сам не понимаю. Меня пугает вся эта жуть, но я совершенно точно не боюсь тебя. А птица опять твое плечо царапает. Раз она такая умная, может до нее дойдет, наконец, что когти острые.

— Она не специально, просто учится, — утыкаюсь носом в плечо. — А татуировка… Она появляется и исчезает сама, я ее не делал.

— Тебе придется многое мне рассказать, такого мира я не знаю, — вздыхает Шон. Я чувствую его дрожь, и все же он не отталкивает меня. — Мартин, я бы хотел сегодня более спокойного свидания. Посидим где-нибудь?

— Хорошо, — отзываюсь я. — Мне нервотрепки и самому уже хватило.

— Китайская чайная и отдельный кабинет?

— Эм… Давай в чайную, — мысленно просчитываю, сколько у меня денег, и хватит ли заплатить по счету.

Как назло Шон выбирает довольно приличный, а потому дорогой ресторан. Нас проводят в отдельный кабинет, а это еще дороже. Заказывает он чайничек пуэра, и теперь мне можно смело вешаться. Как только мы остаемся одни, Шон вгрызается в имбирное печенье.

— Расскажи мне о своем мире. Таких как ты много?

— Я знаю только себя и тетю, но она знает и других. Немного правда, инквизиция выжгла многие рода, но есть и те, кому повезло, наверное, около тысячи семей, не больше, — пожимаю плечами. — А, может, и меньше. В США нас сотня примерно, но мы, как не странно, не слишком общаемся. Здесь, в этом городе, мы с тетей единственные, иначе даже я бы почувствовал.

Кручу свою чашку в руках. Что ж, придется взять еще по одной смене в неделю.

— И что вы обычно делаете? В смысле, я смотрел пару серий «Зачарованных» и знаю про «Баффи», а еще есть братья Винчестеры… Ты летаешь на метле, варишь в котле лягушек и танцуешь голым при луне в треугольной шапке? — явно издевается Шон.

— Стебешься? Ладно, буду варить лягушку! Одну, но крупную, — щурюсь, и сосредотачиваюсь, чайник взлетает и замирает над Шоном, словно решая: обливать его или нет.