Ночная духота (СИ)

— Двери следует прикрывать тихо, когда являешься без приглашения, — продребезжал в наступившей тишине старушечий голос.

И вот тут мне бы завизжать, да голос пропал, как и удары сердца. Я поняла, что за роялем сидит вовсе не девочка, а крохотная Сара Винчестер. Вернее дух старухи… Или как это ещё должно называться, если только она не стала вампиром… Но кем бы она ни была, я оказалась взаперти с нечеловеком. А если дверь захлопнулась от сквозняка и её можно открыть? Только куда бежать, я не знала, потому осталась стоять, пригвождённая к полу страхом и безысходностью.

Миссис Винчестер медленно, чуть ли не кряхтя, поднялась со стула и оперлась рукой о полированный корпус рояля. Теперь я видела её в профиль. Прошла долгая минута, но она не повернулась лицом. Мне слышалось её дыхание, глухое, клокочущее. И вот старуха разразилась страшным кашлем и прикрыла рот большим кружевным платком.

— Тебе должно быть очень холодно, — произнесла она наконец уже ровным, почти не дребезжащим голосом. — Возьми с софы плед. Габриэль принёс его давно, пообещав, что он вскорости пригодится. Какой-то заблудшей душе. И вот теперь он привёл тебя.

— Габриэль?

— Габриэль, — повторила хозяйка спокойно, и я поняла, что говорит она про индейца. Конечно, у него должно быть какое-то имя, и отчего бы в Калифорнии не быть ему испанским. Мысли об индейце немного успокоили меня, и я заскользила взглядом по комнате, надеясь вновь увидеть бледную фигуру. Но нет, мы были одни. Миссис Винчестер молчала, будто выжидала, когда я исполню её просьбу и укроюсь пледом. И то верно, в том виде, в котором я сбежала от графа, перед лицом старой вдовы представать не следовало.

Миссис Винчестер покачала головой и поправила зализанные седые волосы. Лицо её не скрывала пресловутая вуаль, под которую та якобы прятала своё уродство от слуг. Даже морщинистое оно носило следы былой красоты и было мягким и добрым. Миссис Винчестер продолжала держать у губ платок, и мне вновь стало холодно. Только голую кожу кольнули не шерстяные ворсинки пледа, а иголки страха. Не прячем ли она от меня клыки?

— Присаживайся.

Тихий голос звучал приказом, и я тотчас плюхнулась на софу, подтягивая к себе ноги, чтобы укрыть их пледом.

— Похоже, блуждания в жизненных переходах были не очень радостными.

— Я полночи искала лестницу, чтобы спуститься вниз, — едва слышно произнесла я, не сводя глаз с платка.

Наконец миссис Винчестер убрала платок в узкий рукав.

— Потому что не то искала. Надо стремиться подняться наверх, а вниз мы скатываемся вне зависимости от нашего желания.

Она говорила, едва приоткрывая губы, но я сумела заглянуть ей в рот и, не найдя клыки, немного успокоилась. Хотя чем общество духа, и явно телесного, простуженного и усталого, могло оказаться лучше общества кровопийцы?

— Ваши лестницы иногда ведут в потолок, — произнесла я, не зная отчего начинаю ненужный и опасный разговор.

— Иногда мы слишком высоко взлетаем и, разбившись об облака, падаем вниз. Чем удивляют тебя мои лестницы? Когда ты идёшь по ним в тупик, у тебя есть шанс безболезненно вернуться назад и продолжить поиск верного пути. Или того, кто укажет его.

— Габриэля? — почти перебила я хозяйку. — Он что-то сказал вам, когда пошёл на мои поиски?

— Ничего. Я не знала, что он кого-то ищет. Он приходит, когда ему вздумается, и так же незаметно уходит. Мой дом открыт для всех, кому есть что искать в себе. Ты не нашла лестницы, но неужели только её ты искала?

Я сжалась под пледом и вдруг поняла, почему наверху было так темно.

— Отыскать в своей душе свет очень тяжело, — ответила за меня миссис Винчестер. — Но даже идя вперёд с горящим сердцем, не всегда найдёшь верный путь с первого раза. Хорошо, что ты искала, даже на ощупь. Иногда это самый верный путь. Возможно, Габриэль помешал тебе отыскать то, что ты в действительности искала?

Если это был вопрос, то я не знала ответа. Я искала в себе прощение для графа. Нашла ли я его, или мне надо было побыть с собой наедине до рассвета, чтобы понять, как вести себя дальше? Индеец не просто так привёл меня сюда. Мне здесь должны помочь.

