Две души Арчи Кремера (СИ)

Арчи поднялся вслед за ним. Он все еще мог смотреть ему в глаза – Арт мог.

И еще ему начало хотеться, чтобы Аронидес все-таки согласился отправить его на Марс. Его, Арчи Кремера.

========== Часть 27 ==========

Перелет на Луну, невероятные, пусть и знакомые по тренировочным полетам, по виртуальным симуляциям ощущения невесомости, перегрузки на старте и при приземлении были любопытными, но удивили Арчи Кремера куда меньше, чем ждали от него те же пилоты. И небо его не удивило, и Земля за спиной, а Луна не сквозь земную атмосферу – все это было знакомо, все производило впечатление в симуляциях, все оказывалось обыденным вживую. Или это иллюминаторы были виноваты, которые вынужденно делались очень толстыми, чтобы никакая радиация не навредила пассажирам, а вместе с этим и глазеть на звезды оказывалось трудней, или это что-то другое сказывалось – утомление, что ли, либо Арчи представлял себе нечто настолько невероятное, грандиозное и сногсшибательное, так что любая картинка из реальности оказывалась унылой; возможно, это было всего лишь еще одно сильное впечатление в ряду других сильных впечатлений, но в любом случае он остерегался хвататься за стилос и царапать слова, которые должны были сложиться в стихи, а те в поэму, а та отправиться прямиком в мусорную корзину.

Вообще Арчи куда больше занимали две вещи, причем занимали с того момента, когда Аронидес объявил ему, что на Луну Арчи все-таки отправится, и на искусственных лунах ему тоже доведется поработать. И эти две вещи были: как его тело будет бороться с радиацией – и как бороться с Артом ему самому. С первым все вроде было ясно: для создания тела применялись очень хитро организованные ткани из невероятных материалов, которые впоследствии малость корректировались и усовершенствовались; создавались исключительно прогрессивные системы деконтаминации, которые были уже проверены, но вводились крайне постепенно, потому что стоили прилично денег и требовали не самых распространенных материалов; плюс к этому скафандры, которые благодаря кибертелу могли быть на несколько порядков проще, чем стандартные. В общем, расчеты показывали, что все, что спроектировано, должно работать. Расчеты подтверждали. Расчеты то, расчеты се. Пара дней в камере, облучаемой радиацией, условно соответствующей космической, пара часов деконтаминации – и добро пожаловать во внешний мир; тесты, анализы, сутки личного времени и снова вперед в камеру – такие опыты подтверждали верность расчетов, и Арчи видел и результаты опытов, и результаты анализов. Все вроде соответствовало норме, но работа на поверхности Луны – это не совсем то же, что заточение в свинцовом контейнере. С другой стороны, Луна все активнее осваивалась, а с ней Марс, а с ним Венера – пусть настолько, насколько позволял климат на ней, но даже к ней регулярно ходили корабли и возвращались с терабайтами информации о планете и гигатоннами сырья, и все было в порядке. Так что Арчи думал об опасности, в которую его ввергают в который раз, но больше в качестве умственной эквилибристики, больше для того, чтобы занять себя и Арта.

Куда больше он был занят другим, а именно Артом. И даже не столько им, сколько попытками разобраться, чем ему угрожает абсолютный, непрекращающийся и неотчуждаемый контакт со своим искином. Арчи не представлял себе жизни без Арта – теперь, когда они были вместе больше четырех лет, а до этого невесть сколько времени (по документации проекта выходило, что искин, который предстояло интегрировать с человеком, начал конструироваться примерно в то же время, когда Зоннберг с командой приступил к отбору кандидата в проект, что как минимум значило, что все время в центре Арчи взаимодействовал именно со своим искином – Артом); но он с трудом воображал иную жизнь, вольную, независимую, вне центра, вне постоянного надзора, необходимости отчитываться о каждом своем шаге, смиренно подвергаться очередному обследованию и чему там еще, и все равно стремился к этой жизни, хотя и не знал, зачем. Его не тяготила неразрывная связь с Артом как таковая – в конце концов, это было удобно, эффективно, это наделяло Арчи невероятными способностями и возможностями, на которые никто не посягал и которые никто не оспаривал – и даже Арт, тем более Арт, но иной жизни хотелось. Непонятно зачем, неясно, что бы Арчи делал в этой иной жизни; наверное, просто потому ее хотелось, что она была у других.

