Мы будем жить (СИ)

- Блэк на Гриффиндоре, – уже, наверное, в десятый раз удивляется Карлус.

- Представляю, в каком восторге Вальбурга, – мама почему-то смеется.

Джеймс перебивает родителей:

– И что такого в том, что Блэк на Гриффиндоре? Да если хотите знать, второго такого гриффиндорца еще поискать нужно! – запальчиво утверждает Джеймс. – Когда вы с Сириусом познакомитесь, то сами все поймете! Ладно, так мы собираемся на пикник? Я уже оделся! – Да, – папа берет корзинку с едой. – Держись за мою руку. На счет три и трансгрессирую. Готов? Раз-два… Январь, 1974 Дорея тихо входит в комнату сына. Осторожно переступает через разбросанные вещи, автоматические расправляет свитер, оставленный на спинке стула, чуть не спотыкается о раскрытый чемодан… С потолка подмигивают звезды, которые Джеймс наклеил еще год назад, в темноте слабо золотится гриффиндорское знамя, в клетке сидит сова и время от времени щелкает клювом.

Джеймс крепко спит, разметавшись на всю постель. Одеяло, как обычно, упало на пол, подушка сползла, Дорея заново укрывает сына, а потом еще долго стоит рядом, с удивлением замечая, как сильно он вытянулся за эти полгода, какими сильными и крепкими стали его руки, как изменились черты лица… Теперь ему всё реже нужны родительские советы, он считает, что прекрасно разбирается в людях, что знает ответы на все вопросы. Упрямый, порой излишне самоуверенный, прямой и резкий суждениях, но по-прежнему добрый и честный – таким они его и воспитывали.

Джеймс улыбается во сне. Его яркая, полная надежд юность ничем не омрачена, но Дорея уже чувствует холодный ветер надвигающейся войны. Как и все матери, она проклинает войны, потому что заранее знает, что ее Джеймс, со своим обостренным чувством справедливости, обязательно ввяжется в грядущую кровавую бойню…

Миссис Поттер наклоняется, целует сына в лоб и подходит к другой постели.

Сириус спит, подложив ладонь под щеку. Днем, когда они с Джеймсом носятся по дому, сшибая все вокруг, или валяются в снегу во дворе, Дорее кажется, что мальчики поразительно похожи. Но, стоит присмотреться, и сразу становится ясно: Сириус другой. Красивый, умный, сильный, с несгибаемой волей – истинный Блэк! Дорея видит в нем то, что Джеймс не замечает в силу своей беспечности. Этот мальчик порой кажется таким взрослым, пугающе циничным для своих четырнадцати лет, и, даже в компании лучшего друга, очень несчастным. Миссис Поттер изо всех сил старается вытащить Сириуса из скорлупы, но он отмалчивается, а на все вопросы отвечает коротко и вежливо.

Дорея мягко гладит Сириуса по спутанным волосам и выходит, плотно закрывая за собой дверь.

Сириус Блэк вздыхает, сглатывает комок в горле и открывает глаза.

Ноябрь, 1975

Мама сидит на стуле, смотрит на него огорченно и горько. Отец, наоборот, жутко зол, он ходит по кабинету МакГонагалл кругами, размахивая руками, и кричит:

- Я не хочу слушать твои оправдания, Джеймс! Какого черта тебя понесло в Запретный Лес, да еще в такое время?! Ты читаешь газеты? Знаешь, что там уже две недели ищут группу спятивших вампиров, которые нападают на всех без разбора? А в ту ночь на стенах и дверях всех домов, где живут маглорожденные, появились Черные метки, нарисованные краской!

Джеймс угрюмо молчит и хмурит брови. В этот раз он влип. И угораздило же Сириуса проболтаться Нюнчику про Гремучую Иву! Мало того, что Джеймс пережил самую страшную ночь в своей жизни, так еще потом последовали долгие нотации Дамблдора, ссора с Бродягой, необходимость объяснить все Люпину… Дамблдор, кажется, успокоился, решив, что с них хватит, но МакГонагалл! В этот раз письмом она не ограничилась и вызвала в школу его родителей. И что еще хуже – родителей Сириуса тоже. МакГонагалл сообщила только часть правды: «Очередное вопиющее нарушение школьных правил, своевольная отлучка после отбоя…». Страшное преступление!

- Мы ничего…

Но Карлус Поттер не дает и слова сыну вставить: – Тебе повезло, что вы нарвались именно на отряд Аластора. А если бы это был кто-нибудь другой?! Вы оба чистокровные, на вас бы сразу пали подозрения, а там и до обвинений в сотрудничестве с террористическими организациями недалеко! – Пап, дай мне все… – Помолчи! – резко обрывает отец. – Да, конечно, я бы смог все замять, но вот пометки в личном деле ты бы точно не избежал! Прекрасный задел на будущее, правда?! Тебе пятнадцать, Джеймс, пятнадцать, хватит вести себя как пятилетний, пора учиться нести ответственность за свои поступки! «Представляю, каково сейчас Сириусу!», – мрачно думает Джеймс. Вальбурга Блэк разговаривала со старшим сыном в кабинете Дамблдора. Сириус побледнел, когда увидел свою мать посреди школьного коридора и пошел к ней так медленно, словно ему к ногам гири привязали. – Но обошлось же! – не выдерживает Джеймс. Под суровым и холодным взглядом отца Джеймс ежится, но готовится начать спорить. – Ты ничего не понял, ничего! – взрывается папа, выходит из кабинета и громко хлопает дверью. Растерянно открыв рот, Джеймс в отчаянии оборачивается к маме. Она по-прежнему сидит на стуле, устало трет лоб и молчит. – Ма… – жалобно обращается к ней Джеймс, надеясь, что та дрогнет. Дорея подходит к нему и успокаивающе гладит по плечу. – Мы испугались. В Запретном Лесу и в ночном Хогсмиде очень опасно. А если бы с тобой что-то случилось? Джим, ты самое дорогое, что у нас с папой есть. И больше всего на свете мы боимся тебя потерять. Он обнимает маму, по старой детской привычке прижимается щекой к материнской ладони и виновато бормочет: – Простите… я не хотел… – Ох, Джим… Июль, 1976 В середине лета все клумбы в саду Поттеров пестреют цветами. Дорея срезает ветки жасмина, наклонившиеся к беседке, с удовольствием вдыхает любимый запах, а на Годрикову Лощину спускается теплый летний вечер. Миссис Поттер решает, что им втроем сегодня стоит поужинать на террасе – погода стоит чудесная!

