Окутанная тьмой (СИ)

Люси про себя медленно начинает считать до десяти, не в силах понять произошедшее правильно: то ли этот ангел поступил хорошо, не дав ей убить и замарать руки свежей кровью, то ли просто в душе посмеялся над её нерешительностью и добротой, которые вовсе не свойственны настоящим демонам. Люси не знает, как это понимать, растерянно глядя на тёмные обрывки одежды Пятнадцатого, — может, ей было бы легче, если бы именно она убила его, так же жестоко и мучительно, как и его сестру? Или же напротив, Амэтерэзу проявила к ней доброту и заботу таким жестом, этим действием показав, что главной целью каждого, будь то ангел, демон или человек, не должна быть кровавая месть? А возможно ангел просто воспользовалась последним шансом перед возвращением на небеса и восстановлением своего доброе имени, и лично для себя убила, чтобы вспомнить это неописуемое чувство возвышенности над грязным павшим? Люси не знает, что думать и что говорить, — она провожает непонимающим взглядом тёмно-алых глаз две фигуры, за спинами которых свободно расправлены широкие крылья, ярко горя на фоне темноты. У одной ослепительно-золотые, озарявшие синее, усыпанное частыми звёздами небо блеском; у второй тускло-серые, будто опаленные на концах, но с каждой минутой Люси казалось, что и они становятся ярче, белоснежнее, ведь падшая возвращается домой.

— Тебе сегодня сильно досталось, Локи, как ты? — Хартфилия отказалась от своих размышлений, которые с каждой минутой всё дальше и глубже уводили её в запутанные коридоры сознания, переключая всё своё внимание на духа, обессилено стоящего на коленях, жадно хватая пересохшими, потрескавшимися губами воздух. Локи только вздрагивает, но молчит, зная, что Люси и без слов чувствует его состояние, а если он ответит, хотя бы попытается отшутиться, то, непременно, получит, и если не обычные пламенные речи, как несколько лет назад, то взгляды, от которых душу выворачивает наизнанку. Локи знает и признаёт, что виноват, будто он сам за себя не в ответе, и вместо него каждый день и минуту за него волнуется Люси, что не есть хорошо, — чувство вины дряная штука, Локи понял это уже давно, так часто испытывая его на самом себе. Но, чтобы он не делал, каким бы сильным не становился и не пытался быть, выглядеть в её, Люси, глазах, это ничего не меняет. Хартфилия, становясь напротив него, просто протягивает руку или же обнимает, со всей любовью и заботой, но всё равно смотрит так же, как и до этого, — как на маленького беспомощного ребёнка. Локи не любит этот взгляд, скрипит зубами, только ощутив его на себе, и всегда старается отвернуться, избежать его, но это, если и выходит, то крайне редко. Локи не любит заставлять свою хозяйку волноваться, но, увы, ничего поделать не может, ведь ни он сам, ни Люси более меняться не собираются. Таковы их характеры — либо Локи пошёл в неё, либо Люси в него; оба до раздражимости упрямы, всегда идут до конца, порой напролом. Если приходится, то пользуются всем, что имеется в их арсеналах, не брезгуют ничем, хотя и задумываются надо ли им это, — идут и по головам, переступая через трупы, теперь такие частые на их жизненном пути. Локи не нравится эта их схожесть, он считает себя её защитником, но даже если он и повторяет это Люси, она всё равно заслонит его собой, если это будет необходимо, без колебаний и лишних мыслей. И из-за этого Локи порой хочется и радоваться, что вот она, его семья, тот важный человек в его жизни, и злиться, оттого, что она поступает так глупо. — Иди назад, домой и отдохни как следует. И не смей появляться ближайшую неделю, считай, что у тебя отпуск. Ясно? — Локи и рад бы был повиноваться своему характеру, вставить что-то, из-за чего Люси по обыкновению смерит его таким взглядом. Но вовремя осознал всю плачевность своего состояния и просто промолчал, впервые так просто и без криков согласившись с её словами. Какой же он дух-защитник, если толком на ногах не держится?

