Две души Арчи Кремера (СИ)

Но такие мысли неизбежно приводили Арчи к одному и тому же вопросу, который он старался обдумывать как можно незаметнее ото всех: как оградить себя от Арта. Даже не так: Арчи уже давно не разделял себя и Арта; он не представлял себя без него, для него естественным стало управляться с любыми ситуациями с помощью Арта, пользоваться его способностями, и когда хотелось праздно развлечься. Все, что угодно. Арт был замечательным: чутким, понимающим, немного ехидным, охотно применявшим образы, которые сам Арчи подчас воспринимал куда лучше слов; иными словами, лучшего не приходилось желать. Но Арчи не доверял все тому же Арту, с которым так прочно сросся, потому что каждый раз думал: а это Арт сообщит? А это его цензор расценит как нечто, стоящее сообщения внешнему цензору? А это – можно?

Иными словами, вопрос было достаточно сложно сформулировать, но ответ на него не становился менее важным. И более однозначным он явно не оказывался. Даже кошмары, которые снились Арчи, были так или иначе связаны с Артом: иногда это был сон о том, как его мозг болтается в огромной стеклянной колбе, наполненной физраствором, а Арт в этом теле помогает профессору Кронингену отделить правое полушарие от левого. Или пересадить в тело крокодила. Или пересадить ему затылочную долю от обезьяны. А сам Арчи болтается в этой вот колбе, не видит ничего, не слышит ничего, ощущает только холод, да и то только потому, что Арт недоглядел и физраствор остыл до двадцати восьми градусов. И второй кошмар Арчи: генералитет – хакеры – полиция – кто угодно – перехватывают контроль за телом. Как в тех случаях, когда Зоннберг перехватывал управление телом. Он-то делал это, чтобы наказать Арчи, и после этого сразу же все возвращалось на свои места. А если это навсегда случится? А если кто-то вообще решит, что пора уже прекращать это развлечение и отключать игрушку? А если какая-нибудь подпольная террористическая организация завладеет искином и принудит его выполнять свои цели – ну там взорвать какой-нибудь стадион, уничтожить самолет или что-нибудь такое вот ужасное? Арчи прочитал однажды шпионский романчик, это наложилось на несколько уроков из химии и электроники, смешалось в что-то ужасное – и ему снилось, как его тело идет куда-то, конструирует что-то, отходит в сторону и смотрит, как школа взлетает на воздух. И Арт стоит и улыбается, а он, Арчи, даже не может орать, потому что он, конечно, живой и все такое, но ничего – НИЧЕГО – не может поделать. Такие сны были крайне редкими, но безобразно отчетливыми. Счастье, что из-за своей новой физиологии Арчи мог обходиться без них очень и очень долго. Счастье, что Арт очень чутко реагировал на изменение электронных полей мозга; беда, что сны длятся совсем недолго – считанные секунды, и за них можно прожить немало жизней.

Арт охотно отчитывался о нейроинтерфейсе, когда Арчи с удвоенной-утроенной-удесятеренной энергией принимался за изучение таких возможностей. Рассказать кому, поделиться с кем своими страхами? А его не признают чокнутым? Сказать Арту – так он доложит кому нужно, и снова этот результат: его признают чокнутым. А ведь опасения все усиливались, и ответов Арта, и доступа к проектной документации не хватало; Октавия Примстон, когда Арчи спросил у нее о возможности взлома Арта, посмотрела на него круглыми глазами: взломать его искин? Невозможно. Дирк Шверинг, ее докторант, выслушал Арчи со вниманием, заинтересовался, загорелся, предложил произвести расчеты. Октавия на это только фыркнула; но от предложений Дирка она отмахнулась бы, а Арчи сделал скорбное лицо, повесил голову и жалобно посмотрел на нее.

– А если? – спросил он. – А если меня обойдут? Доктор Октавия, мы это посчитаем вечером. Пожалуйста!

Он робко шагнул вперед и жалобно заглянул ей в глаза. Перед этим взглядом сама Железная Матильда устоять не могла, не устояла и Октавия Примстон.