— Я хочу починить твой наряд, — неожиданно сказала миссис Винчестер, задержав взгляд на сведённых под пледом коленях. — Идём в мастерскую. Негоже девушке расхаживать в порванном платье. Сначала следует привести в порядок оболочку, а потом уже браться за то, что внутри. Иначе бесполезно наводить в душе порядок. Это как пытаться поставить фарфоровую чашку в буфет с полками дюймовой ширины.

— А для чего вы тогда построили подобный буфет?

— Потому что некоторые души пытаются это сделать. Кому-то надо перебить половину сервиза для того, чтобы понять, что следует искать полку по размеру чашки.

Миссис Винчестер прошла мимо, и я не почувствовала холода. Наоборот слух мой согрело тяжёлое болезненного дыхание старухи.

— Не торопи меня, — сказала она, приоткрывая мне дверь. — У меня болит всё тело, даже крошечные ступеньки иногда кажутся непреодолимыми. Но до лифта идти ещё дальше. Позволь мне опереться о тебя.

Рука миссис Винчестер оказалась тёплой, по-старушечьи шершавой и цепкой. Она шла со стороны перил, ища и в них поддержку. И не зажгла верхний свет, потому что взяла с собой лампу, и теперь наши фигуры отбрасывали на стенах тени, как в фильмах ужасов, но я не чувствовала страха. Близость старухи дарила странное спокойствие, и мне даже было жалко отпускать её руку в мастерской.

Миссис Винчестер принялась рыться в многочисленных ящичках комодов, выстроенных вдоль стен мастерской, велев мне снять платье и завернуться в плед. Трясущимися руками миссис Винчестер заправила швейную машинку и уже пропустила под иглу ткань, как вдруг хитро взглянула на меня и поманила к себе.

— Ты должна сделать это сама, — сказала она не терпящим возражений голосом.

— Сама? — я пожала плечами, ещё сильнее стягивая под шеей концы пледа. — Но я не умею пользоваться ножной швейной машинкой. Да и никакой не умею.

— Ничего. Научишься. Надо только подлатать платье, а утром ты переоденешься в другое. Так что можно и криво прострочить. Ничего страшного. Главное, сделать это самой.

И мне ничего не оставалось, как скинуть плед и почти что в костюме Евы усесться за машинку, поставить босую ногу на педаль и возложить руки на ткань. Казалось, что машинка шила сама, и миссис Винчестер, подходя с ножницами, чтобы обрезать нити, не уставала меня нахваливать. А пока я строчила, она хлопала ящичками в поисках, как оказалось, подходящих для рукавов кружев. Их, кажется, называют фонариками. До сих пор не понимаю, как сумела пристрочить их к платью, а потом ещё и узкие, полупрозрачные, тонкие рукава, превратив платье наполеоновской эпохи в нечто целомудренно-викторианское.

— Я обожаю кружева, — призналась миссис Винчестер, задумчиво оглядывая меня с ног до головы. — Я сплела эти кружева, как только мне доставили из Англии специальную машинку — подумать страшно, как раньше бедные женщины плели их на коклюшках. Всё-таки быстро летит время, но оно мучительно для женщин, если нечем занять руки…

Я опустила глаза, понимая, что любое слово старухи сейчас адресовано моей продолжавшей блуждать в потёмках душе.

— Ты всё равно дрожишь, — покачала головой старуха, плотнее закутываясь в тёмную траурную шаль. — А так я могла бы предложить тебе французского мороженого. Дочери соседей очень любят его, а я люблю их смех. Радость, беззаботная радость — это то, что мы хотели бы забрать с собой из детства. Это то, что мы первым делом теряем, взрослея.

Она закрыла последний шкафчик и, бурча под нос, что куда-то подевалось пару пуговиц, вновь взглянула на меня. На этот раз я вздрогнула и тут же пожалела об оставленном у машинки «Зингер» пледе.

— Скоро пробьёт колокол, и мне придётся отпустить тебя, заблудшая душа, — старуха качнула головой, как китайский болванчик, и я испугалась, что голова сейчас отвалится и покатится мне под ноги. — Как же давно я сплела эти кружева и подумать не могла, что кто-то их наденет. Мы не могли предугадать эту встречу. Да и никто не знал, что я когда-то встречу тебя, а ты встретишь меня… Странная жизнь, не правда ли? Что ты молчишь?