It Sleeps More Than Often (СИ)

— Так, здесь кладовки, душевая и туалет. Здесь часто бывает сам настоятель, поэтому искать, думаю, стóит в противоположной стороне.

Наконец добравшись до санузла, Катарина включает свет. В подвальном коридоре лампочек нет, но простирающейся через открытую дверь санузла широкой светлой полосы вполне хватает, чтобы неплохо ориентироваться в пространстве и без помощи фонариков.

Направившись к западному крылу, противоположному от более или менее обжитой части подвала, Катарина скрупулёзно осматривает стены. Камень здесь переходит в старинный кирпич — настолько старинный, что если он не обвалился до сих пор, то не обвалится уже никогда. Добротнейшая кладка. Даже не представляя, с чего начать поиски, она принимается пинать стену руками и ногами — а вдруг повезёт? Никаких дверей в стене не видно — но судя по манускриптам, здесь где-то должен быть проход в подземный лаз. Устав наблюдать за бессмысленным занятием предводительницы всей этой спецоперации, Штеффи подключается. Она даже не пытается думать, полностью полагаясь на смекалку сестрицы, но не отказывать же ей в физической поддержке, раз уж явилась? Так они стучат, планомерно оставляя позади метр за метром грязно-рыжей кладки, стучат, насколько позволяет рост: от пола метра на два в высоту. Пнув очередной кусок стены ногой в затёртом берце, Штеффи вдруг оказывается на полу: её нога проваливается сквозь кирпичи, которые с грохотом обрушиваются, погребая под собой её конечность. Катарина моментально поспевает на помощь и, освободив напарницу и убедившись, что обошлось без переломов, уже руками расчищает образовавшийся проход от остальных кирпичей. В итоге их взору предстаёт отверстие в стене, почти у пола, около метра в диаметре. Те же кирпичи, что и вокруг, были сложены здесь в нужном порядке, но не закреплены раствором. Сложены были прочно, иначе незафиксированная кладка рассыпалась бы давным-давно, но для её обнаружения пришлось как следует вдарить по стене ногой — очевидно, тот, кто осуществлял всю эту маскировку, всё хорошенько продумал.

Направив в отверстие оба фонарных луча, им ничего не удаётся разглядеть — там тьма, оттуда несёт холодом, но не сыростью. Просто какой-то провал. Молча переглянувшись, женщины решаются лезть внутрь. Штеффи стремится быть первой. Она заносит ушибленную ногу в зазор и уже почти оказывается внутри, согнувшись в три погибели и готовясь занырнуть в отверстие всем телом, как вдруг до их слуха доносятся отдалённые непонятные звуки.

— Тихо! — моментально реагирует Катарина, прикладывая палец к губам. Они замирают в оцепенении, пытаясь понять, откуда идёт шум, и в тайне надеясь, что им всего лишь показалось. Но звуки повторяются — приглушённые каменными перекрытиями, они явно доносятся откуда-то сверху.

Метнувшись мухой, Катарина выключает свет в санузле, затворяет дверь и, прикрыв фонарик ладонью, шепчет:

— Подожди здесь, я пойду проверю. — Она направляется к ступеням, следуя почти наощупь, полагаясь на свою память. — Если что — прячься! — добавляет она и исчезает в пролёте каменной лестницы.

Самые худшие опасения не оправдались: в церкви по-прежнему никого, обе двери заперты, свет везде выключен. Теперь уже понятно, что странные звуки, похожие не то на возгласы, не то на выкрики, доносятся снаружи. Положив фонарик в карман, Катарина чуть ли не гуськом, максимально пригнувшись, добегает до второго этажа. Ещё с прошлого инцидента она заприметила тамошние коридорные окошки как идеальное место для наблюдения. Подкравшись к ближайшему, она, ещё даже не выглянув наружу, уже начинает нервничать: блики огня играют на замызганном толстом стекле. Припав лицом к стеклу с самого нижнего уголка, она хлопает себя по губам, чтобы не закричать: на церковном дворе люди. В странных одеждах, больше напоминающих убогое шмотьё из бабушкиного сундука, с венками из сирени и одуванчиков на головах и с факелами в руках. Они особо ничего и не делают — просто бродят возле церкви, периодически переговариваясь и даже перекрикиваясь. В одной из девушек Катарина узнаёт официантку из кабака — дочку Гюнтера, ещё несколько лиц показались ей знакомыми. Но она не в том положении, чтобы оставаться здесь и просто наблюдать. Неизвестно, засекли ли они чужаков в церкви, или же собрались первомайской ночью возле неё по каким-то своим надобностям, да ей и не хочется сейчас этого знать. Она понимает одно — им с напарницей нужно бежать, потому что нет никакой гарантии, что эти люди не зайдут в церковь. А для того, чтобы похозяйничать внутри, отец настоятель им не нужен — об этом она уже узнала из книг и подвальной экспедиции.

