Окутанная тьмой (СИ)

— А мне-то что до неё, этого ангела? Моя задача убить Пятнадцатого и очистить улицы этого города от грязи. А эта девочка меня совершенно не волнует, пусть делают с ней, что хотят. Мне всё равно, — холодно бросает Люси, не спуская глаз с, на удивление, слишком спокойной Амэтерэзу, — ангел и не ожидала другой реакции, потому что знала к кому идёт и у кого просит помощи. Но, тем не менее, она знала ещё несколько вещей, которые, несомненно, смогут заставить Люси помогать ей в этом деле, — и пусть это низко для неё, высшего ангела, но другого выбора не остаётся.

— А меня она волнует и очень сильно, пойми. Её кровь как эликсир для мёртвых демонов, — она оживляет их тела, даёт ещё одну жизнь, — с тайной надеждой произносит она и видит, как на мгновение оживают глаза Люси. Амэтерэзу была внутри её души, видела, что происходит там, слышала, о ком так горько рыдает она, желая справедливости и море пролитой крови убийц. Подло давить на больные точки — ангел это знает, но не следует этому правилу, в каждом слове оставляя намёк, что если Хартфилия поможет, то будет шанс вернуть того мальчишку, живым и здоровым. А отказаться она, по мнения Амэтерэзу, просто не сможет, потому что слишком сильной и крепко оказалась связь между ними. Люси делает шаг назад, как-то бессильно, словно сражаясь внутри самой себя, покачнувшись, стискивает зубы, и Амэтерэзу, широко раскрыв тёмные глаза, не верит, что именно она сейчас говорит это:

— И только этой причиной ты хотела убедить меня помочь? Ты говоришь об эликсире, о воскрешении, но ни слова о возврате души мёртвого! И что бы это всё значило? А, Амэтерэзу?! Кина не вернуть, и не лги мне, Отто тоже, Эми так уже давно мертва, являясь ходячим мертвецом с чужой душой под сердцем. Не давай мне ложную надежду вновь встретиться с ними! — не выдержав, повышает голос Люси, потому что ей больно. Итак, сердце внутри разрывается на кусочки, постоянно показывая перед глазами прошлое, всего несколько дней назад, когда ни он сам, ни она даже и не думали о смерти, о том, что скоро их пути разойдутся в разные стороны. И ей нелегко принять это, нелегко сдерживать крик, так и рвущийся наружу, — крик раненного зверя, — ей тяжело держать в себе слёзы, тяжело не давать себе возможность заплакать, чтобы было не так жгуче и горько.

— Ты ведь делаешь всё, чтобы защитить обезопасить тех, кто дорог тебе! Так пойми: я делаю тоже самое! Этот ангел не просто избалованный ребёнок высшей расы, выращенный в роскоши и богатстве, эта девочка — моя сестра. И раз уж ты не хочешь, чтобы была между нами ложь, то знай — я тот падший ангел, нанявший всю эту свору, я и никто другой! Сначала они беспрекословно подчинялись мне, а после словно озверели, устроили на Магдалену настоящую охоту, с жертвами и свежей кровью. Они хотят использовать её для себя, в своих гнусных целях, но что делать мне, падшей, израсходовавшей почти всю свою силу лишь на вычисление её местонахождения? Поэтому я прошу тебя помочь мне! Помоги мне вернуть сестру и вместе с ней взлететь на небо, вернуться домой! — каждое слово током отдаётся по рукам Люси, и она уже не понимает, что важнее: просто спасти эту девочку или отомстить за своего ребёнка. В голове всё мешается, и почему-то всё сильнее и крепче её притягивает ещё незнакомая маленькая девочка, попавшая в окружение озлобленной, голодной своры. Хартфилия прижимает руку к груди, и ей кажется, что Кин поступил бы точно так же, из-за чего ярость и злость, владевшие ей так долго, утихают. В голове остаётся лишь одно имя, отдававшееся приятной дрожью, — «Магдалена»