— Ладно, я всё понял, — коротко бросает он, мельком замечая, с каким облегчением выдыхает Хартфилия, и легко улыбается, ведь она, прекрасно зная его характер, полагала, что будет очередной спор, в конце которого она, устав, силой, одним прямым ударом в солнечное сплетение, заставит его исчезнуть и вернуться домой. Локи улыбается уголками губ, припоминая тот раз, когда она сделала так впервые; как ни странно, он только заливисто посмеялся, удивляясь изобретательности своей хозяйки. После Вирго ненадолго навестила Люси, убеждаясь, что у неё всё хорошо, и по её же просьбе весь вечер и последующую неделю всеми возможными и невозможными способами опекала брата, просто утомляя своей заботой. Локи не пользовался добротой названной сестры и ловко ускользал из её поля видения, преследуемый всеми духами по их миру, — Локи манила сила, и он не хотел расслабляться, даже на день, мгновенно отставая от Люси. С каждым боем, с каждым ударом, полученным ею или же противником, она становилась только сильнее, крепла, но и её теперешнюю подготовку и силу нельзя было назвать идеальной, нет. Даже Госпожа Лия в представлении Локи была слабой, по-своему, конечно, при сестре, при Отто она была хрупкой и практически беззащитной; но при врагах она бесчувственная Госпожа Смерть, которая без промедления забирала души неверных, которые за годы своего существования гнили заживо, будто не подозревая об этом. — Но если случится что-то, обещай, нет, поклянись, что позовёшь. Не меня так Вирго, поклянись мне, Люси, — прижав ладонь к груди, от всего своего трепещущего сердца просит он, — и алые глаза милуются, мгновенно меняются, разбавляясь тёмно-карим цветом, заставляя Локи обессиленно улыбаться, приподнимая уголки губ. Он услышан ею.

— Клянусь, Локи, иди отдыхай. Ты сильно устал, я вижу, — по-доброму, невольно возвращая и себя, и Локи в старые добрые времена, начинает Хартфилия, легко держа духа за руки, и он успокаивается; привычно поправляет поднятые с земли очки, замечая на стёклах мелкие трещины, думая, что нужно не забыть их заменить, и уже без страха, как и обещал, уходит, распадаясь в одно мгновение на сотки сверкающих золотых частиц. Люси обеспокоенно осматривается вокруг, но рядом никого не видно, а имя Венди, сказанное Амэтерэзу, не просто взволновало её, а заставило по-настоящему бояться, потому что Марвелл безумно зла — на себя и на этих демонов тоже. И Люси всё чаще и увереннее полагает, что не только из-за чувства вины Марвелл ведёт себя так безрассудно, здесь замешана обычная первая влюблённость, ослепившая неопытную в подобных делах малышку. Ведь что могло помешать ей, маленькой тринадцатилетней девчонке, до сих пор верящей в чудо, увидеть в пятнадцатилетнем парне-Жнеце долгожданно принца из детских сказок? Кин храбро спасал её, держал на руках, — так что помешало ей в тот момент просто взять и увидеть в кровавом демоне милого принца, который защитит её ото всех опасностей? Люси знает правильный ответ — ничего. В таком возрасте свойственно влюбляться, и пока Венди нужно просто перебороть это, не позволяя злобе и ненависти затмить свой разум, овладеть телом.

