It Sleeps More Than Often (СИ)

(Книга Левит 15:19-24)

** /Господь сказал Моисею и Аарону/

Bидимо, ветхозаветные пророки для Лоренца не авторитетны.

========== 10. Макабр ==========

Катарину терзает иррациональный, первобытный страх. Страх за свою участь, за результаты расследования, даже за Штеффи. Но они уже всё решили, и сейчас, сидя в своём автомобиле на опушке леса, она под аккомпанемент грозящегося выпрыгнуть из груди сердца наблюдает, как алый солнечный диск опускается за верхушки деревьев, и тихие предместья Рюккерсдорфа погружаются во тьму. Подумать только, на что способно солнце! При свете его лучей места эти выглядят чудесными угодьями: тихие лесные просёлки, перечёркнутые полузаросшими тропами, аккуратные постройки старинного поселения, зелёные луга и цветущие фруктовые сады — просто готовые декорации к сказочной кинокартине. Когда же место дневного светила занимают светила ночные — луна и звёзды — те же пейзажи начинают напоминать декорации к фильму ужасов. Лес наполняется невнятными шорохами, заставляющими вспоминать сразу все известные сказания об оборотнях, лесных ведьмах и прочей нечисти, да и само селение погружается в сонный омут: жители сидят по домам, фонарей на улицах почти нет, и только старинная церковь — самое высокое строение в деревне — мрачно выступает на фоне тёмного звёздного небосвода в нетусклом свете неполной расплывчатой луны. Сестра невольно вспоминает и о сегодняшней дате: на календаре тридцатое апреля, Вальпургиева ночь. Ночь, когда вся нечисть вылезает из укрытий, чтобы приветствовать своего повелителя безумными плясками и жертвоприношениями. Леса озаряются всполохами жертвенных кострищ, и горе путнику, заблудившемуся или решившему срезать путь — оказавшись невольным гостем на весеннем шабаше, ждёт его одна лишь участь: участь жертвы. А что, если путница — монахиня? Ей не только головы не сносить, но и душу не уберечь: души слуг Господних у слуг Сатаны на вес золота, и уж те не упустят возможности преподнести своему мастеру поистине дорогой подарок. Катарина уже почти отчётливо видит себя обнажённой, входящей в лес в сопровождении чёрного говорящего козла, заставившего её подписать кровью договор о передаче собственной души в его вечное распоряжение. В лесной чаще, на вытоптанной сотнями ног и копыт поляне, окружённой высоченными голыми деревьями, она видит их. Десятки голых женщин пляшут вокруг алого кострища; постепенно их ноги перестают касаться земли, и, одна, за другой, женщины уносятся ввысь, нарезая круги по воздуху, окрикивая оставшихся внизу товарок. Бывшая монахиня задирает голову, любуясь действием, и сама не замечает, как воспаряет над поляной, подбадриваемая таким знакомым и уже почти понятным козлиным блеяньем. Отбрасывая мрачные суеверные фантазии, которые при такой-то обстановке сами собой лезут в голову, Катарина встряхивает головой и поднимает глаза к луне. Луна окружена дымкой — если верить народным приметам, то это к похолоданию. А если верить приметам бывалых садоводов, то заморозки, вдарившие в первых числах мая, моментально перебьют цветения всех плодовых и ягодных деревьев, оставив те без завязок, а крестьян — без урожая. Решив, что уже достаточно стемнело и можно отправляться в путь, не опасаясь быть издали замеченной кем-то из припозднившихся местных жителей, Катарина покидает автомобиль.

Она обходит его кругом, затем выбегает на ближайшую дорогу — она завела машину так глубоко в посадки, насколько это позволила лесная растительность, и теперь чёрный мерседес со стороны дороги почти не виден. Но это лишь под покровом ночи — а что, если она не вернётся до рассвета? Что, если случайный грибник заприметит её транспорт и поднимет караул: незнакомые машины в здешних местах, несомненно, повод для беспокойства. Нарвав крупных веток с ближайших кустов дикой малины и изрядно перецарапав ладони, девушка обкладывает ветвями дверцы и капот своего железного коня. Что и говорить, маскировочка — так себе. Больше для самоутешения. Решив, что никаким иным образом на ситуацию она повлиять не может, Катарина пересекает дорогу и уверенно движется в глубь посадок. Глубь — это громко сказано. Она достаточно хорошо изучила местность по снимкам со спутника, и знает, что напрямую через пролесок до деревни всего-то чуть более трёх километров ходу. Главное — не сбиться с пути и не отправиться блуждать вдоль дороги вместо того, чтобы идти строго перпендикулярно, с каждым шагом удаляясь от неё и приближаясь к восточным чертогам Рюккерсдорфа. Церковь строили давно, ещё по всем канонам, с алтарём, смотрящим на Восток, и само здание, по старой традиции, возвели ближе к самой восточной точке поселения. Конечно, между лесом и церковью располагаются несколько жилых домов с обширными хозяйствами, но о том, как ей преодолеть их, сестра подумает позже. Сперва ей нужно пересечь лесополосу и встретиться со Штеффи. Ехать вместе они не рискнули — вдруг наткнулись бы на знакомых ещё в городе? Теперь остаётся только ждать. Только бы напарница не подвела!