Арчи и Дирк Шверинг, а с ними еще несколько любопытных особ крутили и вертели возможности взлома искина особого, дельта-класса и так, и сяк, и с особыми извращениями, и по всему выходило: взломать его извне невозможно. Только если обладать особыми полномочиями, позволяющими преодолеть две оболочки и пройти несколько тестов на верификацию этих самых полномочий, а затем еще пободаться с цензором искина на предмет благонамеренности, и только тогда можно попытаться взломать его, чтобы завладеть управлением. Но даже тогда у взломщика совсем мало времени, что-то около четырех с тремя десятыми секунд, потому что тогда сработает еще одна защита – и это при условии, что сам Арчи не заметит такого массированного воздействия извне.

Это было интересным занятием. С учетом общей малахольности участников, включая Арчи Кремера и успокоенного им же Арта, лаборатория номер пять на четыре дня превратилась в бедлам, а ее любимым развлечением стало: доберись до четвертого уровня, не разбудив Арта. Арчи следил за усилиями малахольных под руководством все того же Дирка Шверинга с увлечением, даже подсказывал им варианы воздействия. Что самим Дирком воспринималось как несправедливая фора. Но случилось страшное: кто-то брякнул Зоннбергу, чем занимается пятая лаборатория. В шутку, просто для того, чтобы сказать: вот, мол, какие озорные ребята, повзламывали Арта, а матерьялов насобирали на семь статей, полторы главы докторской и четыре патента. И разъяренный Зоннберг ворвался в зал в тот момент, когда Надин Лионель почти, вот просто почти совсем добралась до пятого уровня. Он потребовал, чтобы Арт немедленно – НЕМЕДЛЕННО! – перекодировал защиту, сменил алфавит цензора и подключился к гиперкомпьютеру центра, злорадно называемому Гиппопотамом, для сканирования, а остальные чтобы убирались в недельный неоплачиваемый отпуск, но не сразу, а после того, как явятся к нему на ковер. Арт осторожно коснулся Арчи: «мол, извини, хозяин, но я должен послушаться. У него полномочия, он очень важный человек, и он прав». И буквально через долю секунды Арчи ощутил, как Арт подключается к этому долбаному Гиппопотаму. И он почувствовал, что за штука такая этот Гиппопотам и что значит его сканирование.

Иными словами, на страхи о возможности взлома был получен очень ясный ответ: невозможно. То есть вероятность остается, разумеется, но ничтожно малая. Примерно такая же, как у шимпанзе напечатать «Илиаду», беспорядочно ударяя по клавишам. А помимо этого Арчи получил ответ на еще один вопрос, пусть и не заданный отчетливо и внятно: могут ли посторонние приказывать Арту. Приказывать-то могут. Но Арт обращается за подтверждением к нему.

Арчи не имел ни малейшего желания противиться исполнению приказа Зоннберга. Он сам понимал, что вел себя неосмотрительно. А если бы среди этих отчаянных ребят нашлись предатели? А если бы у кого-то кукушка откуковала, крыша улетела, и они решили бы использовать Арта по своему усмотрению просто потому, что хотели отомстить человечеству? Да мало ли что еще, человек тварь непредсказуемая. Так что когда Зоннберг орал на него в своем кабинете, Арчи не спорил и не возражал. Он был согласен. Он и извинился. Это, кажется, ошеломило Зоннберга похлеще удара дубиной. Он уставился на Арчи, тяжело дыша, багрово-красный, со вздувшимися жилами на шее, со встопорщенным воротником рубашки, с приоткрытым ртом, с соплей, выглядывавшей из левой ноздри, и явно не знал, что сказать. Наконец вздохнул, уселся, достал платок, промокнул им лоб, вытер нос и рот, громко высморкался и неторопливо спрятал.

– Что-нибудь вроде «такого больше не повторится» я от тебя дождусь? – спокойно спросил он у Арчи.

– Такого с вовлечением многих действующих лиц и новейших достижений центра? В этом же заключается суть проекта. Я не могу давать слово за всех.

Зоннберг усмехнулся и встал.

Обойдя комнату, он остановился за столом и уперся руками.

– Зачем это было тебе нужно? – медленно, отчетливо, властно спросил он.

– Затем же, зачем службой безопасности проводятся регулярные проверки искинов.

– Вот именно, Арчи. Они проводятся регулярно. И поверь, их проводят очень ловкие люди.