Мы будем жить (СИ)

На кладбище было много людей. Дальние родственники, папины коллеги, друзья семьи – Поттеры любили принимать гостей, Джеймс с детства привык, что по праздникам в доме шумно и весело, играет музыка, домовик разносит закуски… К нему подходили со словами сочувствия, утешали, обещали, что все наладится, просили быть сильным, стойким, не падать духом… Позже Джеймс думал, что если бы не Сириус, то он бы точно рехнулся в те дни. Сириус не лез с дурацкими утешениями, а просто был рядом, он же разговаривал с работниками кладбища, послал к черту мужика из Гринготса, который что-то бубнил про наследство, тыкал Джеймсу под нос какие-то бумажки... Родители лежали в двух одинаковых черных лакированных гробах, со спокойными светлыми лицами, а впереди зияла глубокая земляная яма, одна на двоих, даже сейчас папа и мама были вместе как и всегда. Пока звучали поминальные речи, Джеймс все ждал, что он сейчас проснется и все будет как прежде, мама подаст завтрак, а папа будет торопливо допивать свой кофе, опаздывая на работу.

– Сохатый, – Сириус тронул его за плечо, – ты должен… – он охрип. – Нужно попрощаться. Джеймс, тяжело ворочая ногами, словно на них надели кандалы, подошел к гробам, мягко провел ладонью по окоченевшим рукам матери и поправил складку на мантии отца. – Я очень вас люблю. И всегда буду помнить, – тихо-тихо, чтобы слышали только они, прошептал Джеймс. Затем выпрямился и отошел в сторону, замирая рядом с бледным Бродягой. Гробы медленно опустили. Стук замерзшей земли, стучащей по их крышкам, Джеймс запомнил на всю свою жизнь. Под этот звук ломалась на куски вся его жизнь, уходили последние мгновения счастливого, беззаботного и беспечного детства. Он вспомнил, как сильно в последнее время его раздражала мамина опека, например, она в присутствии Лили заставляла его надевать теплые носки или повязывала шарф, как докучали папины поучения, как выводили из себя вопросы об оценках, постоянные напоминания об экзаменах… Каким же он был неблагодарным и глупым! Он навсегда опоздал сказать маме и папе, как они ему дороги. Казалось, что рухнуло абсолютно все. Он больше никогда не сможет прийти к папе за советом, а сразу появилось столько вопросов… Они больше не полетают вместе на метлах, не выйдут в море под парусом, не обсудят последние новости, не вступят в шутливый спор. Папа, смеясь, утверждал, что Джеймсу нужно перестать зазнаваться, что пора стать хотя бы чуточку серьезнее, взяться за ум… Он снял со стены фотографию и мама, совсем еще молодая, двадцатилетняя, с водопадом темно-каштановых кудрей, мягко улыбнулась. Мама… Мамочка. Она всегда была на его стороне, чтобы он не натворил, теплые заботливые руки снимали любые тревоги и заботы, казалось, что рядом с мамой нет места страху, что она убережет его от всего на свете. Первое, что Джеймс о себе помнил: темная комната, простыни, пахнущие лавандой и мамины губы, прижимающиеся к его лбу. И ее голос: «Спокойной ночи, Джейми». Мама. Джеймс умылся ледяной водой. Скосил глаза, а там, на полке, лежала папина бритва, стояли мамины баночки с кремами, пузатые флакончики с чем-то цветочным и сладко-пахнущим, висели родительские халаты… Дом, в который всегда хотелось возвращаться, сейчас казался предателем, словно нарочно напоминая о счастье скрипом половиц, колдографиями, статуэтками, картинами, качелями на заднем дворе… Наверное, от такой боли можно умереть. А еще от пустоты, от отчаяния, от невозможности повернуть время или просто, хотя бы на час, все забыть и уснуть… – Нам пора, – Сириус протянул ему школьную мантию. Джеймс кивнул, и они поочередно шагнули в зеленое пламя камина. ***

Лили поджала ноги и набросила на плечи теплую кофту. Её морозило. Джеймс вернулся больше недели назад. Похудевший, повзрослевший, замученный и опустошенный. Он запретил Лили ехать с ним в Годрикову Лощину и присутствовать на похоронах, Джеймс не взял с собой никого, кроме Сириуса, говорил только с ним одним. Уныние Джеймса передалось всему факультету. Его любили, за него переживали, в свое время Джеймс успел многим помочь, многих поддержал в трудную минуту, а сейчас, когда помощь понадобилась ему самому, закрылся и замкнулся. Джеймс прятался от всех или в спальне, или в Выручай-Комнате, выбирал те коридоры, где однокурсники обычно не ходили, мало ел, с головой ушел в учебу, на уроках вел себя так тихо, что Флитвик однажды даже не заметил его присутствия и поставил пропуск в журнале.

Ее он тоже избегал. По утрам мимолетно и сухо целовал ее в щеку, перестал прикасаться, держать за руку, они почти не разговаривали, Джеймс даже не смотрел в ее сторону. Лили места себе не находила от беспокойства, на глаза постоянно наворачивались слезы, хотелось сделать хоть что-то, чтобы облегчить страдания Джеймса, но он раз за разом давал понять, что собирается пережить все в одиночестве.

