Окутанная тьмой (СИ)

— И куда ты опять собралась идти? — Люси замирает посреди пустынной дороги, нарытой плотным покрывалом темноты, нехотя оборачиваясь на до боли знакомый голос, окликнувший её здесь, уже за границей Магнолии. Люси ни капли не сомневается, различая этот силуэт среди ночи более отчётливо и ясно, чем другие, — следил, не выпуская из виду, она уверена, хотя сама затеяла это. Люси и сама не понимает, почему просто не испарилась, не растворилась во мраке, как в прошлые разы, — темнота это сущность Люси, её неотделимая часть, и она с радостью бы укрыла в своих объятиях любимое творение. Хартфилия ловит себя на мысли, что наверняка, отдалённо, сама хотела, чтобы кто-то знал, что она вновь уходит, чтобы не считали предательницей, беглянкой, чтобы просто отпустили и ждали, — если были готовы. Люси ещё не уверена в том, куда податься и ради чего; сейчас все её мысли заняты совершенно другим — зачем она пообещала это Венди, зачем дала надежду, если не знает с чего начинать и что вообще делать, дабы возвратить умерших. Но собственная пламенная речь отмечается на сердце кровавой печатью, и Люси сама едва верит в это, но почему-то цепляется за робкую надежду, — ей, как и сейчас Венди, нужен Кин. Она не понимает, почему так спокойна, ведь всего несколько часов назад ей хотелось рвать и метать этих ничтожных падших, окропляя дороги города чернотой. Что же изменилось? Люси теперь понимает, что совсем не глупо так же наивно, как и тринадцатилетняя девочка, верить в чудо, ведь для Хартфилии эти двое важны так же сильно, хотя одного она фактически не знает, но его душу, истерзанную и израненную долгими годами, читает как открытую книгу. Да и мысль о том, чтобы поднять свой ранг в пирамиде демонов тоже отголосками раздаётся в голове, хотя прежний запал давно улетучился. Люси просто привыкла убивать, и эти падшие, убитые её рукой или косой, тоже дают немного времени, и это хорошо; она с радостью приняла на себя роль чистильщика, и перспектива скитаться по свету вечность, набирая души, уже совсем не пугала. Люси желала жить, как и все, — иметь семью, свой собственный уютный дом, детей, мужа, и мешает себе она сама, оправдываясь, что у такого монстра всего этого быть просто не может. Люси хочет жить нормально, хотя уже не знает, просто не помнит, что значит понятие нормально; для неё это уничтожение неугодных, скитание по миру и желание стать другой, стать человечнее. Такова их природа — всех новорожденных и новообращённых, — но после это как-то забывается, хотя Люси не смеет отпускать свои чувства полностью, потому что есть ради кого. — Не объяснишь мне, что происходит теперь? — Нацу хмурится и, быстро преодолевая расстояния между ними, уверенно и крепко хватает Хартфилия за предплечье, притягивая к себе. Она и сама не против, вовсе не сопротивляется, покорно утыкается носом ему в шею, приобнимает обеими руками не желая отпускать и жадно, будто в первый и последний раз, вдыхает запах одеколона, смешанный с гадким привкусом гнили и дыма.

— Я просто ухожу. Разве мне, демону, нужно объяснять причины своего решения? Ты ведь сам всё прекрасно знаешь, — на выдохе протягивает она и, довольно щуря алые глаза, собственнически зарывается тонкими пальцами ему в волосы, легко касается губами шершавой щеки. Люси знает, что Нацу понимает и многое, но принять эту суровую реальность ему почему-то в разы труднее, чем кому-нибудь другому. Люси знает, что он до дрожи боится одиночества, а она уже в который раз сама, по собственной воле, воплощает его страх в реальность. Вот только всё это делается для того, чтобы однажды, пройдя сквозь года, встретиться и остаться уже навсегда здесь, с ним, рядом, рука об руку. Хартфилия предполагает, как будет бесноваться Венди, когда узнает, что и её, как и всех остальных волшебников, Люси просто оставила позади, отстранила от себя на расстояние и ушла в пылающий закат, не оставив ничего кроме обещания. Венди, как никто другой, знает, что все слова, сказанные Люси, даже в порыве злости, не пустые, в них всегда есть смысл и надежда; но Марвелл вопреки всему будет изо всех сил рваться вслед за ней — будет шипеть, царапаться, если придётся, то даже драться в полную силу. Вот только уйти ей не позволят, особенно Нацу, — он поведёт себя как любящий отец: подойдёт, сядет рядом, легко положив ей руки на плечи, посмотрит в глаза и, не отрываясь, скажет, что и ему тяжело, но он ждёт, потому что любит. Венди тоже любит Люси, крепко и до головокружения, ради неё она готова на многое, как и сама Хартфилия, — сейчас же это лишь одна из многих причин её очередного ухода. Уходить так намного проще, чем долго и мучительно объяснять всё и каждому, почему она снова пытается сделать всё сама, отстраняется от них, берёт весь груз на себя, но в этот раз у Люси имеется ответ. Потому что это её сестра — Госпожа Смерть. Это её друзья — Акихико, Таро, Отто. Это её ребенок — Кин. Это её жизнь, разделённая на две части. Это её выбор, боль, радость, ненависть, грусть, печаль, мимолётное счастье, редкая, но настоящая улыбка, — воля её Судьбы. И во имя всего, что сейчас есть у Люси, она решается продолжать путь одна, ведь её ждёт манящий титул Алоглазой Девы, её ждут, изучения и открытия, её ждёт воскрешение, её ждет семья.

