Окутанная тьмой (СИ)

Цепочка была так же небрежно обмотана вокруг ладони, под местами сломанными ногтями, да и на коже, везде была полу засохшая кровь с таким отвратным запахом, будто сейчас стошнит, но с таким сладким вкусом, который Люси уже успела попробовать и понять, что эта мерзость сводит с ума бесповоротно. Эта кровь сладкая, но поганая, прогнившая, как и ее обладатели. Опершись на стену спиной, Хартфилия начала второй, чуть дрожащей от неприятного покалывания в боку, рукой слишком медлительно, поочередно расстегивать пуговицы на рубашке. Конечно, можно было бы и сразу, одним рывком расцепить их, но, увы, запасной одежды нет, да и сил на этот рывок тоже. Откинув голову назад к ощутимо прохладной стене, Люси зажмурила глаза, поморщившись, вздрогнув от заметного холода и вытянув ладонь вперед крепко-накрепко, насколько это только возможно, сжав ее в кулак. Еще минуту Хартфилия колебалась, не зная, придумывая, размышляя, пытаясь вспомнить другой, какой-нибудь менее болезненный способ, которого просто не существует.

«Мелкий, знаешь, я все не перестаю тебе удивляться. Сейчас все, как люди, так и демоны, крепко держаться за свои шкуры, ведут себя, как крысы, жалят, словно змеи, лезут под кожу, принося неимоверную боль, а ты, ты другая, ты все делаешь по-другому. Жертвуешь собой, отдаешь на растерзание этим коршунам свою тело, душу, сердце и что удивляет меня еще больше, ты ничего не требуешь взамен за это. Только это убийственное одиночество, которое, ты ведь уже поняла, что не выход, не спасение, не твой третий вариант из двух. Сейчас тебе опять больно, ты опять взяла все на себя, опять ты защищаешь их любой ценой, которая, ты даже представить не можешь, насколько высока. Ты демон, который защищает людей, оберегает их, убивает падших, тех, кто уже сдался, отрекся от здравого смысла, и знаешь, я горжусь тобой. То, что нас не убивает, делает нас сильнее, так ведь говорят люди, да? И судя по этой фразе, по твоему отношению к людям, по твоим поступкам, я понимаю как никогда раньше, что мне далеко до тебя. Ты хоть и младше, но лучше понимаешь какова цена жизни, какова цена доверия и дружбы, а я это уже просто забыла, ведь Смерти ни к чему эти чувства. Теперь я понимаю как была неправа, когда отреклась от своих чувств, когда просто не посчитала нужным вновь пробуждать их в себе, когда просто забыла, поставив точку в конце… Ты ведь знаешь, мелкий, что я и хотела бы, но не могу сейчас быть рядом с тобой, не могу держать твою руку, не могу успокоить и придать какой-то уверенности, но ты знаешь, что одну я тебя не оставлю, так? Есть кое-что, что я могу – внушить тебе мое присутствие и тебе, я обещаю, будет легче, правда, ты просто верь, что я здесь, что я стою прямо перед тобой. И мы сможем все преодолеть верно, мелкий?»

Слова Лии были словно глоток свежего, отрезвляющего воздуха, которого сейчас не хватало, которого было так мало здесь, в этой маленькой, темной, душной комнатке. На лице Хартфилии появляется легкая улыбка, когда она ощущает, хотя и знает, понимает, что все это ложь и умелая иллюзия, созданная сестрой – тонкие, прохладные пальцы, касающиеся самыми кончиками ее руки, держащей кулон. Все же даже ложь порой бывает полезной и в этот момент Люси убеждается в этом еще сильнее, ведь она спасает ее, помогает принять верное решение и выбор не впервые. Пальцы Лии крепко сжимают запястье, ощутимо впиваясь острыми ногтями, поворачивают, медленно, осторожно, чтобы не спугнуть еще сильнее, направляют руку Люси прямо под ее сердце. В этот момент Люси прекрасно видит уверенность сестры, ее осознание, что другого выбора просто нет, но страх мерзким облаком окутывает девушку с ног до головы. Хартфилия чувствует легкий, успокаивающий поцелуй в висок, чувствует, как сестра тихо обнимает ее за плечи и тяжело вздыхает с самым неподдельным сожалением. Люси уверена, что была бы возможность, то Лия, не раздумывая, переняла бы всю ее боль на себя – у Лии была всегда лишь одна проблема – неподвластный синдром старшей сестры. И сейчас она вновь пытается сделать весь путь Люси как можно проще, легче, но кое-где она, видимо, проглядела и ей остается только быть той невидимой тенью, как и раньше.

