Окутанная тьмой (СИ)

Светло-голубой огонь, знаменующий человеческие души Лисанны и Джувии, ещё видится пронзительными глазами Люси, — легко, уже почти незаметно, но он ещё различим среди переулка и домов. Хартфилия убеждается, что рядом с девушками нет ничего опасного и подозрительного, после чего со спокойной душой идёт прямо, чувствуя смешанный со сладкими цветочными духами так и не перебитый запах гнили. Она ощущает его среди множества других и недовольно сплёвывает в сторону, чувствуя эту гадкую горечь на языке. Злость возрастает от осознания, что эта падаль и не пытается скрываться, не боится её, не ожидает мести, так свободно, без задней мысли, шастая по городу, даже не вникая в суть их неясной цели. Хартфилия ускоряется, не в силах держась себя в руках, под контролем, неощутимо для самой себя впиваясь когтями в кожу ладоней. Предчувствие скорой расплаты заставляет кровь в венах вспыхивать огнём, и злобная насмешливая улыбка, что, мол, не с той связались, не сходит с губ, — Люси не простит, не сможет сделать этого, никогда и ни при каких обстоятельствах. Ей становится совершенно всё равно, как страшно и ужасно она выглядит сейчас, что совершенно не похожа на саму себя, ведь это будет месть — за честь Кина, за его несбывшиеся мечты, за отобранную жизнь, за всего него. За последнюю предсмертную улыбку, за его помутневшие бездонные глаза, за его доверчиво-детскую натуру, спрятанную за крепкой, но давно сорванной маской. За нарушенное обещание, данное ему.

Люси закрывает глаза и стискивает зубы, слыша едва уловимые слова и чувствуя всем своим существом такой насмешливый, лживо-заботливый взгляд откуда-то сверху. Нервы предательски не выдерживают, и ненависть, обычная неприязнь к этому ангелу, зародившиеся с самой первой их встречи, не дают возможности контролировать себя. Люси ведёт себя до неузнаваемости резко, необдуманно, совсем как тот слишком импульсивный мальчишка, без расчёта и плана, просто импровизируя, — призывает косу и исчезает, за доли секунды находя именно ту крышу, где, совсем незаинтересованно ею и происходящим, стоит она. Лезвие опасно близко находится у тонкой шеи, но Амэтерэзу не двигается, ведёт себя слишком спокойно и хладнокровно, отталкивая лезвие от себя кончиком пальца на несколько сантиметров. Она, пробыв с Хартфилией всего ничего, уже поняла, что та, конечно, может быть жестокой, безжалостной, кровожадной, безумной и пугающей, но только с врагами, с ней. Но вот рядом с любимыми и дорогими людьми всё это теряется, исчезает бесследно, — и нрав дикой непокорной львицы укрощается, Хартфилия становится обычным котёнком, который ищет везде и во всём защиту и поддержку. Только с ними, из других миров, она может быть такой и не боится показать ту часть себя, которую ненавидит и презирает всей душой, потому что все они такие же. Во всех есть часть, где в клетке долго и мучительно томится внутренний зверь, заключённый в железные цепи и ошейник, — он ждёт своего часа и дожидается.

— Давно не виделись, Люси, — сдержано, как давняя подруга, проговаривает девушка, лишь единожды бросив косой, рассеянный взгляд на острое лезвие, так и оставшееся на том расстоянии, куда она его отвела от своей вены. Хартфилия только удивлённо вздрагивает, с трудом узнавая в этой девушке того упрямого ангела, когда-то перешедшего ей путь и слишком жестоко предавшего её. Люси не может сказать точно, что больше не злиться на неё, но в груди что-то болезненно смещается, и перед глазами предстаёт истерзанное, израненное не детской битвой личико Венди, её ужасные раны и выбор, который в тот момент сделала она, эта посланница небес, выводя из себя даже сейчас. Вот только что-то болезненное, тяжёлое, непосильное прослеживается в тёмных глазах и этих бледных, слишком резких чертах лица.

— Почему ты здесь? Мы с тобой не подруги, поэтому не забывай, что в любой момент могу убить тебя. Однако ты всё равно появляешься рядом, как назло, — Люси пытается улыбнуться злобно, но губы дрожат, как и руки, а всем телом овладевает сковывающий страх и неожиданное понимание, что она делает, собирается сделать что-то не так, думает не о том. И во всём виновата эта ангельская аура, так стремящаяся разделить Люси на две части, собранные так нелепо в одном теле, — мёртвая душа демона и живые людские воспоминания, не дающие ей возможность стать полноценным порождением тьмы, держащие её здесь всем, чем только можно.