— У тебя они всегда есть, я знаю. Но зря ты не попрощалась с остальными. Многие даже сейчас, не смотря на позднее время, в гильдии: кто-то ждёт именно тебя, кто-то новостей из больницы от Леви и Гажила, кто-то присматривает за Венди, а она у всех и каждого спрашивает, что такое любовь. Ты же знаешь, что и твой отец, и Ванесса, и Зуко ни за что не отпустят тебя так просто, без истерик и слёз. Боишься того, что просто не сможешь уйти, если увидишь их перед собой? Молча уходить для тебя проще, но намного больнее внутри, верно? — Люси только болезненно хмурится, понимая, что в этот раз Драгнил прав до безобразия. Отец вновь разочаруется в ней, хотя и будет ждать, терпеливо ожидая новостей, живя от письма до письма; Ванесса, возможно, и будет переживать, но в ней Люси не уверена, она и не знает толком, что внутри у этой женщины, чем та дышит. Больше всего Люси тревожилась за брата, кровь то у них одна, и за Райто, толком не понимая, как он, дьявольский пёс, поклявшийся служить маленькому ангелу, вообще будет жить без источника питания. Но наверняка Анастейша продумала этот нюанс и просто лишила его чувства голода или же дала возможность питаться обычной едой. В этой юной демонессе Люси не сомневалась, ведь та слишком умна и хитра для своих лет, что и не удивительно, учитывая, где и с кем она выросла.

— Меня Адриана ждёт, отпусти. Мы с ней решили вернуться в Харгеон, начать охоту там, а уже оттуда, — куда Магдалена поведёт. Акихико передал мне письмо от Имизуки, та снова готова вести меня по земле, а там просто армия гнили, которую нужно усмирить. Как раз работа для чистильщика. Там много душ, понимаешь? — Люси чувствует, что он всё прекрасно понимает, вот только ничего поделать с собой не может, только крепче цепляясь пальцами за её плечи, легко целуя в висок и заострённую бледную скулу. И сама она поступает точно так же, в этот раз и не предполагая, насколько их разлучит Судьба — полгода, год, полтора или же все два-три? Люси старается запомнить для себя всё и сразу: все ощущения, трепетные нежные прикосновения горячих рук к коже, лёгкие поцелуи на губах и руках.

— Нет, не ждёт. Адриана в городе, и я, как и её, прошу тебя остаться со мной. Если не навсегда, то хотя бы до утра побудь здесь, запомни меня. Я не буду и пытаться держать тебя силой, это ведь бесполезно, я знаю. Только одна ночь, да и до рассвета уже шесть часов. От этого ничего не изменится, почти ничего, после ты, как и планировала, уйдёшь, — Люси стискивает зубы от такого голоса, пробирающего всё тело до дрожи, и по обыкновению холодно сказать «Нет» не может, нет сил и желания. Она не хочет опускать такое родное, редкое, но безумно необходимое ей тепло, проникающее в неё, питающее каждую клеточку. То, чего ей не хватало всё это время, и она была готова вновь уйти и забыть, как это, находиться в чьи-то объятиях, теряясь в пространстве от нежности. Она забывала, что силу идти вперёд ей дают не только стремление и упорство, но и те люди, которые свято ждут её, верят всем своим пылающим огнём сердцем, — это их тепло греет её изнутри, заставляя чувствовать себя живой.