Все действия, ощущения, чувства настолько правдоподобны, натуральны, что Люси на одно короткое мгновение полностью поддается этому чувству защищенности, поддержки и, совсем позабыв о боли, об осколках, впивающихся во внутренности, глубоко вздыхает, резко, уверенно врезаясь когтями в кожу. Тупая боль начинает беспрерывно пульсировать в висках, глаза на секунду становятся пустыми, остекленевшими, расширенными от боли. В чувства более или менее ее приводят осторожные, такие же успокаивающие прикосновения сестры. Крепко стиснув зубы, до скрежета, Хартфилия еле слышно стонет, возвращаясь в реальность, сильнее, еще глубже проталкивая ладонь вперед, хорошо, даже слишком четко, ощущая и свои когти, разрывающие преграду, и кулон, и его цепочку, небрежно тянущуюся следом.

Железо слишком неприятно холодило внутри, но даже оно не перебивало, просто не могло перебить всю ту боль, которая моментально разносилась по телу все новыми и новыми порциями, достигая всех самых дальних, маленьких клеточек. Мгновенная слабость, полнейшее неподчинение тела, полу прикрытые глаза с такими же расширенными зрачками, вздохи – каждый, будто ножом по сердцу – рваные, короткие, неглубокие и все, как один, болезненные. Все так же опираясь спиной на стену, скользя свободной, вовсе не слушающейся рукой рядом, пытаясь найти, схватиться за что-нибудь, зацепиться за опору, которой рядом просто нет. Уже полностью сидя на полу, продолжая держать кулон в себе, чувствуя как что-то знакомое, вновь начинает бушевать, негодовать там, Люси с новой силой раскусывает губы, пытаясь привести себя в чувства, ведь теперь прикосновения холодных пальцев Лии просто недостаточно. Из свежей, тонкой ранки на губе начинает сочиться кровь, которую Хартфилия тут же слизывает и от этого, как ни странно, становится немного, но легче, хотя звон в ушах так и не прекращается.

«Боль… Я уже почти не помню, как это, мелкий, но сейчас, когда я рядом с тобой, пускай и частично, я могу снова вспомнить это чувство, обрывками. Я знала, что ты не позволишь и потому не сказала, что разделила эту боль на нас двоих и, ты знаешь, эта жалкая половина, пришедшая ко мне, пронзила мое сердце насквозь, чуть не свела с ума. Это невыносимо, невозможно сдержать все болезненные стоны и крики, так и рвущиеся наружу, невозможно привыкнуть к этой боли, невозможно и перетерпеть ее, как бы ни пытался. Это ужасное чувство, которое постоянно преследует людей, демонов, да и тебя тоже, мелкий, она постоянно ходит за тобой по пятам, настигая в самые трудные моменты. И я не понимаю, как ты терпишь, я не могу объяснить тебе, что чувствую, что ощущаю внутри себя, вновь осознав каково это, как мерзко чувствовать себя настолько беспомощной, вовсе не имеющей никакой защиты и силы, чтобы дать опор. Теперь я поняла, я вспомнила и уже никогда не забуду, просто не посмею забыть, что это… Боль…»

«Боль, лишь половина…»

С еле слышным облегченным вздохом, Люси медленно, морщась от неприятных ощущений, вытащила руку из себя, обессилено опустив ее рядом с собой. Пальцы чуть вздрагивали, будто от легких покалываний, поочередно сильнее сжимая кулон, где, наконец, уже точно был заперт и демон, и составлявшая его тьма. Черные, мелкие, еле уловимые для глаз пылинки хаотично летают там, за этой тонкой гранью, отделяющей их от реального мира, куда они более никогда не попадут и не посмеют бесчинствовать здесь. Шумно сглотнув, Люси отпустила, небрежно сбросила с пальцев окровавленную цепочку, приложив руку к ране. Кровь сочилась, беспорядочно стекая тонкими струйками по животу, просачиваясь сквозь плотно сжатые пальцы, ведь слишком глупо пытаться так остановить кровотечение. Оглядев мутным, более-менее ожившим взглядом соседние полки, девушка кое-как различила там стопку аккуратно сложенных белых тряпок, которые сейчас ей как нельзя кстати. Мысленно извинившись перед Мирой и Лисанной, Хартфилия уцепилась кончиками пальцев за первую попавшуюся, до которой только достала, повалив всю стопку на пол, но все же достав хотя бы одну.