Окутанная тьмой (СИ)

Теперь с Нацу всё было хорошо, ничто ему не угрожало, за него Хартфилия была более-менее спокойна, но волнение возвращалось, возрождаясь уже по другой причине — Леви. Сегодня Гажил вновь приведёт её в гильдию, как и обычно, только предупредит всех, а Люси придётся применить все свои силы — Хартфилия не собирается экспериментировать и давать МакГарден свою кровь, она не знает, как отреагирует на это ребёнок. Люси не хотелось бы, чтобы малыш мучился, став на такую же дорогу с кровавыми следами как позади, в прошлом, так и впереди, в его недалёком будущем. Есть ведь и другой способ, тот, которым Люси пользовалась неоднократно — внутри всё заныло от воспоминаний недавно бушующей там тьмы, но Люси собиралась сделать это снова. Перенять на себя всю боль ребёнка, то есть на мгновение ослепнуть — её никто не учил этому приёму, никто не рассказывал, Люси сама нашла выход ещё тогда, в лесу, когда спасала Джувию, и сейчас вновь придётся принести себя в жертву. Люси уже привыкла, что вечно во всём виновата, что постоянно страдает, и в этом, как ни странно, только её собственная вина, никто из друзей, ни за что, не прикрывался бы ею, как щитом, Хартфилия, сама подставляется под удары. Тьму Люси ощущала и помнила, но страшно было из-за секундной, а может и минутной темноты, когда свет померкнет в её глазах, пока регенерация не начнёт возобновляться, возвращая её зрение — будет сложно, но Люси была уверена, что справится, что сможет. Ей, как лучшему творению тьмы, никто не позволит умереть так просто — Лия явится, вытянет её, если что, но Люси и сама не собиралась отдаваться на растерзание. У неё ещё много дел и проблем в этом мире, ей ещё рано туда, належаться в гробу, уснув вечным сном, будет время, пока нужно сражаться, и теперь не только для себя, но и ради других.

Как только настенные часы глухо пробили семь, Хартфилия тихо и бесшумно выбралась из кровати, прикрыла окно и просто ушла, оставляя после себя лишь лёгкий запах духов и сигарет, дым которых впитался после последней сигареты, выкуренной пару дней назад, перед возвращением в гильдию. Люси бы и хотела остаться, ей было здесь, в объятиях Нацу, тепло, уютно, комфортно и впервые за долгое время почти спокойно, но времени катастрофически не было — закончилась выдуманная идиллия, закончилась мёртвая тишина, закончилось мнимое спокойствие. Теперь ей было необходимо встретить Целительницу и провести её до самой гильдии, где они тут же приступят к делу. На вчерашний вопрос «Почему? Неужели она и сама не может дойти?» Люси получила весьма странный и неожиданный ответ — оказалось, что за всё это время отшельничества Полюшка начала боятся людей, особенно, если приходилось идти куда-то одной. И теперь вместо той суровой, грубой, грозной женщины, которая с помощью обычной метлы нагоняла страх на всех, перед Люси стояла настоящая мямля, которая тут же теряется в городе, дрожит и панически боится людей. Хорошо и уверенно Целительница чувствует себя лишь дома, или где-то рядом с домом, или во дворе дома, но выход в люди без сопровождения превращался для неё в настоящую пытку. Люси честно было просто плевать на страх Полюшки — Хартфилия за это время хорошо узнала психологию людей и была уверена, что даже без неё женщина бы пришла. Целительница бы подрожала, потряслась, побоялась, но пришла бы, ведь совесть точит её изнутри, и для избавления этого мерзкого чувства есть лишь один путь.

Люси видела, что Полюшка мучается, ведь явно ночами плохо спит — такие заметные синяки и усталое, осунувшееся лицо с ещё большим количеством морщин были тому не опровергаемым подтверждением. Женщину мучают страхи, кошмары, Люси видела это в её глазах, но так и не могла понять, представить, что такого ей снится — лицо Гажила и Леви, их упрёки, крики, мучения, слёзы или их новорожденный малыш, который смотрит на Полюшку открытыми, мутными глазами, не видит её, но улыбается, зловеще и страшно. А вот Люси почти всегда снилась темнота — вокруг только она и ничего более не видно, темнота мягко окутывает со всех сторон, убаюкивает, успокаивает, проникает в сердце. Только спустя несколько секунд Люси с каким-то безразличием замечает, что стоит босыми ногами в луже чьей-то крови, а вокруг поочерёдно появляются чьи-то глаза, их много, они разные, но все холодные, стеклянные, пустые, смотрят на неё. Это мёртвые, те, кого убила Люси, они тянут к ней свои руки, такие бледные, худые, обтянутые только кожей, цепляются за неё скрюченными пальцами, пытаясь разорвать на части, отомстить. Люси никогда не кричала, вновь и вновь видя их в своём сознании, день за днём, но Хартфилия, как и всегда, привыкла — они просто плод её собственного воображения, порождённые её совестью кошмары. Эти призраки, выдуманные ею, преследуют её и будут преследовать, пока однажды Люси не сдастся — это их месть, она их убийца, но сейчас просто жертва. Вот только Люси уже почти не страшно кануть во тьму с головой…