— Злость и ненависть не приведут тебя ни к чему хорошему. Сама ведь это прекрасно знаешь и без меня. Так почему позволяешь ей брать над собой, над своей человечностью верх? Ты в знаешь, что сейчас происходит внутри тебя? Хочешь расскажу, опишу во всех красках, как ты опускаешься, умираешь, гниёшь, чернеешь? — беззлобно рассказывает Амэтерэзу, хотя Люси и сама чувствует это, — прилаживает руку к животу, ощущая, как что-то там ощутимо-больно пульсирует, разрывается. Но Хартфилия не в силах объяснить, что происходит с ней сейчас, знает лишь одно — злость её катализатор, который всё быстрее и сильнее разгоняет по венам черноту, и это недопустимо, неподвластно ей, пока она не может ясно видеть происходящее. — Человечность быстро теряется в тебе, и, если прямо сейчас не успокоишься, не сможешь подавить злость в себе, то, прости, — ты обречена стать и оставаться такой как сейчас навечно. Но ты не готова, и никто из твоих знакомы, друзей не готов видеть тебя такой; ты не сможешь убивать их, повиноваться голоду, не сможешь убить тех, кто назовёт твоё имя, потому что оно будет тянуть тебя назад, будет возвращать твои утерянные воспоминания. «Люси» — оно будет их защитой от тебя, молитвой против тебя, и ты будешь беззащитна, не сможешь сделать и противопоставить что-то против них. И, в конце концов, сдашься, просто убьёшь себя, — не сможешь жить так, ведь кусок памяти, где остались, отпечатались их лица и их голоса не исчезнет, он доведёт тебя до суицида. А на счёт убить меня, то ты тоже не сможешь сделать этого. Знаешь почему? — Люси с дрожью отступает, а в потревоженных мыслях звучит лишь один пронзительно-громкий голос, тщетно умоляя прекратить всё это. Она желает, чтобы эта святая не лезла так нахально и без предупреждения в её душу, не выгребала всё самое сокровенное, не озвучивала её тайные страхи и намерения, её слабость и погибель. Люси и сама знает, что не сможет убить, но жажда мести не уходит, и единственным верным решением сейчас кажется именно утолить её, как было с Седьмой. Вот только от этого легче не становится, заставляя сердце слишком больно сжаться, и человеческая часть это понимает лучше и острее. — Потому что не хочешь. В тот раз, когда ты прогнала меня, я ведь ушла недалеко, была рядом и следила за вами. Я не поверю и просто рассмеюсь, если ты, Люси, скажешь, что своими глазами не замечала меня. Ты могла убить меня ещё там, тогда, но я здесь, прямо перед тобой, жива и здорова. И мне нужна твоя помощь, — слишком просто, даже не рассчитывая на отрицательный ответ, произносит Амэтерэзу, в глубине души зная, что Люси не откажет, скажет что-то колкое и, возможно, обидное, но не отвернётся.

— Ты что с ума сошла? Ты хотя бы понимаешь, у кого сейчас просишь помощи? — Люси вздрагивает, и из груди вырывается приглушённый гадкий смех, но он тут же исчезает, и остаётся догадка, что, быть может, случилось нечто по-настоящему ужасное, раз этот гордый ангел просит помощи у неё, практически своего главного врага. И грустная улыбка, на мгновение появившаяся на тонких губах ангела, подтверждает подозрение, заставляя успокоиться, выслушать, показать другую себя. Люси закрывает глаза, по привычке жмуря их до бесформенных пятен, и, почти успокоив, усмирив свой пыл, опускает оружие, добавляя холодное, но с заметными нотками волнения: Я слушаю тебя, внимательно.

— Ты же, как и я, видишь насколько осмелели падшие: они так просто снуют по улицам среди живых людей и, как ни странно, не боятся, не обращают на других ангелов никакого внимания. Ты уже убила одну из их лидеров, — остался ещё один, а эти жалкие ищейки не помехи ни тебе, ни мне. Помоги мне найти девочку-ангела, за которой все они охотятся, быстрее, чем все они. Она очень важна для небес. Понимаешь меня, Люси? — наивно и по-доброму интересуется девушка, видя долю сомнения появившегося в глазах Хартфилии, ведь не такой просьбы и проблемы она ожидала, совсем не такой.