Всё так же, на полусогнутых, девушка возвращается в подвал. По стеночке добравшись до разлома, Штеффи там она уже не обнаруживает. Значит, та внутри. Поднырнув, Катарина в секунду оказывается по ту сторону стены. Здесь и правда коридор, только пол в нём уже земляной, и, вопреки ожиданиям, не влажный, а совсем сухой.

— Штеффи, — шипит она, не рискуя говорить в полный голос. — Штеффи, ты где?

Ответа не следует. Катарина, стремясь унять дрожь в ладонях, направляет луч фонарика перед собой: сперва она не видит ничего, кроме покатого свода и неровных мазаных стен, грубо отделанных глиной, но вдруг вдали луч фонаря выхватывает из темноты корявую, неестественно согнутую фигуру. Она бы вскрикнула во всю мощь, но, как это частенько и случается в такие моменты, голосовые связки отказывают, и иссушенное переживаниями горло издаёт лишь хриплый выдох. Несколько секунд она вглядывается в силуэт, пока наконец до неё не доходит, что фигура в конце коридора — и есть Штеффи. Только стоит она почему-то, опершись о стену, согнувшись пополам и закусив собственное запястье. Монахиня бежит к напарнице и обнаруживает её в абсолютно невменяемом состоянии. Так порой ведёт себя герпетофоб, случайно наткнувшийся на целый клубок ужей в собственном сарае. Это ступор. С силой схватив женщину за запястье, сестра выдёргивает руку Штеффи из её же рта, и этим же жестом выдёргивает её саму из оцепенения.

— Я… решила посмотреть… Здесь дверь… Я открыла… — дальше Штеффи уже не говорит — она лишь тычет пальцем в открывшийся из тайного коридора дверной проём, которого Катарина сперва, будучи не на шутку перепуганной, даже не заметила.

Направив фонарик в тёмную глотку, открывшуюся за необдуманно отворённой её подельницей ветхой дверью, Катарина сама еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть. За дверью — малюсенькая подсобка, совсем крохотная и абсолютно пустая, если не считать растянувшегося на полу тела. Тело явно не первой свежести и шевелиться не собирается — это труп, хотя запах или насекомые вокруг отсутствуют. Преодолев брезгливость, страх, шок и дрожь в коленях, Катарина делает шаг через порог и направляет луч прямо на мертвеца. Сомнений нет: специфическая одежда, грязный воротничок, тронутый следами тления, а также с трудом, но всё же угадываемые черты на скукожившемся мёртвом лице однозначно указывают на то, что перед ней — отец настоятель Клаус Майер.

— Что… что будем с ним делать? Кто это вообще? — кажется, Штеффи потихоньку начинает приходить в себя.

— Сейчас — ничего. Оставляем всё, как было до нашего визита, и делаем ноги.

— Но мы ведь не нашли…

— Как бы нас самих здесь сейчас не нашли, — перебивает напарницу монахиня.

Они запирают кладовую, оставив труп на том месте, где он и был обнаружен; добираются до лаза, стараясь не шуметь; работая в четыре руки, а фонари держа в зубах, укладывают кирпичи обратно. Убедившись, что их кладка почти не отличается от изначальной, они уже несутся наверх. Огненных бликов на окнах церкви будто бы стало больше, а голоса будто бы стали многочисленнее и ещё ближе подобрались к церковным стенам. Метнувшись к служебному выходу, они с облегчением обнаруживают, что с тыльной стороны здания людей нет. Отперев замок и кое-как, при помощи всё той же отмычки, заперев его уже извне, они бегут к огородам, далее — вдоль заборов держат путь к лесополосе. Они не оглядываются назад, даже стараются не прислушиваться: страх погони так велик, что для них лучше быть пойманными внезапно, чем чувствовать себя кроликами, окружёнными стаей борзых. Уже переступив чертог леса, они всё же останавливаются, чтобы хоть немного отдышаться. Им уже даже начинает казаться, что опасность миновала, как вдруг где-то совсем близко, со стороны крайнего к лесу огорода, до них доносятся голоса. “Наверное, воры!”. “Или наркоманы!”. “Или беженцы чёртовы — ищут, чем бы поживиться!”. “Пустим собак по следу — далеко они не уйдут!”. При слове “собаки” Катарина подрывается с места, позабыв обо всём — и о фонарике, и о компасе, и о едва поспевающей за ней подельнице. Её воображение горит подобно всполохам диких языческих факелов, отображающихся в цветных церковных витражах. В мозгу огненными буквами горит лишь одно слово — “машина”. До машины около трёх километров, это если по прямой, а где эта прямая, а где ключи, ключи в кармане, но в правильном ли направлении они бегут… “Машина, машина, машина”… Вдруг слово гаснет, и сознание накрывает абсолютной беспроглядной темнотой — куда более тёмной темнотой, чем тьма ночного леса вокруг. И всё, что сейчас имеет значение — это приближающийся лай собак за спиной.