Угрюмый Сириус, пахнущий табаком и морозом, сел рядом. Поднял с пола забытый кем-то «Ежедневный пророк», раскрыл, отгораживаясь от внимательных взглядов. Вряд ли ему было хоть на грамм легче, чем Джеймсу, но он хотя бы не пытался превратиться в невидимку.

- Как он, Сириус? – Лили решилась нарушить долгое молчание. – Я не видела Джеймса со вчерашнего дня…

– Хреново, – Сириус смял газету и швырнул ее в огонь. – Если так будет продолжаться и дальше, то ноги протянет, – он достал из кармана карту. – Вокруг хижины Хагрида ходит. Видно, решил попробовать его стряпню и отравиться. Лили слабо улыбнулась. Сириус спасался бравадой, колкостью и показным равнодушием. Но вряд ли мог обмануть тех, кто знал его близко. – А ты как? – В норме, – он встал. – Сходи к нему. Может, у тебя получится… Лили вздохнула, поднялась в комнату за теплой одеждой и поспешила на улицу. Джеймс сидел на снегу, без шапки и шарфа и невидяще смотрел в одну точку. А ведь он кашляет уже несколько дней! Лили наклонилась к нему, молча застегнула воротник, погладила по волосам, но Джеймс лишь бросил на нее короткий взгляд. Этот взгляд и пустое молчание было хуже всего. Лучше бы он, как Фрэнк, громил гостиную Гриффиндора. Лили села рядом, прижалась к Джеймсу, но он проигнорировал ее, продолжая не сводить глаз с горизонта. Она не выдержала. – Джеймс, поговори со мной. Так нельзя, нельзя все носить в себе, нельзя от всех прятаться… Я по тебе скучаю, я переживаю, я люблю тебя, – Лили взяла лицо Джеймса в руки и прижалась к его лбу своим. – Ты же сильный. Помнишь, что ты сказал тогда Фрэнку? Нужно держаться. Жить дальше. Ты справишься. Сделай что-нибудь. Покричи, поплачь. Станет легче. Только не молчи. Джим… Джеймс порывисто обнял её, уткнувшись носом в распущенные волосы. Запахло цветами. У нее были теплые вкусные губы и волшебные руки. Лили гладила его по голове, а ему впервые со смерти родителей было спокойно и хорошо. Джеймс несколько раз благодарно поцеловал мягкие ладони. – В тот день, – начал он, – вернее тем утром, в гости к отцу зашел его коллега по работе – Аластор Грюм. Помнишь, я тебе про него рассказывал, этот тот самый, который нас с Бродягой возле Визжащей Хижины сцапал. Они должны были обсудить папин отпуск, папа собирался выбить разрешение на портал, чтобы мы следующим летом все вместе отдохнули где-нибудь… Волан-де-Морт и Пожиратели появились, когда мама принесла чай, их было слишком много, никто даже палочками не успел воспользоваться… Вилли они сразу убили, скорее всего, он пытался как-то защитить хозяев, а в Грюма попали каким-то темным заклинанием, он потерял очень много крови, его только чудом удалось спасти, но почти все время оставался в сознании, он-то мне и рассказал… – Джеймс зашелся кашлем. – Они что-то хотели узнать от папы, в последние полгода он занимался охраной особо важных архивов, скорее всего, им нужны были адреса и пароли. Они пытали маму, думали, что так папа сломается и все выложит, но мама папе не позволила, и тогда Волан-де-Морт ее убил, – он сглотнул. – Все время напоминал папе, что он его предупреждал, звал к себе, что папа сам виноват, снова пригрозил добраться до меня… Этот ублюдок применял к папе Круциатус, снова и снова, все старался вытащить хоть какие-то сведения, ждал, что папа предаст друзей… Они не знают моего отца! – в голосе Джеймса зазвенела гордость. – Он бы ни за что не выменял свою жизнь на чужую! Наверняка папа так умер: не опуская головы. Выпустив Черную метку, Пожиратели, вместе со своим Лордом трансгрессировали, оставив Грюма истекать кровью. Сволочи! Грюм все рассказал мне и правильно – я должен знать! А еще Грюм уверен, что один из ублюдков – школьник, у него мантия завернулась и стала видна нашивка Хогвартса. Понимаешь, что это значит? Эта мразь ходит со мной по одним коридорам, мы вместе обедаем в Большом Зале и, может быть, сидим за соседними партами, – глаза Джеймса потемнели и гневно засверкали. – Волан-де-Морт убил моих родителей. Теперь это моя война. Я стану мракоборцем, чего бы мне это не стоило, доберусь до него и прикончу! – со страшной жуткой ненавистью выкрикнул Джеймс. – Клянусь памятью мамы и папы! – он сжал побелевшие кулаки. – Я его убью… – уже совсем тихо прошептал он, посмотрел на Лили, которая в ужасе прижимала ладонь к губам.