Локи беззвучной тенью прошёлся по центральной улице, сипло вдыхая и выдыхая холодный ночной воздух, украдкой осматриваясь по сторонам, после поднимая взгляд в небо — уже давно потемневшее, заслонённое тяжёлыми тучами. Дух не мог и самому себе объяснить, зачем, спустя лишь несколько часов после такого тяжёлого ранения, вернулся сюда и вызвался помогать в поисках виновных. Без сомнений, Люси прекрасно знает о его состоянии, но всё равно, она так же и знакома с его упрямством, самоотверженностью, свойственными всем её духам, поэтому и не препятствует, зная, что это — бесполезно. Бросает это еле слышное «Будь осторожен…» вдогонку и мысленно корит себя за то, что не была в состоянии защитить и его, она тогда вообще ничего не могла противопоставить своим противникам, сама находясь в том состоянии, когда нужен герой. И если бы не Лия… Локи даже и думать не хочет, что было бы, не приди в нужный момент Кин, не приди Акихико, не появись сама Госпожа Смерть. Он не хочет думать, что даже малышку Венди, просто маленькую девочку, они бы не пощадили — убили бы без разбора, так и не поняв, что только что отняли жизнь у ребёнка, живущего своими детскими, до зубного скрежета наивными мечтами и желаниями. Локи чувствует вину, тянущуюся за ним непосильным грузом, и страх, потому что понимает, что в таком состоянии просто бесполезен здесь, однако сидеть в мире духов, как дворовый пёс, зализывая собственные раны, он тоже не желает. Он хочет быть здесь, рядом с Люси, как и все волшебники, лишь для того, чтобы в нужный момент оказаться рядом, не дать ей сойти с ума, не дать потерять себя прежнюю, светлую и правильную, поддаваясь ярости. Но даже думать о таком ему невыносимо больно, и Локи прижимает дрожащую ладонь к груди, где ощутимо ноют и колют синяки, ссадины и его глубокие кровоточащие раны.

Становится необъяснимо горячо в груди, и дыхание мгновенно перехватывает чем-то, ставшим поперёк горла, — Локи оседает на землю, негнущимися пальцами оттягивает от шеи воротник, но продолжает задыхаться, не в силах ничего сделать. Чувствует острый осколок, от того наиболее опасного удара, который сейчас так опасно и рвано впивается ему в лёгкое, — дух шумно сглатывает, невольно, в порыве злости на свою беспомощность, сбрасывает на землю очки. Он не может пошевелиться, но и говорить тоже, расцарапывая, ломая ногти о каменную плиту дорожки, чтобы как-то привести себя в чувства, перебить эту боль и подавить крик, рвущийся наружу. Локи не готов умирать так и не увидев тех, ради кого так самозабвенно бросался под удары, кого защищал собою, своей грудью, посчитав намного важнее. Не хотел умирать вот так, в гадком одиночестве среди непроглядной темноты, окутавшей его со всех сторон, и он уже практически ничего не видел в шаге от себя, различая только тёмно-багровые потёки на израненных самим собою пальцах. Смутно понимал происходящее, тщетно пытаясь уловить постоянно ускользающие мысли, мгновенно покинувшие воспалённую голову, пытался дышать сквозь крепко стиснутые зубы, цепляясь руками за рубашку. И в тот момент, когда уже был готов сдаться, отдаться на растерзание тому, что ненавидел больше всего, заметил, сумел рассмотреть маленький золотой огонёк, ослепивший его. И в этом свете он ясно видел слишком знакомое детское лицо с большими тёмно-синими глазами и огненно-рыжими волосами, как и во время их первой встречи, подвязанные в два высоких озорных хвостика.

— Это вы, дяденька. Вам помочь?

Локи опёрся спиной о холодную скамейку, улыбаясь, понимая, что всё ещё жив, раз чувствует этот колкий, практически обжигающий кожу холод. Он не знал, что сказать этому ребёнку, который только что, оказавшись в нужное время, в нужном месте, без раздумий спас ему жизнь, лишь одним коротким, еле ощутимым прикосновением маленькой ладошки к его груди. И в эту минуту мутным взглядом Локи, мог поклясться, он слышал биение собственного сердца, видел его в её руках, окружённых таким успокаивающим лёгким светом. Он доверился, смог отдаться ей, не противился, увидел за холодными синими глазами неподдельную доброту и тепло, теперь заставившие его сердце забиться сильнее. Локи слышал приглушённый хруст выравненного ребра, ставшего на место, и вздохнул — спокойно, глубоко, наслаждаясь тем, что чувствует только радость и свободу. Он не знал имени этой девочки, не знал, откуда она оказалась здесь и почему помогла, но уже подозревал, вернее, был уверен, что вот он — тот ангел, на которого была объявлена эта кровопролитная охота с множеством жертв и смертей.