Арчи приближался к двадцати годам. Он относительно безболезненно преодолел сложный и коварный период подростковой гиперсексуальности – тела не было, чтобы бушевали гормоны, а те, которые вырабатывались в мозгу, осторожно и практически незаметно контролировал Арт – чтобы проблем не было: не только и не столько у Арчи, сколько у руководителей проекта. Им буйный подросток был не особо нужен. Им вообще не нужен был подросток с кипящими гормонами, пусть это было бы медленное, робкое кипение. Но даже если сделать скидку на психику этого самого подростка, то все равно можно было оставаться спокойным: ему не на кого было равняться, не с кем дружить, не против кого враждовать, социальный статус был определен давно и устойчиво, иными словами, все факторы, которые могли бы стать триггерами для подросткового кризиса в обычной ситуации, были устранены; оставались только Арчи и его искин. И вроде ситуация была несложной; вроде руководители подстраховались чем могли, и Пифий Манелиа со товарищи делал все возможное, но и Арчи рос, развивался, менялся, перестраивался, задавал себе новые вопросы, осваивал новые пути поиска ответов – на голову работников и к их удовлетворению: Арчи был любопытным, дотошным, основательным человеком, что было хорошо, а еще он был покладистым, что было еще лучше.

Руководителей проекта устраивала и асексуальность Арчи. Он не оценивал окружающих с точки зрения привлекательности, не рассматривал себя с этой точки зрения – все, что было связано с сексом, для него вроде как не существовало. По крайней мере, Арт ничего такого не замечал, анализ поведения Арчи ни на что такое не намекал, и даже в разговорах с Пифием эти темы не поднимались – самим Арчи, в чьей жизни не находилось повода для разговоров на эту тему; намеки Пифия о возможности поговорить еще и об «этом» Арчи тоже не узнавал – просто не распознавал: они апеллировали к опыту, к усвоенным на практике знаниям, которые Арчи получить не мог. Даже попытки Пифия расспросить Арчи об Улли – находит ли Арчи его привлекательным, как можно более обтекаемые вопросы о том, считает ли – считал ли – он возможным какое-то усложнение отношений с ним, – терпели крах: Арчи не понимал, о чем Пифий говорит. Все кругом не задумывались о таком положении вещей, шутили с Арчи: мол, красавец, достаточно подмигнуть любой девице, чтобы пошла с тобой, намекали на возможность свидания с той и той и были вполне рады, когда Арчи пожимал плечами, отмалчивался и рассеянно улыбался. Пифий высказал предположение, что исключение интимных отношений может привести к деформации личности, но не настаивал на том, чтобы быть услышанным. По разным причинам: чрезмерно активное обсуждение сексуального «я» Арчи могло расцениться как радикальное вторжение в его личную жизнь, необоснованное, несанкционированное, немотивированное; в поведении Арчи и в инфорации Арта не содержалось указаний на то, что эта тема является необходимой или интересной для него; потому что никто не хотел будить лихо – а ну как его либидо принесет много проблем, когда проснется, так что пусть и дальше спит; потому что Пифий не хотел думать, злился страшно о самой мысли о таких отношениях, даже представляя Арчи и кого угодно.

Сам Арчи об этом просто не задумывался. Он, разумеется, знал, что в его теле предусмотрены самые разные функции; Арт сообщил ему, Ларри подтвердил, даже объяснил, что да как да с каким отделом мозга связано, а также как его стимулирует; показал симуляцию – как это могло происходить. Арчи был впечатлен, полюбопытствовал у Арта, который охотно сообщил ему, что сексуальная функция давно признана неотъемлемым атрибутом оценки качества жизни, отвечает за психическую стабильность, стимулирует эмоциональные, а с ними и интеллектуальные функции и вообще не просто так считается приятной, а поэтому есть и у них, и если он хочет проверить, испытать ее, то Арт будет только рад. Арчи подумал, и еще подумал, и ему отчетливо представилось, как он проводит очередной опыт по изученной схеме, а затем отчитывается перед несколькими чинами, а помимо этого еще и Арт сообщает, как меняется энцефалограмма, на какие стимулы реагируют те или иные отделы мозга и прочее. Собственно, после таких размышлений любое либидо погружается в обреченный сон на многие годы.