— Венди, прекрати немедленно! — холодно, со сталью в голосе мгновенно приказывает Хартфилия, стоя впереди волшебников, составленных ею в команду небесной волшебницы. Они почти испуганно отходят, не в силах понять, как и почему допустили происходящее, стыдливо отводя глаза, и только Драгнил со злобой ударяет покрасневшим кулаком по поставленному Марвелл барьеру, оградившем её от них крепкой стеной. — Венди Марвелл, ответь мне, пожалуйста: для чего я обучала тебя? — Люси зло поднимает глаза, и та неопределённая то ли ярость из-за совершённого девочкой, то ли сожаление, что она так и не успела предотвратить это, окрашивают их в кроваво-красный. Венди, покачиваясь из-за большого количества истраченных в пустую сил, неуверенно встаёт на ноги, совсем ничего не понимающим, рассеянным взглядом глядя на неё. По тонким рукам свободно стекает кровь, но не её, не Венди, — она чужая, чёрная и тягучая, противно пузырящаяся на коже, как настоящая гниль. Люси тошнит лишь от одного вида, и она не понимает, как Венди смогла преодолеть свой страх, ведь она всегда боялась этих глаз, пустых и безжизненных, а здесь совершила страшное. — Для этого я тебя учила?! Отвечай! — требует Хартфилия, и легко проводит ладонью по барьеру; тот от этого короткого прикосновения рушится, разлетается в стороны сотней мелких осколков, мгновенно рассеявшись по ветру пылью. Венди боязливо отшатывается, ведь впервые она видит злость в глазах Люси, адресованную именно ей; волшебница смотрит исподлобья, из-за растрепавшейся чёлки, и глаза её пусты, полны злобы и ненависти. И она сама, как успевает понять Люси, усмиряя свой пыл, себе не принадлежит, — в голове Марвелл бьётся лишь одна мысль «Отомстить!». — Я учила тебя защищаться! — Хартфилия уверенно приближается к почти сжавшейся в беспомощный комок под её напором, её взглядом и голосом девчонке. Венди дрожит всем телом, будто в одно мгновение осознав, что она сделала, из-за чего Люси повышает на неё голос, и из-за этого оседает на колени. — Я учила тебя защищаться от таких как он! Учила быть достойной, а не становится чудовищем, по поводу и без впадая в неконтролируемую ярость! — от этого «Чудовища», ещё и выделенного более жёстким, грубым тоном Венди передёргивает, и она, в неверии, пытаясь опровергнуть это обращение к себе, осматривает себя раздражённым взглядом, но ничего. Только её окровавленные, облепленные чёрной гадостью руки, и пальцы с вытянутыми на подобии острых костей ногтями, — и под ними маленькие осколки костей, рваные ошмётки кожи и мяса. Венди неожиданно для себя вспоминает, как рвала, как раздирала кожу этого монстра голыми руками, как запускала внутрь пальцы, с остервенением, безумием вырывая внутренности, как раздавила сердце, просто слишком крепко сжав его в ладони, как проткнула лёгкое, как ломала рёбра, наслаждаясь их хрустом. Действительно ли она чудовище, каким её только что назвала Люси, — Венди не знает правда ли это, но обнимает себя за плечи, не сдерживая слёз. И лишь Люси, присев напротив неё, знает, что никакое она не чудовище, — эти слёзы прямое тому доказательство, потому что это вода. А такие, как сама Хартфилия, не умеют плакать так, они плачут кровью, лишь самые достойные не утратили эту способность, но Люси не вошла в их число. — Не пойми меня неправильно, Венди, нет, никакое ты ни чудовище. Ты девочка, просто девочка, нелепо влюбившаяся в демона, и, чтобы вымолить перед ним прощение, тебе не нужно занимать его место, не нужно убивать без разбора. Кин не хотел бы видеть тебя такой, ты и сама знаешь — он не простит самого себя, если однажды ты повторишь эту ошибку. Будь собой и, если тебе это так важно, люби его, пускай уже и мёртвого, в чём причина? Ты же знаешь об этой стороне намного больше, чем кто-либо другой, так почему не допускаешь мысли, что когда-нибудь я смогу вернуть его домой живым, как и Отто? Ты ведь знаешь меня: я, если только захочу, смогу всё, и ни за что не сдамся, я буду идти до конца, стремится к этой цели, неважно, сколько недель, месяцев и лет уйдёт. Я практически бессмертна, стоит только пожелать, я умру, но перерожусь со всеми своими мыслями, воспоминаниями, целями и мечтами. Я, если придётся, буду жить вечно, но, поверь, однажды настанет тот день, когда и Кин, и Отто проснутся от вечного сна. А ты Венди, имея лишь одну жизнь, должна прожить её правильно и, быть может, тогда тебе, как и моей матери, позволят стать ангелом, а не обычной душой. Будь выше всего этого, и твои молитвы будут услышаны, — Люси бережно стирает с покрасневших, украшенных грязными пятнами крови щёк слёзы, и Венди устало, почти сонно смотрит на неё и, как ни странно, верит каждому слову, запоминая всё до каждой мелочи. Верит, что если будет ждать и верить всем сердцем, то её мечта, её заветное желание исполнится, — и всё благодаря ей, их тёмной фее с глазами цвета свежей крови.