Гордость и возбуждение (СИ)

— Можно подумать, у тебя с парнями больше опыта, чем у меня, — улыбается и вдруг действительно расслабляется, только тянет мою водолазку вверх и тихо, откровенно хриплым, сексуальным тоном признается: — Если честно, одной из причин затащить тебя в сауну, было желание рассмотреть.

— Наслаждайся.

Помогаю ему и напоказ поигрываю мышцами. Ловлю его ладонь и кладу себе на грудь. Напрягаю пресс, хочу выглядеть сексуальным в его глазах. Мартин сам тот еще соблазн. Юное тело, поджарое и чуть угловатое, выступающие ключицы, аккуратные маленькие соски и подтянутый живот. Парень… Я думал, растеряюсь или впаду в ступор, но все кажется чертовски верным. Вот только взгляд у Мартина странный: возбужденный, голодный, и при этом загнанный, словно Мартин на казни.

— Это не все, что я хотел увидеть и потрогать, — он облизывается, и руки тянутся к ремню на моих джинсах. Его щеки лихорадочно пылают, и я вижу, что он решился на что-то важное для себя. Его откровенно интересует мое тело, он блуждает взглядом по груди и, чуть приподнявшись, прикасается к ней языком и губами. Только вот расстегнуть ремень у него получается не сразу, он явно не привык это делать.

Я горжусь своим телом, так что первым оказываюсь раздетым. Член стоит, и я расслабляюсь окончательно. Берусь за штаны Мартина, намереваясь вытряхнуть его из шмоток.

Он на мгновение залипает, но приподнимает бедра, помогая себя раздеть. Его ладонь проходится от шеи до живота, и он обхватывает мой член, принимаясь подрачивать, скорее пытаясь возбудить еще больше, чем довести до разрядки.

Голова начинает болеть, словно я упускаю нечто важное. Убираю руку Мартина и смещаюсь ниже, устраиваясь у него между ног. Мартин путается, его руки будто лишними стали и теперь он не знает куда их деть. Касается моего плеча, но словно засомневавшись, в итоге вцепляется в подушку. Открытый и смущенный — потрясающее зрелище. И все же… Возбужден несильно, нервозен… Нужно успокоить Мартина. Хочу насладиться им медленно и неспешно. Наклоняюсь к шеи, целую и вылизываю кожу, покусываю скулы.

— Ты напуган и с каждой секундой все сильней. Мартин, я неправильно себя виду? Тебе не нравится?

Он прикусывает губу, словно боясь что-то сказать, затем нервно и с вызовом сообщает:

— Я… Я только сейчас вспомнил, честно! У меня нет ни смазки, ни презервативов.

Смотрит так, словно я сейчас или встану и уйду, или ударю, наорав.

— Блять, вот дерьмо, — утыкаюсь лицом в подушку.

У меня яйца сейчас лопнут, кажись, а Мартин совсем не готов, и дело не в резинке со смазкой. Ему приходится себя заставлять, и почему — мне совершенно не понятно.

— Не уходи, — прошу его.

Сбегаю в ванную и встаю под душ, включаю холодную воду.

Он послушно меня дожидается, сидя в постели и кутаясь в плед. Мартин выводит узоры по клеткам рисунка и, кажется, даже боится на меня смотреть. Только голову втянул в плечи, словно птица в мороз.

— Ты милый, — взъерошиваю волосы, притягиваю к себе. — И теплый.

— А вот ты ледяной, — он накрывает меня своим пледом и обнимает, стремясь согреть. — Что теперь? На углу есть аптека….

— Нет, — сам не верю, что несу. — Нет, так будет неправильно. Ты сомневаешься, и это больше чем неуверенность и маленький опыт. Почему ты согласился? Если бы ты искал секса, я бы дал его тебе. Но все не так. Хотел забыться или что?

— Или что… — Мартин отворачивается и ровно, холодно и отстранено говорит: — Знаешь, почему мы с Адамом расстались? Для него было в разы важнее, что я девственник, чем то, что я — это я.

Он резко замолкает, словно жалея о том, что выпалил.

Я присвистнул. Мартин наверняка комплексует по этому поводу, вот и решился. Нет, не верно. Для этого у него был Адам, а не цветочный псих, которого он видел всего ничего. Мартин кажется совсем потерянным, он подавлен, плечи опущены, взгляд растерянный. И я хочу Мартина, до безумия хочу. Но наверно мне просто не плевать, что чувствует этот мелкий засранец.