Джеймс спускается с крыльца, на ходу прячет в карман какой-то пергамент и подходит ближе.

– Можно с тобой поговорить, мам? – Конечно, – она немного удивлена. Опять, наверное, что-то натворил! Мать и сын устраиваются в садовой беседке, Джеймс мнется, явно не решаясь начать. Он ерошит волосы, кусает губы, прежде чем спросить: – Мам, вы с папой любите друг друга? Дорея оскорблено поднимает брови. – Разве у тебя хоть раз был повод в этом усомниться? Джеймс краснеет и понимает, что ляпнул лишнее. – Нет, – тут же начинает оправдываться он. – Я не то хотел сказать… Как все началось? Теперь Дорея улыбается своим воспоминаниям. – Когда мне исполнилось семнадцать, мои родители устроили по этому поводу роскошный праздник – пригласили всех знакомых, у которых были сыновья. Собирались присмотреть мне будущего мужа – во многих семьях договорные браки считаются нормой. На самом деле я до сих пор не понимаю, как твой отец оказался на этом приеме, ты же знаешь, он терпеть не может подобные мероприятия! Так вот, он пролил красное вино на мое новое, сшитое специально к этому дню платье. Я расплакалась, убежала, твой отец догнал меня, извинился, а потом уговорил сбежать оттуда… – Дорея рассмеялась. – Я росла послушной девочкой, которая всегда подчинялась правилам, а Карлус потащил меня кататься на «Ночном рыцаре» и гулять по магловскому Лондону… До этого мы почти не общались, Гриффиндор и Слизерин, сам понимаешь, а тут вдруг обнаружили столько общего… Последний год в Хогвартсе был сумасшедшим: я чуть экзамены не завалила, все время проводила с твоим отцом. Мои родители были против этого романа, Карлус им никогда не нравился, они грозились выдать меня замуж за Малфоя… Твой папа несколько раз встречался с моей семьей, пытался договориться, а однажды устроил грандиозный скандал и поклялся украсть меня прямо перед свадьбой, я объявила голодовку… В конце концов родители не выдержали и дали согласие, наверное, испугались скандала. Репутация для них это все, – она сделала паузу. – Мне очень повезло: я замужем за удивительно добрым, заботливым, внимательным мужчиной, который подарил мне много счастья. Мы столько лет женаты, но порой мне кажется, что с каждым годом совместной жизни я люблю твоего папу все больше и больше. А еще у нас самый лучший сын на свете, – Дорея потрепала Джеймса по волосам. Джеймс все так же серьезен и сосредоточен. Дорея вглядывается в лицо сына, стараясь понять, что с ним происходит. Не только сегодня. Уже из Хогвартса он вернулся задумчивым, расстроенным, со свежей раной на щеке, которую не смогли залечить ни школьная медсестра, ни сама Дорея – пришлось обращаться в Мунго. Им дали какую-то чудодейственную мазь, сейчас и следа не осталось… – Мам, а можно я еще спрошу… – Джеймс вдруг краснеет. – Одному моему другу… ты его не знаешь, очень нравится девчонка. Он очень хочет, чтобы эта девчонка, ну… стала его девчонкой, понимаешь? Этот парень постоянно приглашает ее на свидания, дарит подарки, цветы, повсюду за ней ходит, а ей все равно. Он уже все перепробовал, даже с другими встречался, думал, она будет ревновать, но стало только хуже… А недавно, – голос Джеймса зазвенел, – один придурок со Слизерина ее очень сильно обидел, обозвал гряз… хм… Мой друг вступился, собирался врезать этому уроду, а она его опять послала. Вот скажи, что он делает не так? – А этой девочке точно не нравится кто-нибудь другой? – Нет, вроде… – бормочет Джеймс и мрачнеет. – Не может же ей носатый упырь нравиться… – Женское сердце – загадка, – улыбается мама. – И что, у твоего друга все так серьезно? Джеймс пожимает плечами. – Наверное… Он сам не понимает, что с ним творится. Так как ему быть, мам? Он старается о ней забыть, но не может… – Если так, – она смотрит Джеймсу в глаза, – тогда он не должен сдаваться. А вдруг она та самая единственная… Джеймс кивает и, по-прежнему задумчивый, уходит в дом. А Дорея провожает высокую фигуру нежным теплым взглядом и, пряча улыбку, думает: «Мой сын влюбился». Август, 1976 – Вы хотите его прогнать? – Джеймс весь так и пышет гневом. – Тогда и я уйду, ясно?!