— Ну и какого чёрта вы там стоите? Выходите уже, думаете, что за этой сосной не видно? — Люси злорадно усмехнулась, стоя у начала тропинки, ведущей к дому Целительницы. Как она и предполагала, Полюшка выбралась, не до конца, конечно, но всё же прошлась, вышла навстречу, хотя сейчас и перепугалась, услышав голос Люси, вздрогнула, испуганно выглядывая, осматриваясь по сторонам. Теперешний характер женщины одновременно и дико раздражал, и удивлял — они ведь не в игры играют, дело важное, так неужели нельзя взять себя в руки и стать серьёзной, рассудительной? Вот только вслух Хартфилия не произнесла ни слова и, устало прикрыв глаза, подавляя раздражение и гнев, бушующий внутри, потянула пронзительно взвизгнувшую женщину на дорогу, крепко вцепившись в рукав её плаща. Времени не было, чтобы заниматься ерундой, и Полюшка это вроде поняла, прекратив упираться, послушно идя рядом, не отставая ни на шаг. — Времени нет на ваши страхи, только попробуйте сегодня сделать что-то не так, это может стоить кому-то жизни, — Целительница виновато отвела взгляд в сторону, прижав только что отпущенную руку к груди — и страшно, и надо, но она ничего не могла с собой поделать.

— Леви уже там с Мирой про беременность болтает. Ты как, готова? — Гажил ждал их у крыльца, руками опираясь на перила — выглядел он уставшим, видимо, как и Хартфилия не мог уснуть, в ожидании, вот только на его лице всё было заметно сильнее. Так же как и неподвластное волнение, дрожащие руки и испуганный, пустой взгляд — Хартфилия чувствовала и знала, что-то, что он согласился, позволил, ничего не значит, он всё равно боится. — Всё ведь будет нормально, да? — у самой двери окликнул Люси Рэдфокс, опустив руку на плечо. Люси и сама в тайне надеялась, что всё будет нормально, но не только от не зависело, что будет дальше — она только лечит, а вот за состоянием ребёнка будет следить Полюшка. Если малыш не сможет выдержать, перенести передачу собственной болезни, если он будет слишком слаб для этого, то придётся воспользоваться кровью, надеясь на чудо, и никак иначе. От Люси почти ничего не зависело, но волнение пожирало изнутри, а перед глазами всплывал этот мерзкий вопрос «А что, если?», не давая покоя, будоража сознание.

— Да, — Люси не была уверенна в своём ответе, но лучше было сказать Гажилу то, что он хочет от неё услышать, пусть хотя бы кто-то из них трёх будет по-настоящему спокоен. Хартфилия уверенно открыла дверь, тут же находя глазами среди толпы МакГарден — та сидела у стойки, что-то радостно щебетала, улыбаясь, радуясь, казалось, всему на свете, не отпуская ладоней с живота. Люси было страшно допустить даже минимальную ошибку, ей было страшно больше не увидеть этой радостной, искренней улыбки на лице Леви, ей было страшно вмешивать в то, что сотворила природа. Может и не стоит трогать ребёнка, может это его судьба, да и есть ли у Люси право вмешиваться?

— Доброе утро, Леви, — Хартфилии и самой было слишком странно так обращаться к кому-то из гильдии, и не просто поздороваться, кивнуть при встрече, а ещё и улыбнуться, так же мило, солнечно, тепло и до тошноты лживо — Люси с трудом выдавливала из себя эту сплошную фальшь, надеясь, что в неё поверят. Но МакГарден, будучи чересчур наивной, поверила, обернулась, улыбнувшись в ответ ещё шире, радостней, что-то прощебетала, но Хартфилия по-настоящему не услышала, глядя в упор на ребёнка. Своими глазами она видела его прекрасно — маленький, даже не верится, что дети бывают такими, но со своей проблемой, болью, и Люси хочет помочь, искренне, избавить его от непонимания окружающих, от трудностей, которые появятся после, когда он подрастёт. Хартфилия и предположить не могла, какого это, быть слепым — просыпаться утром, но видеть темноту, ощущать тёплые, ласковые лучи солнца, но не видеть его в небе, слышать голоса родителей, но не знать даже как они выглядят. И это наверняка не просто больно, это невыносимо — неизвестно, сколько ещё таких же отречённых, страдающих, мучающихся, не видящих дневного света, красоту звёздного неба. Но позволить этому ребёнку пополнить их ряды, стать таким же, Люси не могла — её долг, её обязанность, как крёстной, уберечь этого малыша от такой участи, побороться с природой, которая устроила такой цирк, такое гнусное, подлое испытание. — Всё в порядке, Леви, ты что-то выглядишь такой усталой? Может тебе немного отдохнуть, поспать? Спи крепко, Леви, и ни о чём не тревожься, — МакГарден тут же поддалась внушению, начиная сонно что-то лепетать, закрывая глаза, полностью теряясь в пространстве. Гажил, подняв её на руки, быстро перенёс на более подходящее место, как ни странно, уже подготовленное заранее, ведь все всё знали, но Хартфилия не обращала на это никакого внимания. Перед ней, перед её глазами, вновь чёрно-алыми, был только этот малыш, этот ребёнок, которого она должна, обязана спасти, дать ещё один шанс прожить счастливую жизнь, наполненную красками и весельем. — Расстегни её куртку, мне нужно знак нарисовать, — Полюшка присела рядом, взяв ладошку МакГарден в свои руки, охваченные светло-зелёным светом, так она яснее чувствовала биение сердца, пульс и дыхание, пока всё было в порядке.