— Давай спать, утро вечера мудренее, — целую в висок. — Забирайся под теплое одеяло.

Он кивает, притихший и сжавшийся, забирается послушно, и я ложусь рядом. Кровать узкая, нам приходится прижиматься друг к другу. Только он засыпает почти сразу, успев прошептать: «спокойной ночи». Мне же не удается, как я не отодвигаюсь, Мартин все же чем-то да прикасается ко мне, и тело тут же реагирует. Пытка, а не отдых.

То, что наступило утро, я понимаю по тому, как кто-то прикасается к моей ноге холодной рукой. Открываю глаза и сталкиваюсь взглядом с зелеными глазами женщины неопределенного возраста. Такой может быть как тридцать, так и все пятьдесят. Она прижимает палец к губам и кивком указывает на спящего Мартина, а затем манит меня пальцем и выходит из спальни, закрыв плотно двери.

Я вляпался. Крупно. Хотя, если бы она устроила истерику, начала кричать, то сразу. Аккуратно выбираюсь из-под Мартина и укрываю его, прежде чем выйти из комнаты. Тетя Мартина нашлась на кухне, она поставила на стол две чашки, и я молча сел на стул, ожидая разговора.

— Трахались? — в лоб спрашивает Франческа и прежде, чем я успеваю ответить, добавляет: — Нет… Отлично. Значит, ты теперь вместо Адама? Мне он никогда не нравился, но и ты мне не нравишься.

В кухню вбегает кот, следом влетает беркут и приземляется на спинку стула Франчески. Женщина встает с места и достает из холодильника сырую, порезанную кусочками курицу, принимается кормить птицу с рук.

— Я была уверенна, что ты будешь ослом, а ты смотри ж, беркут. Я Франческа, тетя и опекун того охламона.

Зеваю и делаю большой глоток кофе.

— Спасибо, что высказались. Меня зовут Шон, и я не вместо Адама, а сам по себе, — кошусь на часы.

Сегодня можно бездельничать до обеда, чем и займусь. Залпом допиваю кофе, споласкиваю чашку в раковине и вытираю насухо. Наливаю еще порцию и иду обратно к Мартину.

— Наглый молодой человек по имени Шон, — ровно и насмешливо говорит она за моей спиной, когда я безуспешно пытаюсь открыть двери. — Мы не договорили, как мне кажется.

— Да? А мне показалось, вы уже сделали все выводы. Расстроились, что я не стал переубеждать и пытаться завоевать доверие?

— Вам не нужно мое доверие и мое одобрение, уж поверьте. Мартин давно делает, что хочет. И я не ожидаю, что вы постараетесь мне понравиться, да и бесполезно это. Но вы в моей квартире, и пока вы здесь, вы будете соблюдать мои правила. Справедливо?

— Пожалуй. Так почему я не могу отнести Мартину кофе? Он проснется и решит, что я ушел не попрощавшись. Оставил его… — кошусь на дверь.

— Можете, и я вам мешать не буду. Я даже не против, чтобы вы приходили к нему сюда или оставались ночевать. Но вы в свою очередь соблюдаете три простых правила: не трогаете Смоль и называете его только по имени, не заходите в мою спальню и в мой кабинет, и не трогаете мои травы и предметы, назначения которых не знаете. Я говорю о таких, как этот рог, что висит на стене. Если вас это устраивает, что ж, приходите в гости. Нет… Тогда никогда больше не переступайте порог этой квартиры.

М-да, тяжелый случай. Клинический я бы сказал, но требования адекватные, пусть и странные.

— Хорошо, я вас понял, Франческа.

Она кивает, подходит к двери и чуть бьет по ней в районе ручки.

— Вечно заедает, а поменять… Я не умею, а Мартину некогда, — разворачивается и уже на пороге сообщает: — Скажите ему, что я вернулась на шесть дней раньше и завтрак стынет.

Киваю и открываю дверь. Мартин успел не только проснуться, но убрать постель, и уже собирался куда-то. Его глаза удивленно расширились, когда я вошел в комнату.

— Я думал, ты ушел….

— Знакомился с твоей родственницей. Тетя вернулась раньше и страшно обрадовалась, что мы не переспали, — протягиваю ему кофе. — И нет, я не уйду, а то придумаешь новый квест и придется тебя заново выслеживать.

— Блять, — Мартин побледнел и сел на постель, механически забрав чашку, затем тихо так спросил: — Она сильно злится?