Катарина достаёт фонарик и компас. Бегло взглянув на мобильник, она прячет его в карман — сети всё равно пока нет. Освещая себе путь, она направляет луч фонаря строго под ноги, подсознательно опасаясь шуровать им по сторонам — мало ли, чего доведётся выловить из тьмы ночной глуши? Но для щекотки нервов ей хватает и звуков: кроме естественных тресков сучков под ногами, её окружают крики ночных птиц, трепыхания крыльев ночных мотыльков, то и дело проскакивающих прямо перед глазами, скрипы старых сухих стволов. Ещё бы филин заухал — и тогда она точно потеряет остатки самообладания и пустится в бегство, позабыв и о стрелке компаса и вообще обо всём на свете. На сестре старые потёртые джинсы — из числа тех, что не жалко будет и выбросить, неприметная тёмная водолазка, ладно облегающая тонкий стан и уже успевшая нахватать репьёв на длинные рукава, поверх водолазки — лёгкая куртка-бомбер с двумя глубокими внешними карманами на молниях и одним внутренним, на ногах — удобные кроссовки, в которых она когда-то занималась утренними пробежками, пока окончательно не рассталась с привычками мирской жизни. На голове косынка, завязанная на манер банданы: сестра рассудила, что блуждать по лесам, кишащим жуками, слизнями и прочей гадостью с непокрытой головой — не самая удачная идея. Монашеский наряд, а также запасной комплект светского одеяния ждут её в машине. На дело она идёт налегке: всё самое необходимое рассовано по карманам, и сумку она не брала, чтобы та не стесняла движений.

Около двадцати минут прошло, прежде чем стена деревьев перед глазами зарябила просветами. Выбравшись на опушку, сестра упирается руками о колени и часто дышит: вряд ли она так сильно запыхалась, пробираясь сквозь чащу, скорее всего неугомонное сердце пустилось в пляс под впечатлением от опасной прогулки. От ближайших жилых участков опушку отделяет просёлочная дорога — далеко не такая заросшая, как та, по которой добиралась она сама. Со Штеффи они договорились встретиться здесь, но пока её нигде не видно. Она должна подъехать на попутке, но точное время угадать невозможно, а просто стоять и ждать Катарине не позволяют нервишки. Снова проверив мобильник и обнаружив значок приёма сети показывающим целых два деления, она набирает сообщение и направляется к своей главной цели — к церкви.

В домах, встречающихся на её пути, горит свет, и сестра не решается идти напролом через огороды — взяв путь в обход, она очень скоро убеждается в верности своего решения. Собаки. Как она могла не подумать о собаках? Заслышав шаги, учуяв чужака, цепные псы срываются на дружный лай, и от испуга сестра падает на землю, утыкаясь в свежую траву чуть ли не самым носом. Ей уже мерещится, как стая необузданных псов настигает её, окружает и рвёт на части. С их клыков капает кровавая пена, и содрав одежду, волкодавы приступают к трапезе. Сегодня у них на ужин белая человеческая плоть… Снова фантазии — если так пойдёт и дальше, то до утра она может и не дожить: умрёт от разрыва сердца. Конечно, псы на цепях, и им ничего больше не остаётся, кроме как лаять. Убедившись, что хозяева никак не реагируют на истерику своих сторожевых питомцев, Катарина поднимается в полный рост и перебежками, от дерева к дереву, от забора к забору, преодолевает необходимое расстояние. Лай остаётся позади, а впереди — лишь церковь. Тыльная сторона — именно та, что ей и нужна. Подобравшись к служебному входу, монахиня достаёт из внутреннего кармана куртки небольшую связку отмычек и приступает к работе. Давненько уже она не практиковала взломы, но навык, наработанный в годы лихой юности, как оказалось, никуда не делся: даже при полностью отключенной голове руки помнят своё дело, и после нескольких минут лязганья и возни, старый врезной замóк издаёт приветственный щелчок. Сестра шмыгает внутрь здания и тут же запирается изнутри. Отойдя от двери на пару шагов, она останавливается и прислушивается. Тишина: ни скрипа, ни потрескивания свечей. Приглядывается: ни тени, ни света, даже дежурная люстра в молельном зале сегодня не горит. Значит, она всё правильно просчитала.